Фразы тоже бывают и умные, и грамотные, но, тем не менее, теорией они не становятся. Теория - это система знаний. Настоящие научные знания не только увязываются в целостность, внутренне логически непротиворечивую, заключающую в себе ВСЕ сведения о каком-то объекте познания, скажем, о биологической или социальной форме движения материи, но и взаимодействуют с другими подобными системами, восходя от частного к общему и всеобщему - к философским мировоззренческим установкам. Болезнь фразы, мысли или бессмыслицы, взятой в отдельности, выбрасываемой в пространство ради ее красивого звучания, обычно посещает и терзает общественные науки. Предмет этих наук такой, что теоретические обобщения невольно перепутываются с личными мозолями, симпатиями и антипатиями. С фразой нужно бороться. Статья В. Д. Пихоровича "Государство и контрреволюция" ("Против течения" 2006 №8), быть может, лучшее, что пока написано о "перестройке". А в наше время "перестройка" - актуальнейшая тема теоретической социологии. Не отнять у истории человечества факта победы пролетарской революции и установления диктатуры пролетариата в огромной стране и на долгие десятилетия. Прав Пихорович, говоря, что "сегодня невозможно предугадать, каковы будут формы грядущей революции, точно можно сказать только то, что она обязательно будет, значит не будет не переделывать, а лишь доделывать начатую предшественницей работу…" (с. 15). А чтобы доделывать начатое, надо разобраться, на чем она остановилась и почему. Впрочем, нужно в это высказывание поправку внести: не бывает доделывания без переделывания. Создаваемое новое не устанавливается рядом со старым, а водружается на место старого. Тем более, однако, важно уяснить, что же было сделано, а что не получилось. Вышеуказанная статья Пихоровича больше множества других публикаций на эту тему нацелена на правду исторических фактов, на поиск научной истины в их анализе. Но далеко не со всем в статье можно согласиться. На положительном, в целом, фоне, непоследовательность становится особенно заметной, приглашает к разговору. Нужно продолжать приближаться к истине. В материалах о прошлом, появляющимся в публикациях, все четче вырисовывается осознание того, что для будущего всего человечества и мирового коммунистического движения важны не только, и даже не столько, воспоминания о достижениях советского социализме, сколько исследование причин его гибели. Такое исследование, если это ставить на настоящую научную основу, не порочит социализма, а наоборот, раскрывает полноту и глубину его потенций. Социализм двигался, развивался, побеждал в труднейших исторических условиях, вопреки своим вольным и невольным противникам, открытым врагам и фальшивым друзьям. Неплохо сказано у Пихоровича: "Абсолютно неправы те наши товарищи, которые считают, что "жертвой перестройки стал весь советский народ", сводя тем самым классовые отношения к межгосударственным. На самом деле далеко не весь народ стал жертвой реформ. Часть этого самого народа от этих реформ очень даже неплохо выиграла" (с. 14). Нелишне лишь добавить, что эти выигравшие отнюдь не были в социалистическом обществе изгоями или маргиналами! Не следовало бы только называть контрреволюцию реформами. Хотя верно то, что совершился контрреволюционный переворот в форме реформ, и это показывает, насколько мощные контрреволюционные силы сложились в стране - смогли же они победить мирным путем, почти не встречая сопротивления. Такие мощные силы не могли появиться в одночасье, они росли долго, параллельно с развитием социализма. Социализму приходилось преодолевать их сопротивление, что зачастую не замечалось ни той, ни другой стороной. "Ни в коем случае нельзя считать, что партийное и государственное руководство в то время, - говорит Пихорович о времени Брежнева и реформах Косыгина, - взяло курс на капитализм или хотя бы полный перевод на рыночные рельсы (заметим в скобках, что курс на капитализм и рыночные рельсы - одно и то же - Н. Р.). Нет, проблема была в другом. Она состояла в псиной теоретической несостоятельности принимаемых решений, из-за чего они оказывались половинчатыми, исходящими из сию минутных выгод, не рассчитанными на какую-либо перспективу…" Проще говоря, хотели этого или не хотели, но несли социализму не пользу, а вред, приближая его крах. Не понимали, что на пользу, а что во вред социализму, не только Брежнев и Косыгин, со своей "теоретической несостоятельностью". Сталин тоже не ставил своей целью разрушение социализма. Ведь он, говорят его апологеты, построил социализм. Надо полагать, он же сам так считал, - считал, что он выше Ленина. Но если ж было в этом зерно истины, то это делалось лишь одной рукой, ибо другой рукой закладывалась сила, которая в будущем неизбежно должна была стать могильщиком социализма. И стала им. Та же бюрократия, которая выросла и совершила "перестройку". Возможно, кто-то скажет: теперь, мол, легко рассуждать о далеком прошлом и с высоты нынешнего дня, давать советы и судить, как нужно было действовать в те времена. Тогда же разобраться в этом было труднее. Скажет и будет прав: сейчас за нами тот исторический опыт и то накопленное знание (накопленное, однако, несмотря на все препятствия, чинимые сталинизмом развитию научной марксистской мысли), которые позволяют нам видеть и понимать то, что несколько десятков лет тому назад понять было труднее, а то ж вообще невозможно. И если мы ныне говорим, что руководители прошлых времен делали не то, что нужно, не так, как нужно, то это не обязательно им в порицание. Возможно, у них не было не только злого умысла, но и отсутствия желания поразмыслить, они делали, что могли, и за это достойны уважения. Однако это не может и не должно нам мешать искать истину невзирая на лица. Это нужно для настоящего и будущего, это нужно для людей. И не сосчитать, сколько людей жизни свои отдали ради будущего человечества, так почему же перед лицом этих жертв мы должны жалеть всего лишь мифы ж легенды, окутывающие прошлое? К тому же, жалея эти мифы и легенды, мы обрекаем себя на лишние жертвы в предстоящей борьбе. Вся история социализма в СССР - это история борьбы. Классовой, конечно, хотя бюрократия - не класс, а только социальная группа. Но теперь-то мы уже знаем, что это такая социальная группа, которая готовит почву для классового господства буржуазии, это - зародыш буржуазии. Трагедия этой борьбы не в том, что, как пишет Пихорович, эта борьба за уничтожение классов" и поэтому борьба не на жизнь, а на смерть" (с. 15). Трагедия была в том, что силу антисоциалистическую растили люди, убежденные, что они строят социализм, ибо не понимали: что такое социализм и как его строить? А им противостояли другие люди, убежденные в том же, но понимавшие социализм по-другому. Кто был прав, кто виноват - об этом говорит конечный результат: силы, взявшие верх в борьбе разных точек зрения на социализм, оказались силами антисоциалистическими. Но противников у них уже не было. Последний из таких противников из числа людей видных, Хрущев, и тот давно ушел в мир иной. Потому-то им и удалось так легко завершить свою эволюцию - завершить эволюцию контрреволюцией. Пихорович приближается к пониманию указанной борьбы, и в этом сила его статьи. Однако он еще не осмеливается признать ее до конца - тяготит груз старого, сталинистского, мышления. И в этом слабость статьи - в непоследовательности, в противоречивости и самоопровержениях. Контрреволюция в СССР - узел многих аспектов функционирования современного социального мира. Не удивительно, что целый ряд их задето и в статье Пихоровича. Мы остановимся на некоторых вопросах двух основных направлений - государственного и экономического. I. Государство и его создатели Пихорович завершает свою статью букетом картин обобществленного коммунистического быта. Обобществление быта - идея не новая, ею часто увлекались и развлекались утописты всех времен, - простор для фантазий тут неограниченный. Обобществление быта во всех его вариантах, включая и тот, который проповедует Пихорович, преследует две цели: экономию средств, рабочего времени людей и воспитание у этих людей благочестия путем изгнания из потребления всего, что выходит за пределы того, что кажется автору плана необходимым, что выражает склонность к чванству. "При разумной (а не рыночной) организации потребления", - пишет Пихорович, питаться надо для удовлетворения "физиологических потребностей человека", а то "в условиях рыночной экономики, когда люди потребляют не продукты, а стоимости,… даже смерть не является препятствием для потребления ("крутые" похороны, роскошный памятник и т. п.)" (с. 22-23). Не совсем ясно, какое отношение к пище имеют памятники, которые изготовляются из камня, но суть в целом ясна: не нужно допускать излишеств в еде, устраивая пиры для показухи. То же относится и к одежде: "Классовое общество превращает одежду из средства защиты от неблагоприятных внешних факторов в особый знак социального статуса…"(с. 23). То же касается и жилья, и транспорта. Вместо квартир и отдельных домов надо устраивать общежития. Ездить нужно только общедоступным общественным транспортом, а не тратиться "ради покупки этой дурацкой железной коробки" (там же), именуемой автомобилем. Всякие утопии чужды марксизму. Марксизм - научная теория, и коммунизм в марксистском его понимании - не воплощение фантазий специалистов по изобретению общественных идеалов, а такое общественное устройство, характер которого предопределяется и задается самим объективным ходом общественного развития. Энгельс писал: "Партия, к которой я принадлежу, не выдвигает никаких раз навсегда готовых предложений. Наши взгляды на черты, отличающие будущее некапиталистическое общество от общества современного являются точными выводами из исторических фактов и процессов развития и вне связи с этими фактами и процессами не имеют никакой теоретической и практической ценности" (Эдуарду Пизу, 27 января 1886 г. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. , 2-е изд., т. 36, с. 363-364). Пихорович ничего не говорит о том, кто и почему должен его проекты поддерживать, и что он намеревается делать, если найдутся у этих проектов противники. Что делать, если выйдет девушка на улицу в моднейшем платье, которое сама же смастерит? Милицию звать или послать агитатора для уговаривания? А не лучше ли махнуть рукой - пусть себе люди живут, как хотят, в соответствии с их природой, о которой мы ничего не знаем? Дело в том, что престижное потребление, вопреки мнению Пихоровича, порождено не товарным производством, не капитализмом, оно существует так же давно, как и люди на земле. Престижное потребление - одно из важнейших направлений социального самоутверждения человеческого "я" и, в этом смысле, один из двигателей человеческой истории. Потребление на уровне физиологического выживания обеспечивалось не только у самых ранних людей, но и у предчеловеков - неандертальцев и питекантропов, как оно обеспечивается у любого вида животных, если только вид жизнеспособный. И если бы предчеловеки и первые люди могли этим довольствоваться, не было бы никакой цивилизации и никакой истории, как нет их у любого вида животных, у которых потребности неизменные. Цивилизация движима соревнованием между людьми, соревнованием по разным направлениям, в том числе. И, не в последнюю очередь, по материальному потреблению. Первобытные охотники устраивали "потлачи" (слово позаимствовано у североамериканских индейцев, у которых этнографы зафиксировали этот обычай). Удачливый охотник закатывал за счет своей добычи пир для всей общины, чтобы этим показать свои способности. Другие общинники делали то же, стремясь друг друга перещеголять в демонстрации своего богатства. Вся сервировка стола нынешнего цивилизованного человека - тарелки, ложки, вилки и т. п. - не появилась бы, если бы не было соревнования в пирах, ибо ее придумывали не в угоду желудку, а по требованию мозга, не способного жить без утверждения своего престижа. Одежда вообще возникала не как "средство защиты", а как средство украшения, и лишь впоследствии люди заметили, что накинутая на плечи шкура убитого животного - не только красиво, не только престижно, ибо животное убито хозяином шкуры, но и удобно. Для украшения себя первобытные люди использовали не только шкуры животных, но и камушки и косточки, навешиваемые на ушах, носах, на шее. Украинские девушки самых древних времен вышивали сорочки, чтобы нравится не только парням, но и всему селу, ибо красота вышивки демонстрировала способности ее хозяйки. Признавая диалектику, признавая противоречие единственным источником движении и развития, нельзя не признавать, что человеческое общество живет, двигается, развивается противоречиями между составляющими общество индивидами. В соревновательной борьбе за социальное самоутверждение каждого индивида идет неуклонный процесс развития человечества. Не будь этой борьбы, человеческое общество оставалось бы таким же неизменным, как неизменным переходит из поколения в поколение любое животное стадо, популяция или вид. Но люди - не животные, они - социальные существа, живущие в этом своем социальном качестве не тем потреблением, которое обеспечивает физиологическое выживание организма, а таким потреблением, которое создает смысл человеческой жизни, укрепляя, возвышая самоценность человека в обществе. С появления осознания человеком своего "я" и зарождения, вместе с тем и этим самим, межиндивидуальных противоречий, начинается человек как человек, начинается история человечества - история внутренних противоречий, раздирающих человеческое общество и двигающих его развитие. Социальная структура общества, противоречия групповые и классовые, не появляются из ничего на пустом месте - они являются продуктами развития и усложнения изначальных межиндивидуальных противоречий. Совпадение интересов множества индивидов, создаваемое данным способом материального производства, рождает социальные группы и классы. В то же время, внутри этих классов и групп межиндивидуальные противоречия не исчезают: и буржуазия, ж пролетариат лишь по отношению к другим классам выступают целостностью, а внутри их продолжается своя борьба. Способ производства материальных благ определяет ту или иную социальную и классовую структуру общества, но никакое структурирование общества было бы невозможно, если бы в его основу не ложилась природа самого человека. Она не создается производством, ибо само производство создается людьми благодаря их природе. Из природы" человека выходят не только классы, но и государство. Государство, прежде всего, - группа людей, связанных общностью интересов, общностью цели: это люди, утверждающие свой общественный статус господством над другими людьми, господством над обществом. Для установления своего господства над обществом группа создает свою особую организацию, позволяющую ей действовать исключительно сплоченно. Благодаря этой особой организации группа людей, именуемая государством, способна противостоять всему обществу. Способ организации группы людей в государство формировался постепенно и стихийно, шаг за шагом усложняясь в меру увеличения объема общества. Древнеегипетские номы или древнегреческие полисы были крошечными обществами, в которых государственная власть только зарождалась. Она усложнялась при переходе от маленьких полисов к рабовладельческим империям, к феодальным империям; достигнув совершенства при капитализме. "Некоторым кажется, - пишет Пихорович, - что государство стоит над классами. Что если оно и не выражает интересы всего общества, то не выражает и интересы одного только класса буржуазии. Что оно, если и заботится о чьих-то интересах, то только о своих собственных" (с. 15). Государство всегда "выступает на стороне хозяев против рабочих. Да иначе и быть не может, поскольку государство и есть организация хозяев, но сохранению общественного порядка" (с. 16). Это не совсем так. Государство не есть организация хозяев, в смысле - капиталистов. Государство - организация хозяев, но иного покроя, организация относительно самостоятельная, насколько вообще такая самостоятельность в обществе возможна. Буржуазия, приходя к власти, не создает заново государство, да и вообще никакой класс, кроме пролетариата, не создает государство - оно возникает само по себе. Буржуазия перенимает уже наличный государственный аппарат у феодалов, приспосабливая его к своим потребностям. Рассказ Пихоровича о том, что во Французской буржуазной революции 1789-1794 годов имел место "полный слом прежней государственной машины" не соответствует действительности. Тут прав не Пихорович, а Маркс, который в работе "Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта" писал: "Эта исполнительная власть, с ее громадной бюрократической и военной организацией, с ее очень сложной и искусственной государственной машиной... этот ужасный организм паразит… возник в эпоху абсолютистской монархии... Первая французская революция… расширила объем, атрибуты и число пособников правительственной власти. Наполеон завершил эту государственную машину" (Маркс К., Енгельс Ф., Твори, 2-е вид., т. 8, с. 184-195). Пихорович принял за "полный слом" то, что на деле было расширением аппарата власти, капитальным ремонтом государственной машины при ее переходе к новому хозяину. Если к власти на смену одному эксплуататорскому классу приходит другой такой же, нет надобности ломать государство. Государство - союзник любого экономически господствующего класса, ибо у них общая цель - господство над обществом. Только действуют они по-разному, вследствие различий в психологии одних и других людей. Экономически господствующий класс - это общность индивидуалистов, каждый из которых самостоятельно добывает власть над людьми, накопляя богатство. В государственной машине индивиды послабее, каждый из них сам по себе - никчемность, и только в роли элемента аппарата власти он становится силой. Первоначально обе эти группы вместе отрываются от общества и становятся над ним - как родовая знать, перерастающая в рабовладельческую иди феодальную аристократию. Более сильные индивиды выделяются, образуя экономически господствующий класс, более слабые образуют политический аппарат власти. Наша "перестройка" повторила первоначальный процесс, хотя и в новых необычных условиях. Аппарат власти остался на месте, но отдельные индивиды вышли из него, превратились в самостоятельных хозяев-капиталистов, обычно более видных, чем были в аппарате. Каждому - свое! Государство всегда на стороне хозяев против рабочих, потому что оно само нацелено на господство над всеми. Но против экономически господствующего класса оно бессильно. Буржуазия оказывается сильнее, и государство становится ее слугой. Тем не менее, это такой слуга, который всегда готов сесть на спину своего хозяина, если тот вдруг окажется слабоватым. В общественном разделении труда экономически господствующий класс и государственный аппарат - партнеры по господству над обществом, только первому из них принадлежит ведущая роль, а второй - у первого на содержании. Об относительной самостоятельности, государства свидетельствует опыт постсоциалистических стран, прежде всего СССР. Пихорович правильно пишет, что буржуазии не пришлось ломать государственную машину, сформировавшуюся при социализме. А ведь эта машина формировалась без участия буржуазии, которой не было. Однако получилось вполне пригодное для буржуазных целей изделие, получилось само по себе. Конечно, капитальный ремонт необходим, как был он необходим и во Франции эпохи буржуазной революции ХVIII ст. Разница в том, что во Франции на то время уже была в наличии вполне зрелая буржуазия, для которой, однако, сложилась экстремальная ситуация, требовавшая срочных мер. Ремонт государственного аппарата проводился спешно, революционно. У нас же буржуазия была в процессе становления, частично и до сих пор не завершенного, но ее господству ничто не угрожало, и поэтому ремонт аппарата государства велся и ведется не спеша. Не он ведется. Прежде всего, были устранены и заменены те служащие, которые колебались относительно признания новых хозяев. После пошел процесс изгнания бездарных. За полтора десятка лет капиталистической независимой Украины сменилось почти столько же премьеров сколько и лет, прогнивший аппарат оказался беден на людей, способных править страной. Идёт также укрепление аппарата - выросло количество чиновников, укрепились внутренние войска спецназа, растет удельный вес наемников в армии. Но в целом и основном советский социализм создал для буржуазии, стоящей ныне у власти, вполне пригодную государственную машину . Создавалась они ведь не год и не два - десятилетиями. Буржуазия подчиняет себе государство через механизм буржуазной демократии. Буржуазная демократия означает подконтрольность государства гражданскому обществу. Это шаг вперед в прогрессе человечества: в феодальном средневековье власть исходила от Бога и никому на земле не подчинялась. Люди существенно поумнели и во власть от Бога не поверят. Но пока еще верят во власть, убеждающую их, что она исходит от них самих, от людей, что она - выражение воли людей. Гражданское общество - это совокупность всех организаций, связей и отношений, которые не относятся к государственным структурам. Государственный аппарат, в своей массе, остается относительно замкнутой в себе и для себя организацией, его состав меняется и пополняется обычно кооптацией, аппарат сам решает, кого к себе принять, а кого отвергнуть. Но верхушка государственного аппарата приходит в него извне, от гражданского общества, которое избирает в государственный аппарат своих представителей - политиков. Возможности политиков в госаппарате далеко не безграничны. Они не могут предпринять ничего существенного во вред бюрократии - аппарат будет попросту саботировать любые поползновения такого рода. Тем не менее, многим политикам посильно добиваться удаления из аппарата людей бездарных, делая его более работоспособным. И уж, естественно, политики твердо защищают буржуазию от чрезмерных аппетитов чиновников. Казалось бы, демократия действует вовсю: гражданское общество выдвигает во власть политиков, те берут под свой контроль госаппарат и тот работает для блага народа. Но дело в том, что гражданское общество - это буржуазное общество. Изо всех связей и отношений, образующих гражданское общество, самые существенные - отношения собственности, определяющих экономическое господство буржуазии. Политики и политические партий - буржуазные, они существуют на деньги буржуазии. Буржуазия содержит не меньше двух (нередко и не больше двух) политических партий. Это не только имитация демократии, но и действительная межпартийная конкуренция, обеспечивающая отбор политиков по их способностям, держащая политиков под контролем тех, кто платит. К этому следует добавить, что нынешняя буржуазия более сплоченная, чем когда-либо раньше. Высокий и все растущий уровень концентрации капитала сужает круг тех его владельцев, которым принадлежит, по уровню богатства, решающий голос от имени всего класса. Попутно стоит упомянуть и о фашизме. Фашизм означает уход государственного аппарата из-под контроля гражданского общества, то есть буржуазного, добровольного согласия самой буржуазии. В среде политиков, в настоящее время, как никогда раньше, обширной, всегда найдется достаточно большая группа авантюристов, готовых взять на себя всю ответственность за состояние страны, что, конечно же, отнюдь не означает, что они и в самом деле могут обеспечить ее благоденствие. Но нельзя прийти к власти без денег, то есть без поддержки буржуазии. В 1920-1930 годы буржуазия ряда стран Западной Европы вручила свою судьбу фашистам, поверив, что это лучший способ защитить себя от угрозы пролетарской революции. Угроза эта тогда казалась очень серьезной: в России такая революция победила, и власть пролетариата держится крепко, в Европе нарастает кризисная ситуация, усиливается рабочее движение, ширится влияние Коминтерна. Фашисты не оправдали доверия буржуазии. Авантюризм возглавляемых фашистами государственных аппаратов показал их неспособность учитывать реалии жизни, действительно содействовать укреплению позиций буржуазии. Затеянные фашистами войны поставили Западную Европу на грань политической и экономической катастрофы. Только США спасли ее от этого краха. Однако вмешательство США в европейские дела положило начало глобализации и превращения Европы в вассала американского и транснационального капитала. План Маршалла, МВФ, Мировой банк, НАТО стали визами в этом новом процессе. Европа пытается сопротивляться, ради этого создано ЕС, но исход борьбы пока неясен. Наученная горьким историческим опытом, национальная буржуазия избегает фашизма. Только глобальный капитал допускает фашизм в отдельных относительно небольших странах, в уверенности, что у нее всегда достанет сил для устранения фашистского режима, если тот вздумает выходить из повиновения. Буржуазия США не допускает фашизма у себя дома, но не против иметь его, скажем, в Украине. Украинский фашизм служил бы не украинским монополиям, а транснациональным корпорациям. Фашиствующие политики ставят превыше всего власть для себя, ради нее готовы на все, судьба их родной страны для них значения не имеет.

Продолжение следует...