«Глубокий смысл басни Крылова

«Ворона и лисица» состоит в том,

что, лишь потеряв сыр, ворона

 обрела свободу слова».

Из анекдотов начала 2000 –х.

Член Общественной палаты при Президенте Алексей Чадаев, автор книги «Путин. Его идеология», в Дни русской политической культуры, проходившие осенью прошлого года в Москве, выступил с лекцией о традициях русской политической журналистики и заявил буквально следующее: «Свобода слова возникнет тогда, когда появится партийная журналистика»[i]. При знакомстве с этим выступлением невольно возникает ощущение, что автор перед лекцией внимательно прочитал статью В.И. Ленина «Партийная организация и партийная литература».

 Попробуем сопоставить основные идеи Чадаева и Ленина.

Лекция Чадаева (2006 г.)[ii]

Статья Ленина (1909 г.) [iii]

«В начале 90-х была выдвинута идея объективной журналистики. Ее основной тезис: журналист должен рассказывать людям правду, не завися от других точек зрения. Некоторое время спустя, руководитель «Коммерсанта» озвучил другой тезис «отделить факт от кишечной флоры журналиста». Согласно этой концепции читатель всегда должен отделять собственно факт от комментария журналиста… Воцарился странный псевдообъективистский стиль, когда журналист не может сказать прямо, кого он поддерживает, он прячется за мнение эксперта, который заведомо известно, что скажет. По моему мнению, такая ситуация псевдоправды опасна уже не столько для журналистики, сколько для граждан страны».

«Вся легальная печать была не партийная – потому что партийность была под запретом, - но «тяготела» к той или другой партии. Неизбежны были уродливые союзы, ненормальные «сожительства», фальшивые прикрытия; с вынужденными недомолвками людей, желавших выразить партийные взгляды, смешивалось недомыслие или трусость мысли тех, кто не дорос до этих взглядов, кто не был, в сущности, человеком партии… И мы живем в такое время, когда всюду и во всем сказывается это противоестественное сочетание открытой, честной, прямой, последовательной партийности с подпольной, прикрытой, «дипломатичной», увертливой «легальностью».

«Проблема в том, что журналисты пытались, но так и не нашли основополагающую идею для своей профессии… [ответ на вопрос] в качестве кого выступает перед миллионами людей тот или иной журналист…  Журналист должен профессионально выражать позицию определенной социальной, профессиональной или даже партийной группы людей. И при этом заявлять о своей принадлежности открыто. Я называю это страшным термином – партийная журналистика. Как ни странно свобода слова возникнет тогда, когда появится партийная журналистика».

«Литература должна стать партийной. В противовес буржуазным нравам, в противовес буржуазной предпринимательской, торгашеской печати, в противовес буржуазному литературному карьеризму и индивидуализму, «барскому анархизму» и погоне за наживой, - социалистический пролетариат должен выдвинуть принцип партийной литературы, развить этот принцип  и провести его в жизнь в возможно более полной и цельной форме… Не только в том, что для социалистического пролетариата литературное дело не может быть орудием наживы лиц или групп, оно не может быть вообще индивидуальным делом, независимым от общего пролетарского дела. Долой литераторов беспартийных! Долой литераторов сверхчеловеков!»

«Сейчас журналистика…на каждом шагу кричит о своей независимости, она таковой не является… Я вижу ситуацию несколько иначе: гайки действительно были закручены, и свобода слова действительно закончилась, но только гораздо раньше - уже в 1996-97 годах, когда журналистика стала корпоративной. Самостоятельность журналиста была продана финансово-промышленным группам… Начало эпохи борьбы между журналистскими корпорациями стало концом свободной журналистики».

«Мы не хотим идти и не пойдем в плен буржуазно-торгашеских литературных отношений. Мы хотим создать, и мы создадим свободную печать не в полицейском только смысле, но также и в смысле свободы от капитала, свободы от  карьеризма; - мало того: также и в смысле свободы от буржуазно-анархического индивидуализма».

«Партийного журналиста, который не скрывает своей партийной принадлежности, я противопоставляю ангажированным псевдонезависимым журналистам, служащим финансово-промышленным группировкам. Для этого должна произойти революция в сознании самих журналистов. Ведь партийность не отменяет, а даже усиливает требование к честности. Партийная пресса предполагает столкновение мнений, там не принято оставлять без ответа выпады оппозиции».

«Это будет свободная литература, потому что не корысть и не карьера, а идея социализма и сочувствие трудящимся будут вербовать новые и новые силы в ее ряды. Это будет свободная литература, потому что она будет служить не пресыщенной героине, не скучающим от ожирения «верхним десяти тысячам», а миллионам и десяткам миллионов трудящимся, которые составляют цвет страны, ее силу, ее будущность»

Конечно, Чадаев отнюдь не последовательный ленинец, как и президент Путин – вовсе не продолжатель дела лидеров большевистского крыла российской социал-демократической рабочей партии, хотя какой ортодоксальный коммунист не подпишется под следующим признанием нашего президента: «Если она [свобода слова] монополизирована двумя-тремя денежными мешками, - это не свобода прессы, а защита корпоративных интересов».[iv]

Выступление Чадаева, очень почитаемого в пропрезидентской партии «Единая Россия», выражает общую тенденцию поворота власти к классовсти и партийности в политике и в идеологии. Первым ее обозначил, как известно, автор концепции «суверенной демократии», заместитель главы Администрации президента России В. Сурков. Наступает черед журналистам встраиваться в партийные ряды.

 Нас, коммунистов, это должно радовать, ибо мы всегда понимали лицемерность лозунгов «свободы печати», «объективной журналистики» вне партий, требовали и требуем  от журналистов «профессионально выражать позицию определенной социальной, профессиональной или даже партийной группы людей. И при этом заявлять о своей принадлежности открыто». Надо отдать должное В. Суркову: во всех своих ключевых выступлениях он не скрывал, чью позицию выражает. Власть в последние годы ищет удобные формулы, позволяющие сплотить слишком еще разнородные отряды  бизнес-слоя России, нащупать  общеклассовое буржуазное в их противоречивых интересах и навязать это всему обществу, одним словом, на наших глазах все больше представителей бизнеса выражает готовность подняться до уровня сознания «класса для себя» и «класса для всех».

 Классу, собирающемуся господствовать экономически, политически и духовно, необходимы, кроме фабрик и заводов, правящая политическая партия, «партийная журналистика», литература и т.п. «Это нормально, когда «высший класс», в какой-то момент наигравшись в элитарность, вдруг решает, что у него есть своя собственная социальная миссия», - говорит Максим Роговский, доктор культурологии… Любая социальная группа, которая считает себя «необычной» - будь то чикагские гангстеры 30-х или наша интеллигенция в 60-е, - непременно приходит к внутренней необходимости просвещать остальных. «Да-да, именно просвещать, - уточняет Роговский. – Ведь они не просто рассказывают о своей жизни или делятся секретами своих побед, они хотят, чтобы с них брали пример».[v] Тем более, как считает В. Сурков, «по мере развития демократии информационная борьба обостряется. Борьба за умы... Ведь есть и другие подходы к будущему России»[vi].

Начиналась эта борьба, как известно, с горбачевской «гласности». Сегодня нам очевидно, что «перестройка» вела к отлучению правящей партии от важнейших инструментов власти, в том числе идеологической. Хотя отказ от классовости произошел еще во времена Хрущева, лозунг «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» на страницах советской печати сохранялся до 1990 г. Горбачевская «перестройка» окончательно порвет с ленинскими принципами партийной печати. Под лозунгами «социалистического плюрализма» и «деидеологизации»  КПСС открыла доступ  в партийные средства массовой информации ЛЮБЫМ идеям, взглядам, суждениям, вплоть до откровенно антисоветских и антикоммунистических. Классовому размежеванию советского общества предшествовало  разрушение, как тогда писали, «морально-политического единства советского народа». Уже в 1986 г., встречаясь с представителями прессы, Горбачев говорил: «…многие из наших консервативных проявлений, ошибок и просчетов, вызывающих застой мысли и действия и в партии, и в государстве, связаны с отсутствием оппозиции, альтернативы мнений, оценок. И здесь, на нынешнем этапе развития общества, такой своеобразной оппозицией могла бы стать наша пресса».[vii]

Размывание идеологических основ партии, развернувшиеся в обществе острые дискуссии о социализме существенно облегчали проникновение в партию и органы власти новых социальных сил, при этом затушевывались их истинные интересы, а отношение к существующей общественной системе, вытекающее из их объективного материального положения в ней, подменялось некими «интересами перестройки», которые сами с течением времени в результате острейшей политической борьбы трактовались неоднозначно даже самими реформаторами. Идеологически такое проникновение нашло отражение в понятии «социалистический плюрализм», которое должно было оправдать, как писал один из советских обществоведов А. Цыганков, «постепенное воссоздание как всего уничтоженного спектра социальных групп, страт, классов, наций и иных общностей, так и соответствующей им культуры социальных взаимоотношений».[viii]

Нужно отметить, что новое партийное руководство ни на йоту не отступало от закрепленного еще в 60-х г.г. законодательно и идеологически  «общенародного» характера правящей партии и Советского государства. С этой позиции новые социальные группы должны были, без всякого сомнения, быть представленными на всех этажах государственной и партийной машины, а их интересы найти идеологическое обоснование в партийных установках и, соответственно, в партийной печати. «Социализм должен создать такую политическую систему, которая учитывала бы реальную структуру общества, многообразие интересов и устремлений всех социальных групп и общностей людей», - писал член Политбюро ЦК КПСС В. Медведев.[ix]

По сути, это был разрыв с классическим марксизмом, отказ видеть и признавать различия между разными группами трудящихся, абсолютизация общедемократического движения масс без учета социальных различий и противоречивости их интересов. «Самый верный путь, - говорил М.С. Горбачев на встрече с рабочими Ижорского завода в Ленинграде, - это путь, по которому мы идем через включение народа во все общественные процессы».[x]  Между социализмом и общедемократическим по своей сути движением народных масс был поставлен знак равенства. Не последнюю роль в этом сыграло официальное обществоведение. «В условиях прочного единства общества, колоссального авторитета КПСС, широкого влияния марксистско-ленинской идеологии не стоит бояться многообразия мнений, стремлений, интересов – советовал директор института марксизма-ленинизма Г. Смирнов в начале 1988 г., - ведь в этом мы как раз и должны видеть различные формы возрастания активности… Она бывает часто неудобная, неприятная, ошибочная, и с этим нельзя не считаться, но сам факт наличия активности и роста ее гораздо важнее».[xi]

Адресуясь ко всем своим критикам, Горбачев возмущался: «Вот, оказывается, откуда идет угроза социализму – от растущей политической и социальной активности масс! Нет, не социализму она угрожает, а чиновничеству, бюрократизму, тем, кто узурпировал то, что принадлежит народу, и кто забыл об интересах народа, забыл о том, что он поставлен для того, чтобы служить интересам народа, а не для того, чтобы удовлетворять свои личные амбиции и притязания. Вот кому угрожает растущая активность народа».[xii] На волне антибюрократических настроений произошла подмена марксистского взгляда на демократическое движение масс анархистским. «Демократия – это власть народа. Значит, народ должен иметь власть над государством», - заявлял, к примеру, публично сотрудник идеологического отдела ЦК КПСС Доброхотов.[xiii]

Отказ видеть за «отдельными всплесками демагогии» объективные процессы социальной, политической и идеологической дифференциации общества, вера М.С. Горбачева  в то, что «наш строй, наш выбор впитались в нас» настолько, что «этого мы сами даже не замечаем»[xiv], неминуемо вел к кризису и разложению партии, раздираемой внутренними противоречиями.

Нараставшая в обществе анархия выплеснулась на страницы печати. Получилось прямо противоположное тому, к чему призывал Ленин в далеком 1909 г. Если за работой прессы перестает  «следить организованный социалистический пролетариат, всю ее контролировать, во всю эту работу, без единого исключения, вносить живую струю живого пролетарского дела, отнимая, таким образом, всякую почву у старинного, полуобломовского, полуторгашеского российского принципа: писатель пописывает, читатель почитывает», то открывается простор «буржуазным нравам», «буржуазному литературному карьеризму и индивидуализму», «барскому анархизму» и «погоне за наживой». Иного не дано.

 Советская партийная печать в период перестройки -  это, говоря словами Ленина,  «уродливые союзы, ненормальные «сожительства», фальшивые прикрытия», когда «с вынужденными недомолвками людей, желавших выразить партийные взгляды, смешивалось недомыслие или трусость мысли тех, кто не дорос до этих взглядов, кто не был, в сущности, человеком партии». Как еще более точно, чем это сделал Ленин,  охарактеризовать ситуацию, при которой газета – орган правящей партии  печатает антипартийный манифест!? Как следует относиться к тому, что коммунистическая газета помогает врагам коммунизма развенчивать своих вождей и при этом печатает панегирики махровым контрреволюционерам!? А ведь это и происходило в период перестройки. Обвинения в адрес партийной прессы, в том числе «Правды», в том, что она «формирует отрицательное отношение к партийным кадрам», часто звучали и на Политбюро, и в ЦК партии.[xv]

Впрочем, если поначалу идейное размежевание могло проявляться на страницах одного и того же издания, то с течением времени разделение происходит уже между самими СМИ. «Это гласность, если берешь журнал и уже по оглавлению знаешь, какую точку зрения он будет отражать? Дают слово одним и зажимают рот «чужим», - удивлялся М.С. Горбачев.[xvi] «Свобода печати» в условиях перестройки - это отрицательная свобода, «свобода от»: цензуры партийного комитета, идеологии и т.д. При этом организационно и материально средства массовой информации еще были крепко привязаны к официальным партийно-государственным структурам. Других структур еще не было, или они находились в зачаточном состоянии. Поэтому партийные СМИ еще какое-то время продолжали колебаться вместе с линией партии. В той мере, в какой СМИ освобождались от опеки партийного аппарата, они становились самостоятельными субъектами социально-политических процессов со своими специфическими корпоративными и  групповыми интересами.

После краха КПСС средства массовой информации остались один на один перед бушующей стихией рынка.  Не все СМИ выжили. Другие нашли способы вписаться в новые социально-экономические условия. Наступил, по словам В. Суркова, «зоологический период» постсоветской истории. Сегодня власть стремится переосмыслить то, что происходило в «лихие девяностые», и роль средств массовой информации в них. Потеряв партийную подпитку, средства массовой информации активно коммерциализируются. Конкуренция на идейной почве сменяется экономической.  Редакции превращаются в бизнес-структуры, ориентированные в первую очередь на прибыль. Некогда единое журналистское сообщество расслаивается. Среди журналистов появляются собственники СМИ и наемные работники, свои богатые и бедные. За платежеспособным потребителем, потенциальным рекламодателем, способным купить газетную площадь или оплатить эфирное время, журналисты начинают погоню.  «Как правило, их интересует вал – рейтинг, доля, т.е. те сто и более тысяч рублей  за один процентный пункт рейтинга, по которым они могут продать рекламу. Эффективность телесмотрения важна тем, кто использует «ящик» как канал коммуникации, - говорит  о своих коллегах – тележурналистах сотрудник газеты «Труд» В. Гатов.[xvii]

Автор этой статьи сам может засвидетельствовать, как от него, бывшего журналиста, редакторы требовали проплаченных материалов. «Каждая секунда в эфире должна быть оплачена», - говорил мне руководитель одной из телерадиокомпаний. Так, творческий человек превращается в агента по продаже газетной площади и эфирного времени. Тоже, в определенном смысле, творческая работа. Но – это уже не журналистика, так как, если возникнет выбор, что поставить в номер: материал о  забастовках нефтяников с требованиями повышения зарплаты или о благотворительной акции той же нефтяной компании, кому журналисту будет трудно отказать?

«Некоторые журналы стремятся к процветанию, демонстрируя заботу о человеке, хотя на деле их движущим мотивом остается алчность, - писал в далеком 1896 г. американский писатель Т. Драйзер в статье «Прегрешения американской прессы». - Они играют роль поборников прав человека, ибо знают, что большая часть сражений, в которые они вмешиваются, проиграны народом, в силу чего их вопли не могут причинить никакого вреда…

Они работают за интересы трудящихся отнюдь не ради победы трудящихся, а с целью привлечь и завоевать читателей из рабочей среды. Они выступают поборниками справедливости и несправедливости, правды и лжи, богатых и бедных в зависимости от того, что им диктуют в данный момент их деловые интересы. Их цель – обслужить как можно более широкие слои населения, не позволяя им конфликтовать друг с другом и не причиняя ущерба собственному престижу и прибылям».[xviii]

 Свобода журналистики в 90-е годы – это уже свобода не от партийного аппарата. Большинство журналистов, как и миллионы людей других профессий, в одночасье оказались в условиях рынка труда, на котором у человека есть только одна свобода – продавать свою рабочую силу, если на нее существует платежеспособный спрос. «Сокращают быстро и безжалостно, а на кабельном телевидении работать никто не хочет, это не престижно, поэтому вынуждены учиться работать по новым правилам, - признаются сотрудники НТВ»[xix].

Капитализм выработал прекрасный способ контроля над человеком – страх перед безработицей, бесконечную конкурентную борьбу на рынке рабочей силы, снижающую стоимость труда. В России появилась новая профессия - «литературный негр». «Литературные негры используются в двух случаях, - говорит главный редактор издательства «Ультра.Культура» Илья Кормильцев. – Во-первых, в жанровой литературе, когда создается какой-то бренд типа Донцовой и нужно регулярно выпускать большое количество книг одноразового использования. Второй – при создании разнообразных мемуаров. У нас человека, который готовит такой текст, оставляют без имени и без прав…».[xx]

 Глобализация капитализма открывает новые возможности для управления «свободой слова» и журналистами. Вот, что недавно сообщила «Новая газета»: «Главная тенденция – рост армии «журналистов на час», фрилансеров, интеллектуальных поденщиков, которые лишены прав и  социального статуса наемных работников журналистского цеха образца европейско-американских демократий прошлого века. Так называемые атипичные работники составляют в организациях-членах Международной федерации журналистов около 30% занятых. Как заметил генеральный секретарь МФЖ  Э. Уайт, «если журналист беден, постоянно боится потерять работу, ему труднее сопротивляться давлению, которое заставляет писать в угоду правительственным интересам или интересам бизнеса, труднее заниматься расследованиями и оспаривать редакционную линию руководства».

По данным доклада МФЖ «Изменение характера работы: всемирное исследование атипичных видов работы в медийной индустрии» в мировых СМИ наметилась мода менять опытных журналистов на более дешевых, невзыскательных молодых, заключать с ними временные индивидуальные контракты. В новых СМИ работает преимущественно молодежь. Зарплату молодому сотруднику наниматель платит по своему усмотрению, а чаще всего это принцип гонораров. В результате за последние пять лет средняя реальная зарплата в журналистской профессии снизилась. «Неуверенность в завтрашнем дне журналиста ведет к снижению качества расследований и критической журналистики. Удорожание расходов издателей и вещателей и растущая зависимость от рекламы влияют на редакционные решения. В худших случаях разрушают профессиональную этику, создают потенциал для коррупции».[xxi] Все это приводит к нарастанию неопределенности профессиональной роли литературных работников в современном буржуазном обществе, что делает их еще более зависимыми.

Парадокс в том, отмечает журнал «Русский newsweek», что «журналисты сами готовы работать цензорами».   В журнальной статье приводится такой пример: «После трехдневного семинара менеджеров региональных телекомпаний  разделили на три группы и предложили деловую игру – освещение какого-либо ЧП с точки зрения губернаторских, мэрских и олигархических СМИ: и что вы думаете? Они тут же забыли о принципах объективности, о которых мы им рассказывали три дня подряд, и начали настоящую войну, выгораживая своего хозяина»[xxii].

Ваш покорный слуга хорошо помнит собственные ощущения при написании журналистских материалов. Даже и не проплаченных напрямую. Мы, корреспонденты, всегда помнили, что те, про кого  мы пишем, являются нашими потенциальными рекламодателями или учредителями. И если я, упаси боже, не упомяну вообще или брошу тень на «нашего уважаемого Петра Ивановича (или Владимира Александровича)», мне позвонят из его PR-службы и прочитают мораль. Правда, бывает и похуже. Скольких журналистов эта «свобода печати» уже убила!? «Самая большая проблема – не цензура, а осторожность, - говорит  директор журналистской организации «Интерньюс» М. Асламзян. - Многие испугались даже больше, чем их пугали».[xxiii]

Девяностые годы для постсоветской России – это время «дикого передела» собственности. Появились: класс частных собственников и класс пролетариев. При этом значительная часть населения попросту маргинализировалась. Эти процессы не обошли и журналистов. Средства массовой информации становятся участниками и объектами передела собственности. У истоков  этого процесса стояли сами журналистские коллективы. Вот как описывает этот процесс на одном примере В. Сурков: «… известный частный канал набрал у государственных компаний кредитов больше, чем его собственная капитализация, и возвращать их не собирался. Ему сказали: «Либо верни кредит, либо поступай в распоряжение кредитора…». Нормальная рыночная практика, абсолютно понятная, та, которую невозможно оспорить.  Что в этом решении политического? Политическим решением было бы, напротив, оставить канал в той ситуации, в которой он, называя себя рыночной структурой, вел бы себя нерыночным образом. Не возвращать долги – это противоречит законам. Если ты их не вернул, поступай в распоряжение кредитора. Если кредитором оказалась государственная структура, ну, что ж… У государства он кредитовался, потому что никакой частный банк не дал бы этой фирме кредитов больше, чем размер ее собственной капитализации.  Только государство в минуты своего олигархического безумия могло это сделать. Вот и все! В чем здесь проблема? Где здесь свобода слова? И где здесь несправедливость?».[xxiv]

С течением времени в России появились первые финансово-промышленные группы, борющиеся за влияние на политическую власть, и СМИ стали объектом нескончаемых разделов и переделов, слияний и поглощений и т.п.  Журналистские коллективы постепенно утрачивают свою самостоятельность, как игроки на рынке, пролетаризируются, а рычаги управления ими концентрируются в крупных бизнес-структурах или в руках отдельных бизнесменов. «В действующем законодательстве о средствах массовой информации о собственнике, его правах и обязанностях ничего не сказано, – говорил М.Ю. Лесин, министр РФ по делам печати, телерадиовещания и средств массовых  коммуникаций, на открытии в Москве конференции «Индустрия СМИ: направления реформ» 19 июня 2002 г. -  Между тем владелец СМИ не просто существует. Он нередко главная персона, определяющая информационный, идеологический, социальный формат находящегося у него в собственности средства массовой информации».[xxv]

«Свобода слова тоже имела особый смысл: ведущие телеканалы стали оружием в руках известных олигархических групп и большей частью использовались для вышибания новых объектов госсобственности и участия в разделе таковых», - констатирует сегодня помощник Путина В. Сурков.[xxvi] Многие журналисты весьма преуспели на этом поприще. Почитайте, как бахвалится сегодня самый, пожалуй, знаменитый из них, «телекиллер» С. Доренко: «Я метелил по-черному. Наверное, я – лучший из воинов. Чемпион. Но это не заносилось за деньги. Мне говорили: «Вот документы – «Онэксим» приватизнул завод, не выполнил условия инвестиционного соглашения, людям недоплачивают». Я говорил: «Выдаю». Каким-то образом, это просачивалось через руководство канала к Березовскому. Он звонил и говорил: «Старик, умоляю, не надо этого делать! Юмашев нас закроет, разорит канал!». Материалы задерживали. Когда «Связьинвест» происходит, звоню Березовскому: «Боря, помнишь героя Гоголя? «Ну, что, сынку, помогли тебе твои ляхи?». Я «Череповецкий азот» уже два месяца не выдаю!». Он отвечает: «Делай, что хочешь!». Я выдаю. А мне говорят, что я открыл войну по заказу Березовского. Выдаю в следующей передаче вторую часть, а мне – жуткие звонки: «Что ты творишь? Мы уже договорились!». Я говорю: «Борь, а я-то в курсе, о чем вы договорились?! Але, они не выполнили условия инвестиционного соглашения! Они должны рабочим бабок, пусть заплатят!»… Я обрушивался на всякие группы по мотивам, связанным с моим мироощущением, и это приходилось, кстати, еще кому-то»[xxvii]. Несмотря на чрезвычайное самомнение автора, весьма показательно описание нравов, царивших в журналистской среде в 90-х гг. прошлого века. «СМИ, как терроризм, - в честном бою победить невозможно, - считает политик И. Хакамада. -  Никогда не угадаешь, где взорвется. Приручать бесполезно. Сегодня это либеральная газета или канал, завтра они сменили хозяина, а вместе с ним и все виды ориентации…».[xxviii]

            Таким образом, в той мере, в какой журналисты освобождались от опеки партийно-советского аппарата, они оказывались в зависимости от условий конкурентной борьбы, развернувшейся в экономике и политике после крушения советского государства. «Мы за стабильную власть. Эту точку зрения мы и намерены отстаивать… Мы на стороне того президента, которого имеет страна. Мы не хотим цензурировать первый канал, но от того, чтобы телевидение отражало чьи-то конкретные взгляды, не уйти. Я не приемлю разговоры о независимости печати, средств массовой информации в целом. Это несерьезно», - говорил в 1994 г. один из первых российских медиамагнатов

В. Гусинский.[xxix] Пройдет семь лет, это про него скажет нынешний президент России:  «Рассовал по карманам свыше миллиарда долларов, не хочет их отдавать, а пытается использовать подконтрольные ему средства массовой информации в качестве инструмента шантажа государства».[xxx]

 Пока есть возможность «рассовывать по карманам» миллиарды, они «на стороне того президента, которого имеет страна». Если они чуют угрозу своим миллиардам, то проплаченные ими журналисты поднимают крик  об ущемлении «свободы слова».

«Уж мы то с тобой знаем, что с самого начала компания была не только «гусинской», но и кремлевской, - писал  в письме ведущему на канале НТВ Е. Киселеву один из бывших его руководителей О. Добродеев. -  Лицензию на вещание нам пробивали Бородин (управляющий делами Президента) и Тарпищев (влиятельный министр спорта, имевший прямой выход на Президента Ельцина). Я представлял компанию на всех посиделках в администрации, многие пиаровские ходы ельцинской команды во время и после выборов 1996 года рождались в Останкино. …Моральный капитал канала, нажитый… во время первой чеченской кампании, через участие в кремлевских акциях активно преобразовывался в капитал реальный, те же бесконечные кредиты государственного «Газпрома».

            Смотря «Итоги», провинциальные начальники безошибочно улавливали линию Кремля. Мы были при власти, но Гусинскому в какой-то момент показалось, что он – сама власть, и тут-то начались проблемы, которые всегда решались одним и тем же способом – при помощи информационной заточки. Первая кровь брызнула в августе 1997 года, когда Гусинский потребовал от нас информационно разобраться с теми, кто не дал ему вкусить казавшегося безумно сладким пирога «Связьинвеста».

             Тогда я впервые задумался, как все-таки сохранить лицо компании в условиях нарастающей заинтересованности главного акционера в информационном оружии… Но самое тяжелое, и ты, и Гусинский часто говорили об этом как-то вскользь – это вторая чеченская война. А было так: сначала требование акционеров – резко ужесточить нейтральную, объективистскую позицию, а потом, как обычно, договориться с властью. Разменять эту позицию на пролонгацию кредитов. Это случалось. Но теперь за этим стояли не интересы олигархов, а жизни людей».[xxxi]

«Я работал на ОРТ как раз в 90-е годы, и я очень хорошо знаю изнанку той свободы слова, о которой вы говорите.., - рассказывал журналистам на Втором Всероссийском Медиафоруме «Единой России», проходившем осенью 2006 г., заместитель главы администрации президента Владислав Сурков. - Четвертая власть тогда была не менее  коррумпирована, чем все остальные власти. Я согласен, была цензура. Это была коммерческая цензура. Во всех московских газетах за деньги публиковались статьи о чеченских бандитах. Мы не допустим повторения такой  ситуации».[xxxii]

Таким образом, окончательное утверждение буржуазных общественных отношений и соответствующего им политического строя, выдвигает на первый план вопрос о рамках допустимой свободы информации и о том, кто эти рамки будет устанавливать: государство и правящая политическая партия, претендующие на выражение «общих», «национальных» интересов, или непосредственно финансово-промышленные группы, преследующие исключительно свои корпоративные цели.  Государство хотело бы покончить с анархией, царящей в этой сфере. Тем самым, оно реализует социальный заказ крупного бизнеса России. «Совершенно ясно, что экономика, крупный конкурентоспособный бизнес не могут пойти на такой великий риск - произвольное назначение менеджеров госаппарата, как бог на душу положит, - говорит владелец компании «Русский алюминий» О. Дерипаска. -  …Теперь риск устранен, да и кадры отстоялись.  Кадры для управления страной и государством необходимо тщательно подбирать. Госменеджер должен быть, во-первых, адекватным. Прежде в понимании приоритета бизнеса в государстве».[xxxiii] Эти идеи укладываются в общее русло преобразований, направленных на стабилизацию и укрепление сложившегося в постсоветской России общественного строя. Возвращение к классовости и партийности, выдвижение государства на роль единственного института, решающего, словами В. Суркова,  «общие вопросы» «лидерского» класса,[xxxiv] должно служить этим целям.

Вот почему мы, коммунисты, в этой части готовы рукоплескать автору «Его идеологии», поскольку требуем во всем определенности, прямо заявленных целей, строгого соответствия одной линии, не терпим никакой абстрактной «свободы», на самом деле скатывающейся  к анархии, распущенности, беспринципности и т.п. «Мы, коммунисты, в абсолюты не верим, мы над «чистой» демократией смеемся». Только, в отличие от Чадаева, мы понимаем, что речь  он ведет о буржуазной демократии, о буржуазной «свободе печати», призванной укреплять капитализм, а не разрушать его.  А обеспечить достижение этой задачи возможно только под руководством классовой партии и под контролем классового государства, способного установить, если понадобится, и жесткую цензуру.

 «Конечно, люди, которые за 5-6 лет заработали миллиарды долларов..., возможно, заработали их законно. Но, заработав миллиарды, они потратят десятки, сотни миллионов, чтобы спасти миллиарды. Мы знаем, куда тратятся эти деньги: на каких адвокатов, на какие пиаровские кампании, на каких политиков. В том числе и на то, чтобы задавать эти вопросы», - отвечал В. Путин одному  не в меру ретивому журналисту.[xxxv] Президент России понимает: «чтобы спасти миллиарды», капитализм за все время своего существования выработал массу способов контроля над «свободной журналистикой». «Свободны ли вы от вашего буржуазного издателя, господин писатель? От вашей буржуазной публики, которая требует от вас порнографии в рамках и картинах, проституции в виде «дополнения» к «святому» сценическому искусству?», - этот вопрос В.И. Ленина своим оппонентам не потерял актуальности и поныне. [xxxvi] 

Господство капитала с годами совершенствовалось, оттачивалось, становилось более изощренным. Тем более это происходило в многолетней непримиримой борьбе с силами социализма. Его опыт сегодня крупная буржуазия пытается поставить себе на службу. Так, миллиардер О. Дерипаска считает, что «у советского КГБ были прекрасные наработки по поддержанию политической и социальной стабильности». «А Запад не испугается использования лагерей, психиатрических лечебниц, если вдруг такое будет?», - спросил его журналист и получил ответ: «Новые пиар-технологии позволяют действовать с упреждением, избегая ненужных скандалов. Запад уже проглотил китайский Тяньаньмэнь, вкладывает в стабильную КНР немалые средства. Проглотит и новый порядок в России». [xxxvii]

«А вообще-то люди, умеющие выстроить технологию нашего контроля над обществом, нам очень нужны», - откровенничает О. Дерипаска и выражает удовлетворенность тем, что «именно сейчас российская власть, то есть люди, способные принимать решения, принимают их таким образом, чтобы выстраивать систему управления госаппаратом, масс-медиа, и прочим элементами управления массами. Нам сейчас никто не мешает. И хорошие менеджеры для этого нашлись».[xxxviii] Вот еще, почему от управления средствами массовой информации постепенно отходят сами журналисты. Их место занимают «хорошие менеджеры», нанятые крупным капиталом. Это деловые люди, которые не дадут себя обмануть мифами о «свободе прессы».

Проговаривает олигарх и способы, какими крупный капитал собирается утверждать свои господствующие позиции на постсоветском пространстве. «Мы увидели, что в смежной нам территории совершенно отсутствуют как люди эффективной бизнес-элиты, так и талантливые управленцы госаппарата. Там всех нужно учить. И мы приняли решение - не бросать же этот кусок суши, - делится замыслами Дерипаска. -  После этого мы начали экспорт в республику «общечеловеческих ценностей»; «свободы слова»; плюрализма»; «свободы общественных объединений», ну, и так далее. Та самая американская технология, улучшенная. Все балаболки, типа Савика Шустера, Сережи Доренко - все сейчас там. И так будет до тех пор, пока наши интересы не достигнут ступени эффективного управления государством Украина, а интересы наши там очень велики».[xxxix] СМИ, таким образом, становятся одним из инструментов империалистической экспансии крупного капитала.

В общем,  средства массовой информации постсоветской России постепенно становятся таким общественным институтом, каким он и должен быть в буржуазном обществе – инструментом поддержания классового господства крупной монополистической буржуазии. Такими они были и во времена, когда В.И. Ленин писал свою знаменитую статью «Партийная литература и партийная организация». На буржуазную партийность господ чадаевых мы ответим партийностью пролетарской  и всегда будем помнить завет нашего вождя: «Литературное дело должно стать частью общепролетарского дела, «колесиком и винтиком» одного единого, великого социал-демократического механизма, приводимого в движение всем сознательным авангардом всего рабочего класса».[xl]

[i] http://www.edinros.ru/news.html?id=116310

[ii] http://www.edinros.ru/news.html?id=116310

[iii] В.И. Ленин. Соч., 4-е изд., М., 1947.

[iv] ИТАР-ТАСС.26.09.2003

[v] Русский newsweek». 2005.№49 – 2006. №1. С.71

[vi] http://www.edinros.ru/news.html?id=111148

[vii] Власть и оппозиция. М., 1995. С.284.

[viii]  Социалистический плюрализм. Вопросы теории и практики. М., 1989.С139.

[ix] Коммунист.1988.№17.С.13.

[x] Известия ЦК КПСС.1989.№8. С.71.

[xi] Страницы истории КПСС: Факты. Проблемы. Уроки. М., 1988. С.93.

[xii] Известия ЦК КПСС.1989.№2.С.226.

[xiii] Аргументы и факты. 1989.№26.

[xiv] Труд.1989.24.01.

[xv] Горбачев М.С. Жизнь и реформы. Кн.1. М., 1995.С.427.

[xvi] Цит. по: А.С. Черняев. Шесть лет с Горбачевым. М., 1993. С.312.

[xvii] Новая газета. 2005. №87. С.20.

[xviii] Драйзер Т. Собрание сочинений в 12 т.т. Т.12. М., Терра. 1998. С. 276-277.

[xix] Русский newsweek. 2004. №24.

[xx] Профиль. 2006. 3 июля. С.88.

[xxi] Новая газета. 2006. №45. С.24.

[xxii] Русский newsweek. 2004. №24.

[xxiii] Русский newsweek. 2004. №24.

[xxiv] http://www.edinros.ru/news.html?id=111148

[xxv] Новая газета. 2005.№49

[xxvi] http://www.edinros.ru/news.html?id=111148

[xxvii]Новая газета. 2006.№74.С.16.

[xxviii]Новая газета. 2005.№45.С.16-17.

[xxix] Новый взгляд. 1994. №50

[xxx] ИТАР-ТАСС.16.07.2001

[xxxi] Социально-гуманитарные знания. 2004.№2. С.23-24.

[xxxii] http://www.edinros.ru/news.html?id=115331

[xxxiii] http://4vlada.net/fprint_v.php?id=59666

[xxxiv] http://www.edinros.ru/news.html?id=111148

[xxxv] КоммерсантЪ. 2003.10.11.

[xxxvi] В.И. Ленин. Партийная организация и партийная литература.

[xxxvii] http://4vlada.net/fprint_v.php?id=59666 (от 25 февраля 2006)

[xxxviii] http://4vlada.net/fprint_v.php?id=59666 (от 25 февраля 2006)

[xxxix] http://4vlada.net/fprint_v.php?id=59666 (от 25 февраля 2006)

[xl] В.И. Ленин. Партийная организация и партийная литература.