Покровский Михаил Николаевич (1868 - 1935) - политический деятель, историк, академик АН СССР (1929). В 1891 г. окончил историко-филологический факультет Московского университета. Ученик В.О.Ключевского. С 1895 лектор на Московских педагогических курсах, с 1897 г. преподавал на Пречистенских курсах. С 1905 г. член РСДРП, большевик. Участвовал в Декабрьском вооруженном восстании 1905 г. в Москве; в квартире Покровского на Долгоруковской улице был перевязочный пункт для раненых участников восстания. В 1906—07 гг. член МК РСДРП. В 1908 — 1917 гг. — в эмиграции, редактировал ряд большевистских изданий. В Москве были опубликованы научные труды Покровского: 5 томов «Русской истории с древнейших времён» (1910—13 гг., при участии В.К. Агафонова, Н.М. Никольского, В.Н. Сторожева), «Очерки истории русской культуры» (1915—18, ч. 1—2). В 1917 возвратился в Россию. Принимал участие в установлении советской власти в Москве. В ноябре 1917 г — марте 1918 г. председатель Моссовета. Одновременно являлся председателем СНК Московской области. С мая 1918 г. заместитель наркома просвещения РСФСР. В 1920 г.была опубликована работа Покровского «Русская история в самом сжатом очерке» (ч. 1—2), в которой была сделана попытка марксистского анализа русской истории. С 1921 г. возглавлял Коммунистическую академию, Институт истории, Институт красной профессуры, с 1922 г. — Центрархив. Редактировал журналы «Красный архив», «Историк-марксист», «Борьба классов», был членом главной редакции первого издания Большой Советской энциклопедии. Член ЦКК с 1930 г., член Президиума ВЦИК, ЦИК СССР.

Бюрократия, варварское слово, составленное из французского bureau (бюро), что значит письменный стол, а также кабинет, комната, где стоит письменный стол, и греческого cratos (кратос)- "сила". Образовано по аналогии с "аристо-кратия", "демо-кратия" и т. д. В буквальном русском переводе: "столо-правление" или "кабинето-владычество". Слово возникло в начале XIX столетия во Франции, до сих пор остающейся классической страной бюрократии. Обозначается этим словом такой государственный режим, где управление осуществляется через посредство "оторванных от масс, стоящих над массами, привилегированных лиц" (Ленин). По меткому определению Маркса (в "Критике гегелевской философии права"), бюрократия есть нечто вроде ордена иезуитов - осуществление государственной власти замкнутой корпорацией, основную сущность которой составляет тайна, охраняемая внутри корпорации ее иерархическим устройством (сущность ведущейся государством политики знают только верхи; чем ниже ступень, тем знание ограниченнее, все более и более касается только деталей), а от внешнего мира - недоступностью корпорации для посторонних. Дверь с надписью "без доклада не входить" - самый выразительный символ бюрократии и бюрократизма, какой только можно придумать. Другая черта бюрократии, - указываемая Марксом, это ее формализм. Форма государства (и государственные формы, обрядовые формальности текущего государственного обихода) превращается в руках бюрократии в некоторую самостоятельную сущность: цели государства подменяются целями бюрократической корпорации, как таковой. Дела решаются не по существу, не по соображению, с тем, что нужно и полезно государству или народной массе, а с тем, что удобно и выгодно для бюрократии. Эта сторона бюрократии в нашей художественной литературе прекрасно выражена словами Фамусова в "Горе от ума": "А у меня что дело, что не дело, обычай мой такой: подписано, так с плеч долой".

Все эти черты бюрократии - иерархичность, замкнутость, формализм - предполагают как социальную базу доводим" сложный общественный строй: ни патриархальная демократия, ни даже патриархальная деспотия не дают почвы для бюрократии - там все вершится непосредственно, без всяких формальностей, и власть, будет ли это власть веча или власть патриархального владыки, действует совершенно открыто и прямо, ничем не маскируясь. Бюрократия предполагает уже - довольно значительную оторванность власти от массы, предполагает, - по крайней мере, в зачатке, - классовое общество. Образчиком зачаточной формы бюрократии может служить крепостное имение в России XVIII- первой половины XIX века. Во главе такого имения, если оно было небольшое, стоял обыкновенно приказчик - грамотный крепостной, умевший читать и считать, а если имение было большое, - целая группа таких грамотных холопов, контора, которая даже одному народническому историку напомнила учреждение бюрократического государства. Крепостные приказчики одного из Орловых (фаворитов Екатерины II), по словам В. И. Семевского, были "в миниатюре скорее государственными людьми, нежели агрономами... Они докладывали о деле вместе со своим проектом резолюции, подписанным ими единогласно или с мнениями и представлениями"... Торгово-феодалъное государство с закрепощенной массой, но уже с денежным хозяйством, и с зачатками кое-какой "образованности", служившей прежде всего средством усовершенствования эксплуатации, увеличения выжимаемого из крепостных прибавочного продукта, и было настоящей родиной бюрократии. С полным правом можно сказать, что бюрократия по своему происхождению была аппаратом абсолютизма.

В качестве такого аппарата бюрократия появляется исторически чрезвычайно рано. По словам известного историка древности Эд. Мейера, в Египте уже Древнее царство было "не феодальным государством, а бюрократическим государством". Древнее же царство египетской истории приходится на конец четвертого и начало третьего тысячелетия до христианской эры. По этой хронологии бюрократии не меньше 5 000 лет от роду. Поскольку в древнем Египте мы встречаем слоящую иерархию должностей и очень развитое письменное делопроизводство, внешнее сходство с бюрократическим государством получается, в самом деле, очень полное. Закрепощенность массы населения, твердо установленная для этой эпохи, также увеличивает правдоподобность характеристики Эд. Мейера. Но об этой древнейшей в мире бюрократии мы знаем слишком мало (главным образом номенклатуру должностей), гораздо меньше, чем о подлинной, несомненной бюрократии конца античного мира, эпохи Римской империи, во многом являющейся прототипом бюрократии позднейшей. Римская империя и в центре и на местах создала очень сложную систему канцелярий, со всеми чертами бюрократического режима - тайной, иерархичностью и формализмом. Рядом с уцелевшими формально учреждениями республиканского Рима эти канцелярии представляли собой настоящее чужеродное тело, понемногу обескровливавшее весь организм. Эта бюрократия вызывала страшное озлобление со стороны остатков старой земельной знати, обиженной главным образом низким происхождением новых господ положения: большая часть бюрократов императорского Рима были из отпущенных на волю рабов. В исторической литературе протест против римской бюрократии вылился в бесчисленное количество анекдотов о злоупотреблениях и наглости вольноотпущенников. По сути дела "вольноотпущенники" были первыми министрами нового государства, опиравшегося на торговый капитал. Они уже составляли нечто вроде постоянной корпорации, фактически державшей в руках все текущее управление: император определял только общий курс политики, если это был крупный человек, вроде Траяна или Марка Аврелия; или же отравлял существование своих придворных, если он был ничтожеством; правили "вольноотпущенники". Один из них, Клавдий Этруск, воспетый специально поэтом Стацием и служивший десяти императорам, занимал, по определению новейшего историка, посты сразу четырех министров: торговли, общественных работ, финансов и императорского двора; другой, воспетый тем же поэтом, Абаскант, был министром почт. Их канцелярский персонал состоял уже не из вольноотпущенных, а прямо из рабов, карьера которых состояла в том, что они долгой и усердной службой приобретали свободу, а более удачливые становились министрами.

Это противоположение низкого происхождения бюрократов, наделенных огромной властью, и земельной знати, формально высоко поставленной, но на деле трепещущей перед бюрократией и втайне ее ненавидящей, встречает нас на всех ступенях развития бюрократии, во все эпохи: в средневековой Франции, в Германии XVIII в., в московском государстве, в империи Романовых так же, как в Риме и Византии. Последняя интересна как первый и едва ли не самый совершенный в истории образчик чрезвычайно тонко разработанной и широко разветвленной бюрократической иерархии. Византия дает нам первый пример табели о рангах (Notitia dignitatum), подобно изданной впоследствии в России Петром I, но гораздо более сложной. В Византии складывается уже, характерная для бюрократического режима впоследствии, двойная иерархия: должностей и чинов. Должность давала право на "чин" (с титул лгу рой, весьма точно соответствовавшей нашим дореволюционным "сиятельство", "превосходительство", "высокородие" и т. д.), но "чин" сам но себе не давал никакой власти, и Византия уже знала "тайных советников", с которыми никто не советуется, и "асессоров", которые нигде не заседают. Отставленного чиновника утешали высоким чином с пышным титулом, а скромные на вид "столоначальники" в действительности правили всем. Византия была настоящей родиной "чиновничества" - понятие в русском языке, ставшее синонимом бюрократии.

Средневековые государства Западной Европы начинали со ступеньки, гораздо более низкой, чем на какой стояла Византия V- VI вв. Управление французских королей XI- XII вв., мало отличалось от управления большой крепостной вотчины, Тем легче мы можем наблюдать на истории французской бюрократии тесную связь ее возникновения с вотчинным хозяйством с одной стороны, и ростом купеческого капитала- с другой. Первые чиновники неотделимы от управляющего и приказчиков королевского домена. Королевский духовник, капеллан, заведовавший домашней церковью короля, подписывал жалованные грамоты, и иногда на первом месте после короля. Как единственный вполне грамотный человек в королевской усадьбе, он же эти грамоты и составлял - и он же облекал их в окончательную законную форму, прикладывая к ним печать. От этого заключительного акта всей процедуры, самого важного в глазах внешнего мира (без печати грамота была недействительна), он получил звание "печатника", канцлера. Чиновниками его канцелярии были отчасти дьячки и пономари, отчасти - грамотные дворовые люди. Постепенно писать грамоты стали уже эти последние: канцлер только подписывал; позже и подписывать стали секретари (название, перешедшее из византийской табели о рангах); один из французских королей XVI в., Карл IX, предоставил секретарям даже право подписывать вместо него, так как, говорил он, "я все равно не читаю того, что подписываю". Вместе с этим из дьячка или грамотного холопа "государственный секретарь" превращается в знатную персону, начинает одеваться, как дворянин, а жена его начинает ездить в карете: как и в Римской империи, это изменение в социальном положении бюрократии особенно дразнило феодальную знать. В то же время внешняя обстановка, в которой работает бюрократия, долго еще напоминает о ее вотчинном происхождении: еще в начале XVII в. у французских министров нет министерств, они работают каждый у себя дома, из личных средств (точнее на получаемые "безгрешные доходы", которые были так велики, что один государственный секретарь просил 30 тыс. ливров ежегодной ренты за уступку своего места другому лицу), нанимают писцов и т. д. В списках секретари фигурируют среди всякой другой придворной челяди и к празднику получают такие же подарки, что и королевские камердинеры. Если канцелярская бюрократия еще в XVII в., вплоть до царствования Людовика XIV, напоминает, что она вышла ив среды "дворовых людей"), то бюрократия финансовая носит столь же определенные следы родства в другую сторону. "В счетной палате" французских королей еще до XVI в. половина членов были духовные, но считать умел лучше купец, чем поп, и последние церковные люди, действительно управлявшие финансами средневековой Франции, были тамплиеры, сочетавшие в своем лице военных людей, рыцарей, служителей культа и крупнейших ростовщиков своего времени. Из их рядов вышел министр финансов Людовика VII Тьерри Галеран. Полтора века спустя тамплиеры пали, и министром финансов казнившего их Филиппа Красивого был "ломбардец", т.е. профессиональный ростовщик, но уже светский, Бетино Кассинелли. А в начале XVI в. Франциск I доверил реорганизацию своих финансов, жестоко расстроенных войной и королевскими кутежами, туренскому купцу Жаку де Бону, который стал "сеньером Самблансэ", вошел в ряды знати и распоряжался королевской казной с неограниченными полномочиями. Его карьера кончилась на эшафоте, как карьера многих представителей ранней бюрократии. Ни в этом, ни в других отношениях он не был исключением, и не им одним засвидетельствована тесная связь торгового капитализма с абсолютизмом: она имела представителей и раньше его, в лице Жака Кера, и после него, вплоть до последнего министра финансов старой французской монархии, банкира Неккера.

К концу XVII в., одновременно с торжеством торгового капитализма и абсолютизма, бюрократический режим стал нормой для всего континента Европы. Лишь в Англии и абсолютизм, и бюрократический режим - первый в лице короля Карла I, второй в лице его министра Страффорда - потерпели поражение, стоившее жизни их представителям. Во Франции, родине континентальной бюрократии, она дольше всего сохранила средневековые вотчинные формы. Современная бюрократия, охарактеризованная Марксом, сложилась здесь только в результате революции,- в сущности при Наполеоне I; ранее королевское и государственное хозяйство, двор и канцелярия, влияние фавориток и любимцев и власть министров перемешивались совершенно хаотически. Классической страной новой бюрократии стала центральная Европа, особенно Пруссия и Австрия. Здесь, более чем где бы то ни было, бюрократический режим прокладывал дорогу зарождавшемуся капитализму и был его орудием. При помощи бюрократии капитализм ломал последние остатки средневековья - местные вольности, феодальные привилегии, "обычное право", под конец (в Пруссии в начале XIX в., в Австрии еще позже) и крепостное хозяйство. Здесь же сложилась и теория бюрократического государства, нашедшая свой апофеоз в философии права Гегеля, но совершенно правильному замечанию Меринга, отразившей прусскую действительность 1821 г. - эпохи наивысшего расцвета прусского бюрократизма. XVIII век был героическим периодом бюрократии. Под именем "просвещенного деспотизма" бюрократический режим прославлялся буржуазными историками как эпоха разумного и гуманного управления, благодетельного для масс. Предполагалось, что счастье народа прямо зависит от разумности и целесообразности устройства правительственного механизма (знаменитое сравнение - Лейбницем - государства с часами). На деле благосостояние масс стояло на последнем плане. Правительства "просвещенных деспотов" больше всего заботилось об увеличении податей. Наиболее последовательный из них, Иосиф II Австрийский, ввел варварские наказания (кнут, клеймение и т. п.). Освобождение крестьян фактически было их ограблением в пользу помещиков, притом оно было доведено до конца в Пруссии лишь под влиянием разгрома прусской армии Наполеоном, в Австрии - еще гораздо позже, после революции 1848 г. Лучшей стороной режима бюрократии была борьба, наряду с другими остатками средневековья, против нетерпимости католической церкви, но церковь давно уже перестала быть главным врагом масс и сама обратилась в подсобное орудие бюрократического государства. По существу "просвещенный деспотизм" был попыткой "разумно", т. е. с наибольшей выгодой для государства, эксплуатировать массы, и представлял собою полную аналогию превращению феодального имения в предприятие, превращению "рыцаря" в "сельского хозяина". Это было политическое отражение происходившей одновременно экономической перемены. Промышленный капитализм очень скоро почувствовал себя тесно в рамках бюрократического государства, и, одновременно с возведением его в идеал Гегелем, начинается либеральное брожение среди буржуазии, подготовившее революцию 1848 г.

Во Франции остатки средневековья были сметены не чиновничьим реформами, а массовым движением, поэтому сметены гораздо более чисто, чем в Центральной Европе, хотя и немного позже. Но так как, после короткого периода якобинской диктатуры власть ушла из рук масс и созданное на развалинах революционной Франции государство было все же государством классового угнетения, только в пользу другого класса, не помещиков, а буржуазии, то бюрократия опять понадобилась. Но бюрократическая система, созданная Наполеоном I и с чисто военной прямолинейностью проведенная сверху донизу, была свободна от тех пережитков вотчинного строя, которыми была переполнена Франция "старого порядка" и убрать которые окончательно был бессилен "просвещенный деспотизм" Пруссии и Австрии. Франция вошла в XIX в. с наиболее законченной и рационализированной системой бюрократического управления, какую только знала какая-либо страна, и в существенных чертах сохранила эту систему доселе. Во главе каждого департамента (губернии) был поставлен государственный чиновник, префект, без разрешения которого нельзя провести ни одной дороги, построить ни одной школы или больницы, а самое главное - в руках которого вся полиция. Бюрократическое управление полицией является главным признаком французской системы - даже в Париже полиция совершенно не зависит от местного управления (по-нашему, совета): во главе ее стоит назначенный центральной властью чиновник, префект полиции. Благодаря этому классовая диктатура буржуазии ни в одной стране мира не выступает в таком обнаженном виде. Слова, сказанные Марксом в 1871 г.: "По мере того, как прогресс современной промышленности развивал, расширял и углублял классовую противоположность между капиталом и трудом, государственная власть все в большей степени приобретала характер общественной силы, служащей для порабощения рабочего класса, характер орудия для классового господства" ("Гражданская война во Франции"), - сохраняют всю свою силу и до сего дня.

В России ход развития бюрократии отражал те же социально-экономические перемены, что и на Западе, и представляет поэтому множество даже внешне сходных черт с историей французской, например, бюрократии. Наши первые чиновники, дьяки XV- XVI вв., как показывает самое название, брались из низшего духовенства ("дьяк", "дьячок"- низший служитель культа православной церкви), а по своему социальному положению были близки к холопам: в княжеских завещаниях мы встречаем дьяков в числе отпускаемых на волю. Как это было и на Западе, роль бюрократии росла по мере роста денежного хозяйства и появления торгового капитала. Как и там, бюрократию ненавидела феодальная знать, рассказывавшая уже при Грозном, как у московского вел. князя появились новые доверенные люди-дьяки, которые "половиною (своих доходов) его кормят, а половину себе берут". И уже при непосредственных преемниках Грозного в Москве бывали дьяки (братья Щелкаловы), состоявшие крупнейшими акционерами английской торговой компании и казавшиеся иностранцам по степени своего влияния настоящими "царями". Этого рода дьяки были уже членами боярской думы и, хотя занимали в ней формально самое последнее место,- даже не сидели в ней, а только присутствовали при ее заседаниях стоя,- по сути дела были самыми влиятельными ее членами: при помощи "думного дьяка" Щелкалова Борис Годунов стал царем, "думный дьяк" из купцов Федор Андронов при Владиславе правил московским государством. В это время о дьячих местах хлопотали дворяне хорошего происхождения, не стесняясь тем, что дьяк- "чин худой", родовитого человека недостойный. Рядом с духовенством дьяк того времени был первой русской интеллигенцией: мы имеем историк "Смутного времени", написанную дьяком Иваном Тимофеевым. Стиль этого произведения наводил В. О. Ключевского на мысль, что Тимофеев думал по-латыни; во всяком случае его современники того же круга знали не только латинский, но и греческий язык. Позже подьячий Котошихин дает одно из замечательнейших описаний московского государства.

Расцвет московского торгового капитализма в XVII в. должен был сильно толкнуть вперед рост московской бюрократии. Жалобы земского собора 1642 г. на засилье дьяков, построивших себе "хоромы каменные такие, что неудобь сказаемые" (образчик таких хором до сих пор стоит на Берсеневской набережной реки Москвы: это дом, занимаемый теперь Институтом этнических культур народов Востока; раньше здесь помещалось Московское археологическое общество, а в XVII в. дом был построен дьяком Меркуловым; хотя и надстроенный в XVIII в., он является по теперешним понятиям довольно скромным зданием), и появление среди московских приказов одного, чисто бюрократического, приказа тайных дел, где все было в руках дьяков и куда бояре, управлявшие другими приказами, "не ходили и дел там не ведали" (Котошихин), намечают этот рост,- особенно, если принять в расчет, что и в других приказах фактическими хозяевами часто бывали дьяки. Насколько поднялось социальное самосознание этой группы, видно из того, что еще в начале XVII в. в одном местническом деле, т. е. в деле, касавшемся счетов между людьми "с отечеством", людьми "великородными", бывший в числе судей дьяк отколотил виновного палкой, и не видно, чтобы судьи-бояре имели гражданское мужество вступиться за своего односословника. Тем не менее о настоящей бюрократии в России можно говорить лишь с эпохи Петра, который был и первым представителем здесь абсолютизма в западно-европейском смысле слова, т. е. представителем личной власти, не связанной традициями феодального общества. Первым настоящим бюрократическим учреждением у нас был сенат Петра (1711), сменивший боярскую думу. Та была собранием крупнейших вассалов московского царя,- людей, предки которых сами когда-то были государями; и хотя к концу XVII в. в эту аристократическую группу влилось много новых людей, а потомки прежних удельных князей были в ней уже в меньшинстве, все же дума оставалась собранием крупных землевладельцев, имевших социальное значение и независимо от своего "чина". Сенат был собранием чиновников, назначенных царем без всякого внимания к их происхождению и социальному положению (на местно одного ив князей был сейчас же назначен бывший крепостной Шереметева, Курбатов; другому, бывшему крепостному, Василию Ершову, было поручено управлять Московской губернией) и подчиненных самой суровой бюрократической дисциплине. Думе царь, юридически, не мог приказать- боярский приговор, формально, и в конце XVII в. шел рядом с государевым указом ("государь указал и бояре приговорили..."). Но это была лишь форма того, что имело реальное значение в XVI в., это был факт, а не право. Петр еще до учреждения сената обходился без всяких приговоров. Указ об учреждении губерний (декабрь 1708 г.) начинался словами: "Великий государь указал... И по тому его, великаго государя, именному указу те губернии и к ним принадлежащие города в Ближней канцелярии расписаны"... С сенатом же царь разговаривал в таком стиле: "С великим удивлением получил письмо из Петербурга, что 8000 человек солдат и рекрут не доведено туда, чем ежели губернаторы вскоре не исправятся, учинить им за сие, как ворам достоит, или сами то терпеть будете..." (указ 28 июля 1711 г.). Или: "доставить войска на Украину, чтобы конечно к июлю поспели, сие все, что надлежит к войне, как наискорее управить сенату, под жестоким истязанием за несправление" (указ 16 января 1712 г.). Постоянно обуреваемый мыслью, что сенаторы ленятся, лодырничают и воруют, Петр сначала вводит в сенат для надзора гвардейских офицеров, а потом создает специальную должность "око царево", в лице генерал-прокурора, обязанного следить за тем, "дабы сенат в своем звании праведно и нелицемерно поступал", и, чтобы там "не на столе только дела вершились, но самым действом по указам исполнялись", "истинно, ревностно и порядочно, без потеряния времени". А для надзора за всей администрацией вообще были созданы фискалы, чтобы "над всеми делами тайно надсматривать".

Институт фискалов снова возвращает нас к социальному смыслу бюрократии. Новые петровские учреждения не только не считались ни с каким "отечеством", но определенно носили буржуазный характер. Обер-фискал Нестеров, тоже бывший крепостной, писал царю о своих "поднадзорных": "их общая дворякская компания, а я, раб твой, меж ними замешался один с сыном моим, котораго обучаю фискальству и за подячего имею...". Кроме фискальства, он еще выдвинулся и проектом основать купеческую компанию, которая бы защищала "отечественное" купечество от засилия иностранцев. Простое фискалы выбирались между прочим и "из купецких людей", в количестве 50%. Для успокоения дворянства в указе говорилось, что они будут наблюдать "за купечеством", но мы видели, как смотрел на себя Нестеров. Присматриваясь к программе сената, оставленной этому учреждению Петром, когда он отправлялся в Прутский поход, мы видим, что она почти вся состоит из финансово-экономических пунктов ("смотреть во всем государстве расходов...", "денег как возможно больше собирать...", "вексели исправить", "товары... освидетельствовать...", "соль стараться, отдать па откуп", "заботиться о развитии китайского и персидского торга..."). В этом перечне тонут общие вопросы, как "суд нелицемерный", или специально военные (образование офицерского запаса). Сенат Петра носит на себе такой четкий отпечаток торгового капитализма, какого только можно потребовать.

В эпоху Петра бюрократия в России не только принимает западно-европейскую форму, но и поднимается почти до такого же пафоса, какой мы находим в эту эпоху на Западе. В регламенте о полиции (1721 г.) мы читаем: "полиция способствует в нравах и правосудии, рождает добрые порядки и нравоучения, всем безопасность подает от разбойников, воров, насильников и обманщиков и сим подобных; непорядочное и непотребное житие отгоняет и принуждает каждого к трудам и к честному промыслу; чинит добрых домостроителей, тщательных и добрых служителей; города и в них улицы регулярно сочиняет, препятствует дороговизне и приносит довольство во всем потребном в жизни человеческой, предостерегает все приключившиеся болезни, производит чистоту по улицам и в домах, запрещает излишество в домовых расходах и все явные погрешения; призирает нищих, бедных, больных и прочих неимущих, защищает вдовиц, сирых и чужестранных; по заповедям божиим воспитывает юных в целомудренной чистоте и честных науках; вкратце же под всеми сими полиция есть душа гражданства и всех добрых порядков и фундаментальный подпор человеческой безопасности и удобства".

Эта "поэзия" бюрократии скрывала собою грязную и жестокую прозу "первоначального накопления", которому бюрократия служила. Тем, кто любит сравнивать революционную (по форме она была таковой) ломку Петра с разгромом старого режима нашей революцией, не мешает почаще вспоминать, что революция повысила благосостояние широких масс, и это нашло себе наглядное выражение в понижении смертности, тогда как "революция" Петра страшно понизила это благосостояние и повела к колоссальному увеличению смертности и уменьшению населения почти на 20%. Реформа Петра была вполне аналогичной западному "просвещенному деспотизму" попыткой более рационально эксплоатировать народный труд на пользу зарождавшемуся капитализму. Отсюда и попытки рационального устройства государственного управления (проекты, отчасти осуществленные, Фика, Любераса и др.); лейбницевское сравнение государства с часовым механизмом очень нравилось Петру,- и он посылал особых агентов разузнавать, как устроена та или другая отрасль администрации в той или другой стране, чтобы, если нужно, перенять и завести у себя (так были скопированы с заграничного образца фискалы). Но размах русского капитализма начала XVIII в. был шире того, что он мог захватить, и от заведенного Петром "часового механизма" скоро осталось почти так же мало, как от петровских фабрик.

Остались часто одни названия и внешние формы, или то, что в сущности тормозило развитие бюрократии, каковы коллегии, затушевывавшие личную ответственность. Практически русский режим XVIII в. был более вотчинным, чем прусский или австрийский той же эпохи. Попытка путем табели о рангах (1722 г.) создать твердую иерархию бюрократических должностей была сорвана вотчинными традициями без всякого труда. Даже среднее дворянство легко перескакивало низшие ступеньки табели, записывая детей в службу с пеленок; чины им шли регулярно, и к совершеннолетию они часто бывали уже "штаб-офицерами". А для придворной знати мерилом всех вещей была личная близость к императору или- в XVIII в.- чаще к императрице. Попавший в "случай" корнет становился выше всяких тайных и действительных тайных советников, которые иной раз целовали корнету руку. Любимый камердинер Павла I, Кутайсов, почти моментально стал действительным тайным советником и андреевским кавалером, а на нескромный вопрос Суворова, какой службой он этого достиг, должен был скромно ответить, что он "брил его величество".

Бюрократия XVIII в. больше таким образом походила на свою предшественницу XVII в., чем на то, что рисовалось Петру. Остановка в ее развитии была точным отражением остановки в развитии русского капитализма в первые десятилетия после Петра. Как только экономика начинает двигаться вперед более ускоренным темпом, это сейчас же сказывается новым подъемом бюрократии. Таких подъемов послепетровская бюрократия знает два. Первый - как раз в конце XVIII и в начале XIX вв., в эпоху Павла - Александра I, отмеченную новым размахом русского торгового капитализма (образование мирового хлебного рынка и превращение России в "житницу Европы") и возникновением крупной машинной индустрии. Наиболее видная фигура русской бюрократии этой эпохи, Сперанский, снова выдвинувший ряд проектов осчастливления России путем переделки административного механизма и очень осторожно поставивший вопрос о ликвидации крепостного права, вращался в кругу крупной петербургской буржуазии, считал управление "мануфактурами", т. е. министерство промышленности, одним из основных государственных ведомств и был во внешней политике, сторонником Франции и противником Англии, главного конкурента нарождавшегося русского промышленного капитала, что и послужило основной причиной опалы Сперанского перед войной 1812 г. Царствование Николая I было почти таким же расцветом русской бюрократии, как и петровское, что тесно связано с расцветом русской промышленности, в это время отчасти начавшей уже определять своими интересами внешнюю политику царизма. Довереннейший статс-секретарь Николая, Корф, был учеником и почитателем Сперанского; "начальник штаба по крестьянской части" Николая, Киселев, весьма напоминает прусских бюрократических реформаторов предшествующего периода. Через николаевскую бюрократию идет таким образом непрерывная нить от эпохи Сперанского к новому подъему русской бюрократии - знаменитым "реформам 60-х годов", когда и ликвидация крепостного права, и земское "самоуправление", и новые суды были проведены чисто бюрократическим путем, к чрезвычайному озлоблению помещиков, находивших, что "чиновник-бюрократ и член общества суть два совершенно противоположные существа". Оживление бюрократической работы опять-таки точно соответствовало новому подъему капитализма, созданному расширением внутреннего рынка, благодаря частичному раскрепощению крестьян, постройке ж.-д. сети и т. д. Надо прибавить, что все реформы остались недоконченными и половинчатыми и все не ослабили, а усилили гнет, тяготевший над массами.

После эпохи "реформ" бюрократия понемногу превращается в прямой аппарат капитализма. Министры Александра II были, несомненно, "левее" своего царя и на совещании после 1 марта 1881 г. крупным большинством высказались за конституцию. Победила временно феодальная реакция, но по линии экономики и финансов она должна была пойти на крупные уступки. Характерно, что все русские министры финансов конца XIX в. не были людьми бюрократической карьеры: Бунге был профессором, Вышнеградский - крупным биржевым дельцом (что он совмещал также и с профессурой), Витте, один из виднейших железнодорожников, накануне призвания его на высшие бюрократические посты имел скромный чин титулярного советника. "Табель о рангах" пасовала, как и в XVIII в., но на этот раз не перед привычками феодалов, а перед требованиями капитала. Наиболее бюрократический характер сохранила полиция во всех ее видах, центральная и местная (губернаторы, министерство внутренних дел и особенно департамент полиции, ставший настоящим центром всемогущей бюрократии), подчеркивая этим, что и в России "государственная власть все в большей степени приобретала характер общественной силы, служащей для порабощения рабочего класса".

Пролетарская революция должна была таким образом в одну из первых очередей разбить бюрократическую машину. "Рабочие,- писал Ленин в августе-сентябре 1917 г.,- завоевав политическую власть, разобьют старый бюрократический аппарат, сломают его до основания, не оставят от него камня на камне, заменят его новым, состоящим из тех же самых рабочих и служащих, против превращения коих в бюрократов будут приняты тотчас меры, подробно разработанные Марксом и Энгельсом: 1) не только выборность, но и сменяемость в любое время; 2) плата не выше платы рабочего; 3) переход немедленный к тому чтобы все исполняли функции контроля и надзора, чтобы все на время становились "бюрократами" и чтобы поэтому никто не мог стать "бюрократом".

ЛИТЕРАТУРА. Грибовский В. М., Народ и власть в Византийском государстве, СПБ, 1897; Скабаланович Н. А., Византийское государство и. церковь во II в., СПБ, 1884; Ардашев II. Н., Провинциальная администрация во Франции, т. I, СПБ, 1900; Градовский А., Высшая администрация в России в XVIII в., СПБ, 1866; Александров М. С. (Ольминский), Государство, бюрократия и абсолютизм в истории России, М.- Л., 1925; Рожков Н., Происхождение самодержавия в России, М. 1906; Покровский С. П., Министерская власть в России, Ярославль, 1906; P. Viollet, Histoire des institutions politiques et, administrativcs de la France, vis. 1- III. P. 1889- 1903; A. Luchaire, Histoire des institutions monarchiques de la France, vis. I- II, P. 1884; J. Mispoulet, Les institutions politiques des Romains, vis. I- II, P. 1882- 1883; A. L. Lowell, The Government of England, v. I, London. 1912; E. M. Meyr, Geschichte des alten Aegyp-tens, Berlin. 1887.

Печатается по: Покровский М.Н. Русская история с древнейших времен, т. 2. М. 1933