В период после  капиталистической реставрации  в России в числе прочих проблем  обозначился и явный провал в  марксистской теории – академические  экономисты, социологи и философы в большинстве своем перешли  на немарксистские позиции. А идейную базу крупнейшей из партий, называющих себя коммунистическими – КПРФ – нельзя не назвать эклектичной и откровенно слабой.

На этом фоне, весьма значительным явлением выступает  «школа критического марксизма» - группа известных академических ученых, не отказавшаяся от марксизма и имеющая достаточно большое идейное влияние. Однако мы знаем, что одного обращения к наследию Маркса недостаточного для выработки революционной теории и в рамках марксизма возможны и «умеренные», легалистские направления, которые не могут составлять теоретическую базу для революционной практики.

Представление о том, чем в действительности является эта школа, является изложение  ее принципов ее виднейшим представителем А.В. Бузгалинымв предисловии к  монографии «Социализм 21 века. 14 текстов постсоветской школы критического марксизма» (авторы проекта - А.В. Бузгалин и В.Н. Миронов, авторский коллектив, помимо означенных – В.Г. Арсланов, Г.А. Багатурия, Л.А. Булавка, Г.Г. Водолазов, М.И. Воейков, С.С. Дзарасов, Л.Г. Истягин, А.И. Колганов, В.М. Межуев, Б.Ф. Славин, О.Н. Смолин).

Предисловие ясно показывает позицию данной группы – в диапазоне от нереволюционного «марксизма» II Интернационала до смеси элементов марксизма с «подновленным» под реалии наших дней домарксистским идеализмом (Фромма как-то удачно назвали «недомарксистом» - хорошее определение для всего подобного течения). Собственно, написавший введение Бузгалин признает, что «некоторые из нас (прежде всего профессора Г.Г. Водолазов, В.М. Межуев и В.Н. Миронов) лишь отчасти могут отнести себя к марксистам. Однако и они близки к нашей школе, ибо в их работах с большей или меньшей долей приближения сохраняются те границы теоретического поля, которые в принципе характерны для всех нас» (тов. профессору-марксисту надо бы задуматься, почему он оказался «на одном поле» с явными немарксистами).

Дальше Бузгалин пишет, что «для нас в этом наследии, безусловно, прежде всего важен К. Маркс», но «гораздо сложнее отношение авторов к различным последователям К. Маркса. Одни из нас будут тяготеть к теоретическим работам К. Каутского, другие В. Ульянова; для одних важен Н. Бухарин, для других Л. Троцкий» (замечательно! Ленин и Каутский в одном флаконе – как можно не понять, что вопрос выбора между Лениным и Каутским – не только теоретический, но и прямо политический, и быть посередине между ними нельзя).

Общим же для всей школы авторы называют близость к представителям «творческого гуманистического марксизма (и не вполне марксизма) прошлого века».

Что такое «гуманистический марксизм» (да еще и с «не вполне марксизмом» - ценная оговорка!), понятно на примере упомянутого там Фромма – «марксизм», из которого изъята борьба классов и остались только общие антикапиталистические – вообще говоря, высказанные еще социалистами-утопистами – места (а раз изъяты классы, то и материалистическая база заменена идеалистической).

Походя отмечено, что для Миронова важны идеи Негри и Хардта – казалось бы, только ленивый (даже выступающий сейчас фактически с позиций радикальной – очень последовательной, нельзя не отдать должное – буржуазной демократии Самир Амин) не пришпилил их гвоздиком в коллекцию оппортунистов.

Также, авторы «оказались ближе к работам теоретиков новых социальных движений, эко-социализма, левым исследователям постиндустриальных тенденций и глобальных проблем, современным ученным, близким к троцкистской и еврокоммунистической тенденциям».

О теории еврокоммунизма надо сказать особо – если еще в 70-80-е еще можно было верить, что это «новый» путь, то после публичного перекрашивания Каррильо в социал-демократа и превращения ИКП в современную Демократическую партию нельзя не понимать, что еврокоммунизм – это всего лишь попытка усидеть на двух стульях между коммунистическим движением и социал-демократией. Практически – такая двуличность может быть успешной (как была – короткое время - успешна НСДПГ и другие партии Двухсполовинного интернационала), в теории – обсуждать нечего, ибо любая марксистская критика эсдеков рикошетом попадает в еврокомми. Далее, авторы последовательно открещиваются от горбачевского социал-демократизма и национализма КПРФ, непоследовательно от постмодернизма и западной социал-демократии (с ними они «выборочно склонны к диалогу»), но и от «сталинской догматической версии «марксизма-ленинизма» с его обязательной «пятичленкой» и т.п. методолого-теоретическими штампами и от возрождаемого культа сталинизма» (я бы им посоветовал еще откреститься от догматической арифметики с ее утверждением, что a + b всегда равно b + a, и другими подобными штампами).

С «позитивными differentia specifica» у них гораздо сложнее («они определяются несколько более аморфно, что неслучайно: мы ищем новые решения. Ищем по-разному, исходя из традиций и наследия разных наук и течений, еще не обретя окончательных общепринятых формул. Тем не менее, и здесь есть некоторые достаточно значимые инварианты, характеризующие наше направление»). К инвариантам вернемся чуть позже, а пока о «поисках»: я читал это и думал, что написать это можно, либо не читав «Материализм и эмпириокритицизм» (в чем авторов обвинить трудно), либо специально под рикошет от ленинской критики махистов подставляясь. Так и хочется переиначить ленинские слова и написать «прочитали Каутского, назвали марксизмом, прочитали Фромма, назвали марксизмом».

Теперь – инварианты: «во-первых, мы в подавляющем большинстве последовательно исходим из того, что капиталистическая система вообще и современный глобальный капитал в частности – это исторически-ограниченная система. Она принесла человечеству и многие достижения, и многие преступления (…), в общем и целом уже выполнив свою прогрессивную историческую миссию» - всё это необходимое условие для того, чтобы считаться марксистом (ибо мыслитель, считающий, что капитализм вечен – мыслитель буржуазный, даже если «кухарка – мамаша его, а папаша – рабочий и крестьянин сразу»), но не достаточное (к примеру, социалисты-утописты также считали капитализм преходящей системой, но это не делает их марксистами).

О «реальном социализме» же сказано, что «в конкретной оценке этого общества мы расходимся, оставаясь, однако, едины в том, что эта система была первой столь масштабной попыткой продвижения не капиталистическому обществу», но при этом «во многих своих проявлениях и основах «реальный социализм» был далек от тех принципов даже начальной стадии «царства свободы». Которые были не только предсказаны, но обоснованы в социалистической теории (прежде всего в данном случае речь идет о социализме как о системе социально более эффективной, демократичной и гуманной, нежели капиталистическая)». Тут, как мне кажется, полный отказ от диалектики, так как социализм – в кольце врагов, в не самых развитых странах – изначально может быть и менее гуманен, чем некоторые капиталистические общества, но дело в другом – как бы гуманны ни были шведские эсдеки, или кто-то еще – им коммунизм не построить никогда, в отличие от не слишком гуманных революционных марксистов (см. у Маяковского «Там, за горами горя, солнечный край непочатый! За голод, за мора море шаг миллионный печатай!» - поэт лучше профессора понимал, что сразу легко не будет).

Далее, «во-вторых, мы считаем возможным и закономерным развитие человечества и, в частности, России по социалистической траектории, предполагающей качественный скачок на пути эмансипации человека от власти отчужденных человеческих сил, и экономического, и внеэкономического принуждения, освобождения человека от власти и капитала, и неподконтрольной человеку политической власти». Здесь (как и еще в одном месте далее) автор одновременно сказал трюизм – да, коммунисты стремятся к построению общества, где сняты все виды отчуждения – и спутал вопросы, разрешенные еще в «Государстве и революции» и «Ренегате Каутском».

Какова точка зрения Ленина на данный вопрос?

Ленин безусловно признавал, что при коммунизме не будет ни политической власти ни, соответственно, внеэкономического принуждения – но на начальной стадии построения нового общества политическая власть – и не просто власть, а диктатура! – пролетариата нужна. Бузгалин же написал так, что нельзя понять, разделяет ли он ленинскую точку зрения, или же анархистскую точку зрения, согласно которой политическая власть может быть упразднена одновременно с превращением частной собственности в общественную.

И тут показателен сделанный им «акцент»: «мы говорим не об уничтожении прежних систем, т.е. об отрицании и одновременном наследовании достижений, развитии прогрессивных тенденций (прежде всего культуры в самом широком смысле слова – от технологий до воспитания; принципов «негативной свободы», свободы от личной зависимости, политического диктата и др.)». Тут два явных отступления от ленинской точки зрения: во-первых, принцип «негативной свободы» несовместим пониманием того, что нельзя быть свободным от общества, в котором живешь (робинзонада в методологии характерна как раз для антимарксистских направлений мысли), во-вторых, не может нарождающийся социализм сразу «отказаться от политического диктата» (не говоря уже о том, что «свободу от политического диктата» коммунизм не наследует от капитализма – при капитализме такой свободы нет).

В следующей инварианте автор пишет, что «для нас достаточно очевидно, что мир нового социализма будет базироваться на преимущественно творческой деятельности, развиваясь прежде всего в пространстве креатосферы, сферы сотворчества». Когда я читаю что-то подобное, мне хочется спросить: а что будут есть и где будут жить свободные творческие люди? Чтобы дать каждому возможность творчества, надо сначала создать те материальные условия, в которых не будет голодных и неграмотных. После этого – а не «прежде всего»! – социализм станет обществом свободных творческих людей.

Уточняя же свою позицию по вопросу, автор опять безнадежно отрывается от ленинской (и не только ленинской – Энгельс не менее прямо заметил, что революция – весьма авторитарная вещь) точки зрения, заявляя, что «для нас социалистическая траектория есть процесс развития не только личностных качеств, но и таких необходимых для этого предпосылок, как основанная на приоритетных полномочиях гражданского общества демократия (с переходом к базисной, низовой демократии, демократии участия), безусловное соблюдения социальных и гражданских прав человека и т.п.». Забавно, но ярый антисталинист Бузгалин оказывается ближе к Сталину, чем к Ленину – ибо категория «лишенцев» была создана при Ленине и упразднена при Сталине. При этом он еще и ссылается на Ленина (называя его опять по настоящей фамилии – интересно, отчего такая страсть?), что «социализм есть не только результат, но и процесс творчества самих людей» (безусловно, не только Ленин, но и любой марксист не может считать, что социализм построит кто-то, кроме людей, но не надо приписывать Ленину точку зрения, что социализм должен обязаться «безусловно» (то есть даже под угрозой падения?) соблюдать гражданские права буржуазии).

И наконец, четвертой «инвариантой» автор назвал очередной трюизм: «опыт XX века показал всем, и авторам этой книги в частности, что движение по социалистической траектории есть долгий и нелинейный процесс – процесс побед и поражений, успехов и отступлений, причем процесс всемирный, тесно взаимосвязанный во всех своих звеньях». После 1991 года под этой фразой распишутся все – от ходжаистов до бордигистов. Из трюизма же опять выводится двусмысленность «поэтому удел ближайшего времени – инициирование и поддержка первых ростков этого нового мира внутри прежней системы, развитие переходных к социализму форма в тех анклавах мирового сообщества (странах, регионах, сетях, мире культуры), где сознательно ставятся задачи социалистического развития». Вкупе c заявленными симпатиями к троцкизму и еврокоммунизму – эта фраза очень напоминает оправдания правых троцкистов вроде Международной марксистской тенденции, в том, что они «борются за социализм», будучи малой фракцией социал-демократических (а по сути либеральных, ибо современные лейбористы, ИРСП и другие – правее даже самых махровых ревизионистов II Интернационала, и с социал-демократией даже в терминах 920-х годов у них мало общего, кроме названия) партий.

После этого перечисления Бузгалин снова говорит о различиях внутри его школы: «если начать с методологии, то одни из нас отчетливо делают акцент на диалектике (А. Бузгалин, Л. Булавка, А. Колганов), другие на постмодернизме (В. Миронов, третьи не акцентируют своих методологических пристрастий)». Это вызывает резонный вопрос: если в методологии у этой школы нет общей базы, зачем она называет себя «марксистской». Это, опять же, напоминает потуги разбитых Лениным махистов быть марксистами, заменив методологию Маркса несовместимой с ней идеалистической методологией (а постмодернизм, с его отрицанием абсолютной истины и объективности познания – безусловно, методология идеалистическая).

Если мы становимся на точку зрения постмодернистов – а в отрицании объективной истины они являются просто подвидом субъективных идеалистов, к которым справедливо все сказанное против старых субъективных идеалистов – то мы сразу лишаемся всей марксистской теории, ибо существование прибавочной стоимости, классового государства и т.д. уступает место множеству «мнений» об источнике прибыли капиталистов и о природе государства.

Кроме того, Бузгалин признает, что среди его школы есть как и радикалы, так и реформисты: «для одних [из школы «критического марксизма»] социализм – это значительное реформирование нынешней системы или развитие одного из ее слагаемых («пространства культуры»), ведущее к торжеству качественного нового мира; для других (в частности, для упомянутых выше сторонников диалектического метода) – качественно новый мир, путь к которому лежит через социальную революцию.

Подведя итог, мы видим, что школа «критического марксизма» не есть школа последовательно материалистическая, не есть школа, придерживающаяся диалектического метода и не есть школа последовательно революционная. 
Таким образом, ее можно рассматривать лишь как культурное явление – спонтанный ответ более или менее близких к марксизму академических философов на позднесоветское выхолащивание марксизма, но не как школу, которая действительно способна создать философскую основу для новой партии, борющейся за социалистическую революцию на научных принципах.