Заметки о социализме и коллективизации

От редакции: настоящие заметки представляют собой реплики, написанные Вячеславом Сачковым осенью 2006 года в рассылку ex-ussr-left в ходе дискуссии о коллективизации и о сталинских “Экономических проблемах социализма в СССР”. Учитывая ограниченное число подписчиков рассылки и значительную ценность собранного товарищем Сачковым фактического материала, мы взяли на себя смелость перепечатать их здесь. За капиталистические годы в российском сознании создался (не без помощи Запада, где это было всегда) этакий идеализированный (не в смысле - улучшенный, а в смысле - сведенный к абстракциям) образ СССР, как общества, целиком и полностью построенного по лекалам партийной программы, с полным обобществлением всего производства, с исчерпывающе плановым хозяйством, и все такое прочее. Образ, который сейчас усиленно поддерживается как правыми, так и левыми. Это неверно даже для 70-80х. И тем более неверно для 30-50х.

Социализм

Не фантазируйте. “Общество, в котором осталась классовая разница между рабочим и крестьянином, не есть ни коммунистическое, ни социалистическое общество. Конечно, при толковании слова социализм в известном смысле, можно назвать его социалистическим, но это будет казуистика, спор о словах. Социализм – это есть первая стадия коммунизма, - но спорить о словах не стоит. Ясно одно, что, пока остается классовая разница между рабочим и крестьянином, мы не можем говорить о равенстве, не остерегаясь того, чтобы не попасть, как вода, на мельницу буржуазии. Крестьянин – это есть класс патриархальной эпохи, класс, воспитанный десятилетиями и столетиями рабства, и в течение всех этих десятилетий крестьянин существовал как мелкий хозяин, сначала подчиненный другим классам, потом формально свободный и равный, но собственник и владелец предметов питания” (Л., т. 38. С. 353-354).

Улавливаете идею? По Ленину, социалистическим не является такое общество, в котором сохраняется, как класс, крестьянство. И коммунистическим, безусловно, тем более тоже. Но общество диктатуры пролетариата с сохранением класса крестьянства успешно может существовать и развиваться. С тем, что анархисты и прочие леваки называют его социалистическим, можно мириться, поскольку разъяснять им их заблуждения бесполезно, не поймут или поймут, но неправильно, из-за чего, как Бакунин, забьются в депрессивной истерике и смертельно обидятся на коммунистов, а такие размолвки, во всяком случае, при жизни Ленина, Владимиру Ильичу были ни к чему; короче, это пустая и ненужная трата времени - была до поры. В такой ситуации для дела лучше было не спорить с теоретически неразвитыми людьми, это было без пользы, а согласиться с ними, понимая под словом “социализм”, “социалистическое”, применительно к обществу и государству периода диктатуры пролетариата направление, в котором оно развивается, потенцию, а не их собственную сущность. Однако самим надо различать эти существенно разные понятия. Особенно актуально это стало теперь, когда встала задача двигаться дальше “социализма” брежневых и горбачевых. Высококвалифицированные рабочие убедились на практике, что такой “социализм” другими механизмами (за счет сравнительно высоких зарплат) им могут и буржуи дать, конечно, не доброхотно, а в результате тредъюнионистской борьбы с ними. Постольку тот “социализм” утратил для них свою привлекательность и как цель стал реакционен. Авангард пролетариата социалистам можно активизировать и повести за собой, только предложив ему такие реальные и привлекательные цели, которые в принципе недостижимы и нереализуемы при эксплуататорском строе. Ситуация в 1917 г. была несопоставимо яснее и проще, чем сейчас. Крестьяне требовали землю, рабочие фабрики, солдаты - мира. Такие лозунги выдвигали большевики. Царизм и Временное правительство не могли трудящимся этого дать.

Хотя, пришедшие ко власти к осени 1917 г. эсеры, не поступаясь своими принципами, могли и перехватить у большевиков эти лозунги. Просто у них на то ума и мужества не хватило. И тогда октябрьской революции бы не произошло. Я развиваю эти предположения не из симпатий к альтернативной истории, а к тому, чтобы подвести к тому, что сейчас такой ситуации нет. Нет действительно критических противоречий, невыносимости положения для десятков миллионов людей, которая с помощью столь же простых и привлекательных лозунг ов подвинула бы их на революцию. Бьются у нас активисты, как рыба об лед, набирают народ в организации, выпускают и распространяют листовки и газеты, устраивают митинги и пикеты, ведут семинары и думают, что тем самым они развивают движение, которое, однако, вопреки их ожиданиям, становится все слабее и слабее. Но развивалось бы оно шире и сильней. Что мы получили бы в итоге? Посмотрим на Запад. Там демонстрации с участием сотен тысяч и под миллион проходят не так уж редко. О более мелких с участием нескольких тысяч человек я вообще говорить не буду. Там это самое обычное дело. И профсоюзы могущественнейшие, с которыми нашу КПРФ никак нельзя сравнивать. И в интернете левых сайтов больше в десятки раз, чем у нас. И литература теоретическая выпускается гораздо сильнее нашей и в гораздо большем числе. А тамошнему капитализму на это чхать. Он превосходно живет и здравствует, его все эти активности не колеблют. В каком-то далеком будущем, если мы будем так же напрягаться, как сейчас, но напрягаться с умом, а не бестолково, когда усилия дают противоположный результат, добьемся мы того же, что имеют уже теперь западные товарищи - многосоттысячных демонстраций и т. п. Но капитализм это превосходно переживет.

Следовательно, необходимо еще что-то, чтобы машинка по-настоящему заработала, а не вертелась с огромной скоростью на холостом ходу. А это что-то - идти в теории дальше Маркса, Энгельса и Ленина, чтобы выработать наконец те лозунги, которые поднимут на революцию людей. И для этого еще и партия нужна. Все существующие сейчас компартии таковыми в действительности не являются. Это, в своем большинстве, наследницы КПСС, перерождающиеся все больше в лучшем случае в интеллигентские кружочки, а в худшем - в команды электоральной поддержки политпроходимцев, лезущих на тепленькие места. Задача поэтому стоит создавать хорошие, толково и результативно действующие кружки, главнейшим делом которых на данный момент является творческое развитие ленинизма и распространение современных марксистских идей. Вот Вы предлагаете при структурировании левых сайтов отдельно выделять странички ленинистов. Прекрасно, укажите мне пальцем хотя бы на один из них. Но даже если бы они и были. Идея Ваша в том, чтоб эту ложку меда утопить в бочке дерьма, устроить линкацию и рубрикацию сайтов таким образом, чтоб люди думали, что все это одно говно. Нет, надо другим путем двигаться. Не отворачиваться сектантски от леваков, самоизоляция - самоубийство, а строить отношения с ними так, чтобы это давало пользу делу, которым сам занимаешься. Но я отвлекся. Продолжу.

Так что же тогда собственно социализм по Ленину?

“Мы еще не скоро сможем осуществить, но во что бы то ни стало должны осуществить то, чтобы спецам, как особой социальной прослойке, которая останется особой социальной прослойкой впредь до достижения самой высокой ступени развития коммунистического общества, жилось при социализме лучше, чем при капитализме, в отношении и материальном и правовом, и в деле товарищеского сотрудничества с рабочими и крестьянами, и в отношении идейном, т. е. В отношении удовлетворения своей работой и сознания ее общественной пользы при независимости от корыстных интересов класса капиталистов. Никто не согласится признать поставленным сколько-нибудь сносно такое ведомство, в котором не ведется планомерно поставленной и дающей практические результаты работы по всестороннему обеспечению спецов, поощрению лучших из них, защиты и охраны их интересов и т. д. Профсоюзы должны вести всю работу всех этих видов (или систематически участвовать в соответственной работе этих ведомств) не с точки зрения данного ведомства, а с точки зрения интересов труда и нархозяйства в целом. На профсоюзы ложится в отношении спецов самая тяжелая и трудная работа повседневного воздействия на наиболее широкие массы трудящихся, чтобы создавать правильные взаимоотношения их к спецам; и только такая работа способна дать действительно серьезные практические результаты” (Т. 44. С. 351).

Получается, что это такое общество, в котором уже нет совсем классов рабочих и крестьян, по крайней мере, в той форме, в каких они выступали при жизни Ленина, все - трудящиеся, поэтому диктатуры пролетариата уже нет, она излишня. Но сохраняется прослойка “спецов” (трудящейся интеллигенции), что именно и составляет сущностное содержание социализма в принципиальное отличие его от диктатуры пролетариата с одной стороны и от коммунизма - с другой (при коммунизме спецов уже не будет).

***

На самом деле, конечно, у Ленина много определений социализма, поскольку это очень большое и многоаспектное понятие. Кроме того, что особенно важно и что Вам следовало бы учесть, его представления о социализме стремительно изменялись в послеоктябрьские годы, становились все более четкими и конкретными. Кроме того, надо учесть, что его аудитория, к которой он тогда обращался, была на много голов ниже его. Поэтому ему приходилось изъясняться так, чтобы она его понимала, т. е. для популярности примитивизировать. Отсюда и формулировки типа “социализм есть советская власть плюс электрификация всей страны”. Конечно, одних только этих двух составляющих для социализма явно мало, но неверно и утверждать, что без них возможен социализм. Короче, к таким формулировкам надо очень вдумчиво и критично относиться. Среди явно рассчитанных на малообразованную публику встречаются и очень глубокие, например, социализм есть более высокая производительность труда по сравнению с капитализмом. Было ли достигнуто это в СССР? Не было. Разрыв в отставании по этому показателю был колоссально сокращен. Так, если в 1913 г. производительность труда в России была в 76 (!!!) раз ниже, чем в США, то в 80-е гг. в промышленности производительность труда в СССР была на уровне 75% соответствующего уровня в Соединенных Штатах, а в строительстве разрыв был еще меньше, и было вполне реально догнать Америку за 20 лет. Правда, в сельском хозяйстве разрыв продолжал оставаться большим (в 4 раза и более по отдельным отраслям), но все же не в 76 раз, как ранее - огромная разница.

***

Виктор Макаров:А ПОЛНОСТЬЮ классы исчезнут ТОЛЬКО при полном коммунизме! Разве с этим Вы не согласны?

Полностью при полном - да. Но как Вы это себе практически представляете? Типа вчера классы еще были, а сегодня уже - нет? Конечно же, процесс исчезновения классов чрезвычайно длительный, но сейчас уже актуально представлять его детальней. А главное - реалистически. Доля крестьянства во всех промышленно развитых странах, СССР включительно, особенно со второй половины 50-х гг., сокращалась очень быстро. Сейчас уже в США крестьянство составляет менее 3% деятельного населения, в Германии - порядка 4-х, в СССР в конце 80-х гг. - 21%, в ГДР - 12%. Т. е. этот класс явно сходит с исторической арены, теряет былую социальную роль, и дни его, можно сказать, сочтены. Но сокращается одновременно и доля рабочего класса в развитых странах. Растет доля занятых в сфере обслуживания, торговле, социальной сфере. Растет доля интеллигенции. Можно сказать, что место крестьянства перенимает интеллигенция, об известной антагонистичности которой рабочему классу можно сказать то же самое, что и в отношении крестьянства.

**

По мне, социализм начинается в конце эпохи диктатуры пролетариата, затем какое-то время существует в “чистом” виде и заканчивается при коммунизме (“неполном”). Определение социализма неполным коммунизмом представляется мне слишком расплывчатым - под него и самые ранние, несовершенные формы диктатуры пролетариата при их расширительном толковании подходят. Моя идея в том, что сущности диктатуры пролетариата, социализма и коммунизма должны определяться достаточно точно для того, чтобы не смешивать, не путать эти понятия. С этой точки зрения, диктатура пролетариата - общество, в котором сохраняются эксплуататорские классы (т. е., классы, осуществляющие экономическую эксплуатацию), в чем есть смысл и оправдание диктатуры над ними; социализм - общество, в котором уже нет эксплуататорских (осуществляющих экономическую эксплуатацию) классов, но классы, как таковые, еще сохраняются (в массе трудящихся сохраняется прослойка интеллигенции); коммунизм - общество, в котором никаких классов больше уже нет.

По-настоящему эта проблема возникла с середины 20-х гг., когда встал остро вопрос об индустриалиализации СССР в целом и о непосредственно связанных с ними радикальными преобразованиями сельского хозяйства, подразумевавшими исторически стремительное сокращение класса крестьянства (или его массовую пролетаризацию). Собственно, это и было, в сущности, и диктатура пролетариата, и переход от диктатуры пролетариата к социализму, как процесс в одном флаконе. Постольку имело исключительно важное значение то, как этот процесс осваивался в теории. Как теоретик, Сталин был полное ничто. Коллективизацию он произвел по-пожарниковски правильно (хоть и побил багром кое-где кое-какие драгоценные вазы, но жизни людей и здание спас, т. е. решил проблему не только индустриализации, но и продовольственную, эмпирически реализовав лучший выход для города и деревни), а теоретически грамотно так и не осмыслил, что сделал. Классовую разницу между рабочим и кооперированным крестьянином он, в принципиальное отличие от Хрущева и всех последующих руководителей, правильно понимал. Эмпирически правильно он, в принципиальное отличие от Брежнева и последующих руководителей, поступал и в отношении интеллигенции (средний заработок и общий уровень благосостояния которой при его жизни был в полтора раза выше, чем у рабочих - особенно в самом начале 50-х гг., когда разработчики автоматики, передовых технологий в целом получали больше стахановцев и министров и когда наши достижения в области науки и образования были высокими как никогда вообще в истории нашей страны).

Главное - Сталин не понял, что в результате произведенных им социальных преобразований интеллигенция переходила на место сходившего с исторической сцены крестьянства. Понять это в той реальной исторической обстановке было действительно очень непросто, так как до самой смерти И.В. доля крестьянства хотя и очень сильно сократилась, но все же оставалась еще большой (1924 г. - рабочих 10,4%, крестьян 76,7%, в т. ч. кооперированных 1,3%, служащих 4,4%, в т. ч. занятых преимущественно умственным трудом менее 3 млн.; 1939 г. - рабочих 33,5%, колхозников и кооперированных кустарей 47,2%, служащих 16,5%, в т. ч. около 13 млн. чел., занятых преимущественно умственным трудом; 1959 г., соответственно, 49,5, 31,4 и 18,1%; 1977 г. - 61,6, 15,7 и 22,7%, в т. ч. более 37,5 млн. чел. занятых преимущественно умственным трудом; 1986 г. - 61,7, 12,1 и 26,2%, в т. ч. более 43 млн. чел. занятых преимущественно умственным трудом). Соотношение городского и сельского населения: 1917 - 17,9 к 82,1, 1940 - 32,5 к 67,5, 1959 - 47,9 к 52,1, 1979 - 62,3 к 37,7 и 1987 - 66 к 34 (в последнем случае видим полярное изменение по отношению к 1940 г.). В долевом отношении ко всему населению лиц, занятых преимущественно умственным трудом, на 1926 г. приходилось 2%, на 1940 - 7%, на 1977 - 14%, на 1986 - более 15%.

Таким образом, если в начале руководства Сталина интеллигенция составляла ничтожно малый процент деятельного населения, подавляюще преобладало единоличное крестьянство, а доля рабочих была ненамного больше доли буржуазии, помещиков, торговцев и кулаков (соответственно, 10,4 и 8,5%), то к началу 50-х в долевом отношении начал преобладать рабочий класс, вторым по величине классом выступило крестьянство, а доля интеллигенции достигла размера доли рабочих в 1926 г. Социальная структура советского общества, таким образом, разительно переменилась. Но еще гораздо более резкие изменения ожидали ее впереди, в следующие десятилетия. С 1970-х гг. рост доли рабочего класса, который до того времени постоянно сильно увеличивался, резко притормозился и наметилась тенденция к спаду. Это явилось закономерным следствием развернувшейся технологической революции.

Тут надо еще сделать существенную поправку на методику отнесения к классам. К рабочим, в частности, относили рядовых милиционеров, санитарок, пожарных. С учетом этой поправки можно уверенно оценивать снижение с 1970-х (если не с 1950-х) доли рабочего класса, занимающегося непосредственным производством материальных благ. Думаю, что в общем итоге эта поправка была весьма существенной. Отсюда я вполне допускаю, что к концу 80-х доля занятых в непроизводственной сфере, включая рабочих, превысила долю рабочих, занятых непосредственно в производственной сфере. Если это мое предположение верно, получим на 1986 г. немного более 30% пролетариев, 12% крестьян и более 55% занятых в непроизводственной сфере, в т. ч. более 15% занятых преимущественно умственным трудом. В период с 1917 по середину 20-х гг. в производственной сфере у нас было занято более 90% населения (82% крестьян и 10% рабочих). Кроме того имелось 2% занятых преимущественно умственным трудом. Прочие - открытые эксплуататоры. Интеллигенция, как известно, служивый класс. Кто ему платит, тому она и служит. Но кроме того она поддается управлению и внеэкономическим принуждением. С этой точки зрения пролетариату до 1950-х и более поздних годов было несопоставимо легче держать ее под контролем, чем в последующий период, когда отношение рабочих к спецам составило примерно два к одному.

Но в нашей истории, кроме этого, был и еще один очень интересный момент. Когда в стране закончилось восстановление народного хозяйства, в 1926-1928 гг., численность занятых в управлении оказалась выше числа квалифицированных пролетариев. Многие историки считают именно это время переломным в советской истории, рассматривая массовые репрессии 1937-1938 гг. и мн. др. т. п. всего лишь логическими следствиями, вытекавшими из произведенных тогда административно-управленческих преобразований. Ведь что представлял собой управленческий аппарат в то время? Руководящие посты занимали, в явном большинстве, малограмотные выдвиженцы, а фактически управленческие решения готовили и реализовали прежние царские чиновники, которых в аппарате было на порядок больше коммунистов. Была сильна коррупция и др. т. п. негативные моменты. С другой стороны, старые специалисты были действительно специалистами, т. е. людьми, компетентными в выполняемых ими делах, умелыми руководителями и т. д.

В итоге победил и утвердился на все последующее время не политический, а прагматический “державнический” подход. Идеология стала как бы прилагательным, а как бы существительным - государственное управление силами госаппарата и производство в широком смысле слова. Казалось бы, это аксиома, что чем могущественнее государство, тем сильнее и развитее строящийся социализм. В общем-то так и есть, но при условии отведения и соблюдения приоритета идеологии (политики). А когда идеология сводится по сути дела к роду религии, набору культов, ритуалов и т. п. итог может быть только одним - поражением строящегося социализма. Потому что для осуществляющего свою диктатуру пролетария государство что костыли для человека, у которого заживают переломы, - ноги окрепнут, и костыли больше не нужны, а буржуазия без государства не может обходиться вообще: вне зависимости от того, какой класс осуществляет диктатуру, буржуазия пользуется государством как человек, не умеющий плавать, спасательным кругом - без него буржуазия просто идет ко дну, а с государством, даже если оно используется для подавления эксплуататоров, она будет продолжать существовать, покуда оно будет вообще существовать.

Так как считалось, что с идеологией у нас все в порядке, ее разрабатывал узкий круг особо приближенных к государю императору, то бишь, генсеку, мудрецов, от массы требовалось соблюдение ритуалов (по Демокриту: “О богах говори, что они существуют”, т. е. режиму на истинные убеждения (если они имелись) рядового гражданина обывателя было плевать, важно было только, чтобы внешне он себя лояльно вел). Понятно, что в таких условиях адекватно творческое развитие марксизма было невозможно. Т. е. могли успешно развиваться многие частности, а главнейшие моменты не могли. Ни к чему иному, кроме как к перерождению марксизма в дюжиный демагогический буржуазный реформизм горбачевско-яковлевского разлива, это не могло привести.

Усиление, развитие базиса отождествлялось с усилением и развитием якобы уже построенного социализма, между тем как в реальности происходило прямо противоположное: чем могучее становилась экономика страны, тем сильнее затормаживалось ее развитие, тем больше накапливалось разных кризисных явлений. Еще Сисмонди заметил, что государства приходят в упадок и разоряются не только от их бедности, но и от чрезмерного богатства. В условиях выхолащивания общественного самоуправления, советской власти, все более усиливалась теневая буржуазия, все более коррумпировала партийно-государственный аппарат, в результате чего ко второй половине 1980 гг. от советской власти осталось одно только название, которое перестало соответствовать сути. В условиях строительства социализма, осуществления социалистических преобразований, изменения классовой структуры приобретала все большее значение методология решения вопроса об отношении рабочего класса к интеллигенции, а она (методология) разрабатывалась, мягко выражаясь, вульгарно, а по существу в корне неверно: типа между трудящимися стерлись классовые различия, кооперированный крестьянин превратился, в сущности, в пролетария, так как приобрел коллективистское создание, интеллигенция стала социалистической, так как при социализме иной интеллигенция не может быть и т. п. вздор.

Действительный же вопрос состоял в том, каким практическим образом пролетариат должен был обеспечить надежный политический контроль над интеллигенцией, одновременно обеспечив ей такие условия быта и творчества, чтобы она не льстилась на Запад. Т. е. задача состояла в том, чтобы предотвратить измену интеллигенции и получить от нее максимальную творческую самоотдачу, сделать ее настоящим политическим союзником. Действительный переход от диктатуры пролетариата к социализму мог успешно начаться только при правильном решении этих вопросов. Требовалось преодолеть барьер в теории и политике, сделать в развитии советского общества и его идеологии качественный скачок, что дало бы строительству социализма адекватный мощнейший импульс, иначе неминуемым было поражение, которое и произошло. Кажется, при жизни Сталина комплекс этих вопросов еще не созрел. Однако в преамбуле устава КПСС, принятого на 20-м съезде при жизни Сталина, КПСС стала определяться партией не рабочего класса, а лучших представителей советского народа - рабочего класса, крестьянства и интеллигенции. Вряд ли И.В. тогда был в таком маразме, что был бы против, но немочь не позволяла. Скорее, это его устраивало. А с этого дальше и пошло по наклонной.

Выше я писал о политическом кризисе 1926-1928 гг., после которого строительство социализма в СССР стало осуществляться не по-пролетарски, а по-бюрократически, по-державнически. Думаю, Ленин такую перспективу сознавал, но не страшился ее, так как в период руководства Сталина, при всех издержках и извращениях сталинизма, движение в целом происходило в направлении социализма. По многим объективным и субъективным причинам иным движение тогда не могло быть. Ну, а затем уже требовались решительные изменения - не “демократизация” и “гласность” по Горбачеву, не “оттепель”, или “разоблачение культа личности” по Хрущеву - все это вписывается вполне в бюрократическо-державническую парадигму сталинизма и представляет собой его естественное дальнейшее логическое развитие, а восстановление ленинского курса - к партии рабочего класса, к принципу поголовного участия в управлении государством и т. п. В том, что это не получилось, нельзя обвинять пролетариат. Наоборот, он активно выступил (Новочеркасск, 1962 г.). Вина здесь целиком и полностью лежит на социалистах, которые предпочли придворные синекуры самоотверженному творческому идейному поиску. Для возражения мне в этом контексте принято указывать на Ильенкова, Лившица и ряд других серьезных философов того времени. В гносеологии и онтологии они действительно преуспели, но в области собственно социализма, развития советского общества, его классовой структуры и ее странсформации они не дали положительного вообще ничего. Некоторое оживление самостоятельной марксистской мысли наблюдалось во второй половине 1980-х гг., но затем снова не было никакого прогресса, что и продолжается по сей день.

Крестьянство

Принципиально крестьянин отличается от рабочего тем, что живет не на зарплату, а за счет ПРОДАЖИ произведенного им с/х ТОВАРА. Еще в 1950-е гг. колхозники более двух третей своего дохода получали со своих приусадебных участков. Практически никаких других источников получения денег у них больше вообще не было. Говорят, что в колхозах они работали за пресловутые “палочки”. Конечно, можно было при таком раскладе и за “палочки” потрудиться, если им урожая с собственных дворов на жизнь хватало (поскольку производство товаров повседневного спроса тогда было слабо развито, не было телевизоров, другой современной бытовой техники, инфраструктура торговли на селе почти отсутствовала, они жили, можно сказать, натуральным хозяйством, и это это их тогда устраивало: задрал овцу - тулуп пошил, свалял валенки, опять же сыт - чего еще надо? Это только с рубежа 50-60-х гг. стандарты жизни сильно переменились, и с того времени сначала в немногих регионах в порядке эксперимента, а потом все шире и шире колхозникам начали платить за трудодни деньгами, иначе говоря, практически начался переход на зарплату).

***

Виктор Макаров: 1929 г. (коллективизация, но не кооперация, а скорее огосударствление-обобществление крестьян) уничтожил антогонистическую разницу (но не разницу вообще!) между рабочим и крестьянином, превратив последних в осоый отряд советских рабочих.

Да Вы, батенька, хрущевист к тому же. :) Поясню на пальцах. К особому отряду советских рабочих можно рабочих совхозов относить. Почему? Потому что они за свой труд получали зарплату и в их структуре дохода она составляла 95-85%. При этом они могли иметь и имели одинаковые по площади и урожайности приусадебные участки. Что это значило на практике? То, что, собрав картошку со своих участков, они потребляли ее сами, отвозя на рынок излишнюю малую долю урожая, может быть, пару-другую мешков. Не было у них возможности усердствовать на своих участках, так как они были плотно заняты на работе в совхозе, где получали зарплаты, на которые можно было прожить. А у колхозников наоборот: они выжимали со своих участков максимум возможного, потому собирали с них гораздо больше, чем рабочие совхозов, оставляли себе достаточно на собственное потребление, а основную, бОльшую, часть урожая везли на рынок. Поскольку с работы в колхозе много нельзя было взять (заработать), они отрабатывали самый минимум, чтобы их не исключили из колхоза. Поэтому продажа продукции с приусадебных хозяйств давала колхозникам порядка двух третей их дохода (т. е. не того, что они, как работники совхозов, потребляли непосредственно в пищу, а того, что имели в деньгах в результате продажи на рынках). Любопытно, что и в 50-е гг. деньги в колхозных деревнях были в большом дефиците, но уже во второй половине 70-х гг. у колхозников денег было больше (процентов на 20), чем у рабочих. Таким образом, коллективизация на рубеже 20-30-х гг. вовсе не превратила и не могла превратить крестьян в особый отряд рабочих. Коллективизация спасла крестьянство от жестоких коллизий трансформации сельскохозяйственного производства (иначе говоря, от голодной смерти их спасла), решила продовольственную проблему и стабилизировала экономику в целом. Но в рабочих крестьян не превратила и не могла превратить.

***

Виктор Макаров:Сталинские и брежневские колхозы реально были скорее не коллективными крестьянскими хозяйствами, а, так сказать, недоделанными совхозами... Ибо, хотя бы, госплан над ними довлел!

Работая в 70-е гг. в районе Армавира в садоводческом колхозе электрослесарем, мой двоюродный брат, как и большинство его коллег, получал по трудодням вагон фруктов. Это значит, 40 тонн. Дешевле полтинника за кг эта продукция тогда не стоила. Итого минимум 20 тыс. р., в перерасчете на месяц по минимум полторы тысячи. Квалифицированные специалисты-механизаторы в совхозах тоже хорошо зарабатывали, в уборочную и посевную (в общей сложности месяца за 4 в год) до около тысячи, а в остальные месяцы в пределах двухсот - двухсот пятидесяти, не более. Бывало, что и по рублей 120 в месяц - среди зимы. Короче, колхозник мог с одних трудодней за год работы легко автомашину купить, что для рабочего совхоза было нереально. Но я еще добавлю, что с приусадебного сада мой родственник в год собирал не меньше полвагона фруктов. Вот Вам и “палочки” - страшилки антисталинистов. Вот Вам и разница между колхозниками и рабочими (в т. ч. совхозов). Вот Вам и “недоделанные совхозы”.

Причем госплан? План - планом, а денюжки за ПРОДАННУЮ продукцию - денюжками. Вообще-то это товарным производством называется (денюжки вложил, произвел продукцию, продал, получил деньги с приростом, опять произвел - и т. д.). Маленьким рассказывайте демстрашилки про жуткий госплан. У родственника моего был выбор: самому (т. е. членам его семьи) до февраля, считай, на рынке вдали от дома топтаться. Тогда за свои фрукты он мог получить сполна. Или продать все оптом государству по бросовой фактически цене - копеек по 10 за кг, или за 3 тыс. р. По меркам рабочих это вполне приличный заработок, но если есть легальный выбор, то лучше его, конечно, реализовать. В итоге находили что-то компромиссное, по “потолку” редко кто выручал, но и государству сдавали всю продукцию тоже в порядке редкого исключения. Короче, где-то по более тысячи р. в месяц на квалифицированного работника в колхозе считалось нормой. Поэтому-то подобные богатые колхозы крайне неохотно переходили на денежную форму оплаты по трудодням и яростно сопротивлялись преобразованию их в совхозы.

Конечно, такие колхозы были в сравнительном меньшинстве (где-то процентов 20 от общего числа, а доля бедных убыточных колхозов была совсем малой, порядка считанных процентов), а благосостояние членов колхозов-“середняков” было сравнимым с благосостоянием работников совхозов, но в целом зажиточных колхозников было миллионы, и дело даже не в них. В конце концов то, что они зарабатывали, они зарабатывали собственным трудом.

Соль в другом. Я говорил о компромиссах сбыта. Практически это была перепродажа урожая скупщикам, которые имели “схваченные” точки сбыта, профессионально торговали на рынках и т. д. Они в момент состригали свою маржу порядка от 20% и более от цены на рынке, легко зарабатывая таким образом огромные прибыли. С каждого колхоза, который они обслуживали, они зарабатывали миллионы, и обслуживалось каждым перекупщиком не по одному колхозу, а по несколько. Вот где в СССР был живой легальный капитализм. Тут все было абсолютно по закону. А Вы: “Госплан, госплан”. Какое там! К концу 80-х гг. частный капитал в СССР оказался настолько мощным, что сумел политически свалить государственный капитал, победить его в экономической конкуренции. Расстаньтесь с брежневистскими очками зрелого и перезрелого социализма. Попробуйте увидеть экономику такой, какой она была на самом деле, а не в передовицах “Правды”.

***

Госплан - это когда фрукты в госторговле на прилавках круглый год, а не только в урожайные сезоны. Пускай и по кусающейся цене, но на прилавках и круглый год - как на рынках у частников и перекупщиков. Иначе это не госплан, а капитуляция перед частником, перед мелким, по сравнению с государственным, капиталом. Мне довелось застать сталинские порядки - положение, которое было при Сталине, когда сам он уже не был жив. В конце 50-х гг. в магазинах все было в свободной продаже. Понятия дефицита не было тогда. Хотя и цены были немаленькими. Но в свободной торговле, на рынках, они были еще ниже при качестве не ниже государственного. Идиот Хрущев все порушил. Вместо того чтобы поощрять мелкое частное производство (потребителю все равно, кем молоко произведено, главное иметь его на столе да подешевле, да получше качеством), он стал его громить дурацкими запретами содержать коров и т. д. Государству при тогдашнем раскладе цен ведь было даже выгодно покупать сельхозпродукцию по договорным ценам у частников, чтоб доставлять ее на столы горожан. Имело смысл создать и развить соответствующую систему производства и сбыта сельхозпродукции. И тогда это был бы настоящий госплан, а не то, что им называли, получая на выходе дефицит и пустые полки в магазинах, начиная с 1970-х гг., когда, согласно статистическим показателям, продукции совершенно достаточно выпускалось и дефициту взяться было решительно неоткуда.

Ленин ставил перед госторговлей задачей доходить до каждого отдельного мелкого производителя, с одной стороны, в качестве перекупщика, и до каждого отдельного покупателя, в качестве продавца - с другой стороны. В сущности, это принцип современного западного фермерства. Крупные сельхозпредприятия - само собой, об их экономической эффективности, по сравнению с мелкими, нет спора. Но запрещать этот сектор производства и рынка - просто нелепость. Все равно, что запрещать снег или дождь. :) Надо было не запрещать, а интегрировать в государственную систему обеспечения народа сельхозпродукцией, заинтересовывать частника в экономическом партнерстве с государством, обеспечивать его инвентарем, удобрениями, кормами и пр., добиваться того, чтобы частник становился зависимым от государства из-за этого. И тогда бы получился настоящий госплан, а не его профанация, когда продукция производилась колхозами и совхозами из-под палки, наполовину сгнивала в дерьмовых хранилищах, из оставшегося лучшая часть умыкалась спекулянтами и в результате получался дефицит. К конкуренции мелких хозяйств с крупными это бы не привело, так как единым посредником в обоих случаях выступало бы государство, покупатель в конечном счете оставался бы один тот же самый. Просто это разные сферы производства с разными возможностями. А тут была, в действительности, дебильная система. Я приводил пример родственника. Килограмм его фруктов на рынке продавался за 50 коп. Перекупщик давал ему, при закупке оптом, по 30-40 коп. за кг. (он, разумеется, не стеснялся продавать на рынке фрукты не за 50 копеек, а за рубль, это уже его “коммерческая тайна” и его “коммерческий риск”, но выгоды своей он не упускал и убытка не нес - в этом главное). А государство - 10 копеек. Спрашивается, какого хрена государство давало такую низкую цену? Из неправильно понятых представлений о социальной справедливости и о том, сколько надо платить за труд, или просто из собственного идиотства и неумения делать дела?

**

Виктор Макаров: А сталинские колхозы все равно не были собственно коллективными хозяйствами, а были фактически БЛИЗКИ к будущим совхозам. Сталин в своей знаменитой работе “Экономические проблемы социализма в СССР” называл колхозы несоциалистическим сектором советской экономики. Сталин в этом вопросе прав, на мой взгляд, лишь ОТЧАСТИ.

Это громадное заблуждение. Я тут уже, вероятно, центнер текстов написал на тему того, что совхозы принципиально от колхозов отличались главным образом тем, что в колхозах продолжал сохраняться заработок непролетарский и что из этого вытекали колоссальные следствия для экономики и политики всей страны в целом, а до Вас эта разница все никак не дойдет. План планом, это из одной оперы, а форма собственности, способ производства и распределения прибыли - из совершенно другой. Эту принципиальную разницу не способен понять только немарксист.

Разъясню далее, однако. В плане кооперации Ленина не говорилось ни слова о личных приусадебных хозяйствах. Допускаю, что практически без их сохранения крестьяне на коллективизацию и вовсе не пошли б, т. е. они были оставлены по вынужденной исторической необходимости. И в этом тоже не было бы вопроса, если бы приусадебные хозяйства в течение нескольких десятилетий не приносили колхозникам основной доход, не были бы главным источником их существования со всеми важными многочисленными вытекающими из этого последствиями. Только с 70-х гг. приусадебные участки перестали играть для колхозников такую роль, поскольку сильно выросла производительность труда в колхозах и соответственно увеличилась оплата на трудодни, в т. ч. в денежной форме.

Короче, только примерно с рубежа 70-80-х гг. колхозы начали быть более или менее близкими к совхозам. Но оставалось еще много серьезных отличий, о которых я тоже уже писал. Отличия сохранялись главным образом у очень богатых и очень бедных колхозов. В первом случае при преобразовании в совхозы колхозники сильно теряли в доходах и это очень отрицательно сказалось бы на инфраструктуре (богатым колхозам, например, было по карману собственные курорты на черноморском побережье содержать и т. п., о чем даже мечтать не могли богатые совхозы).

А с бедными колхозами другая проблема. Совхоз как-никак плановое хозяйство. Исторически они создавались сначала вблизи от областных городов, где не было проблем дорожного строительства, проблем сообщения вообще, не было проблем рабсилы, получения пищевых отходов из городов и др. Короче, в хозяйственном отношении на них можно было смело полагаться (если из-за чрезвычайных обстоятельств, бывало порой, недовыполняли планы процентов на 20, то это катастрофой не было). А на расположенную у черта на рогах забытую богом деревеньку, где живет пять с половиной слабоумных алкоголиков пенсионеров, нет электричества и телефона и до которой никак добраться нельзя до четырех-пяти месяцев в году, положиться разве можно? Если они хоть что-то вообще дают горожанам в виде продукции, - хорошо. Сами себя со своих приусадебных участков кормят, и то слава богу. Такие колхозы назывались планово убыточными, и их, как хозяйственные единицы, сохраняли из благотворительности и для красного словца. Фактически это даже не колхозы были, а называвшиеся колхозами группы единоличных хозяйств.