Утром, выпив обжигающе горький кофе, я наспех привела себя в порядок и выскочила на улицу навстречу изматывающему фальстартами дню.
Бабье лето, шелестя золотистыми кружевами, мерно прогуливалось по тротуару вместе со своими непоседливыми питомцами, солнечными зайчиками. Резвясь и подпрыгивая, они иногда задевали старые ветви каштанов, и колючие плоды с треском осыпались на головы еще не вполне проснувшихся, но уже деловито снующих прохожих. Сегодня мне некогда было вглядываться в их лица, но, досконально изучив исполняемый из года в год ритуал утренней спешки, я знала их выражения. Неприветливо поблескивающие, равнодушные ко всему, кроме личных проблем, взгляды всегда смотрели мимо. Поджатые изнурительными неприятностями губы никогда никому не хотели улыбаться. На землистых лицах лежала печать постоянного недоедания или непреходящей усталости. Осанки были скомканы болезнями и внутренними комплексами, манера держаться – либо неестественно замкнута, либо вызывающе раскована. Одежда, в одних случаях до неприличия бесцветная от старости, а в других – аляповато-блестящая от отсутствия вкуса, беспощадно обнажала недостатки своих хозяев. Иногда скользящие по ушам обрывки фраз говорили по-разному об одном. И лишь одно слово звучало в них с неизбежностью, как заклинание – «ДЕНЬГИ»:
– Где взять?
– Как заработать?
– Сколько стоит?
– Что купить?
– Что продать?
– Куда вложить? И т.д.
Ничем не выделяясь из общего потока, я шла к трамвайной остановке и тоже думала о деньгах в связи с их отсутствием, которое так давно стало хроническим, что уже не вызывало ни сожаления ни беспокойства. И лишь необходимость правильно рассчитать последнюю пятерку вынуждала думать на эту тему:
«Полторы гривны – пачка сигарет;
трамвай – туда и обратно – гривна;
Метро – туда и обратно – гривна;
И полторы гривны традиционный утренний пирожок.
Продержусь».
Мыслями о том, что будет завтра, я себя не утруждала. Зачем думать над тем, что заранее не может быть известно не только мне, но и никому? Когда-то, давным-давно, когда еще никто не думал о деньгах ни в связи с их отсутствием, ни по поводу их излишка, завтрашний день всем представлялся безоблачным даже в периоды длительной непогоды. Потом, когда жизнь поставила меня, собственно, как и всех, на грань выживания, в голове денно и мощно вертелся вопрос: «А что же завтра?» Но поскольку в течение всех лет жестокой борьбы за существование лично мне ни разу не удалось на него правильно ответить, я перестала его себе задавать. И заняла голову гораздо более интересным, на мой взгляд, вопросом: «Что, как и в какой последовательности надо делать, чтоб всем завтрашний день начал снова представляться безоблачным???» Поиск ответа на этот вопрос оказался настолько увлекательным, что оставил мне время разве на то, чтоб я верно рассчитывала свою скудную наличность.
Приближаясь к приютившемуся недалеко от проезжей части маленькому магазинчику, в котором по утрам обычно водились свежие пирожки, я поздоровалась с улыбающимся Бабьим летом, погладила игриво прыгнувшего ко мне на плечо солнечного зайчика, украдкой вдохнула глоток бодрящей небесной синевы, потом зашла в лавочку и заняла очередь.
Продавщица, уже с утра бывшая изрядно утомленной, неспешно отпускала пиво двум молодым, но уже потрепанным жизнью ребятам. Затем – хлеб бледной пожилой женщине в черном платочке. И, наконец, очередь дошла до меня. Я протянула пять гривен:
– Один пирожок с яблоками, пожалуйста.
Взяв сдачу и пирожок, я на минуту задержалась возле гастрономического прилавка, чтобы выяснить, насколько за последние дни выросли цены. Эта задержка позволила мне стать невольным свидетелем одной многозначительной сцены.
К прилавку подошел мужчина средних лет с изрезанным морщинами лицом. Одет он был в дряхлую засмальцованную куртку, протертые спортивные штаны и нечищенные покосившиеся ботинки.
– Пачку «Примы» без фильтра и «Батон», – то ли проговорил, то ли прохрипел он, подавая продавщице деньги.
– Здесь не хватает 10 копеек.
– Тогда пол-«Батона» и «Приму».
Пока шел этот диалог возле лавочки остановился роскошный автомобиль, и оттуда медленно, словно делая одолжение, выплыл лоснящийся пышный парень в костюме от Armani. Пиликнув сигнализацией, он продефилировал в магазин, распространяя вокруг себя волны одноименного аромата, и подошел к прилавку в момент, когда продавщица отрезала первому пол-«Батона».
– Дед, на, возьми червонец и купи, что хотел.
Его голос звучал снисходительно с легким оттенком презрения. Казалось, что он неимоверно горд собой и даже несколько удивлен собственной щедростью.
Но «дед», который, на самом деле, был лишь на пару лет старше его, едва повернув голову в сторону своего благодетеля, довольно таки резко ответил:
– Что хотел, я уже купил, – и направился к выходу.
Бесцветные, едва заметные на полном розовощеком лице, глазки обладателя денег растеряно заморгали. Рука с купюрой на мгновение застыла в воздухе. А грузное, нарядно оформленное тело неуклюже двинулось, чтобы догнать уходящего оборванца.
– Дружище, ты что? Возьми. Я ж – от чистого сердца.
Снисходительный благотворитель превратился в заискивающего просителя. Рука, на которой красовалась огромная золотая печатка, неуверенно попыталась всунуть купюру в жилистую обветренную ладонь, но та оттолкнула ее:
– Я ничего не хочу быть Вам должным.
Слова звучали отчетливо, твердо, с достоинством. Холодные искры вспыхнули в казавшихся до этого потухшими глазах и полоснули по сытому лицу благодетеля.
– Я ничего не хочу быть Вам должным, – с вызывающе дерзкой улыбкой, которая обнажила единственный, угрожающе торчащий, желтый зуб, повторил обезображенный ранними морщинами человек. И быстрыми шагами пошел прочь.
А я, пораженная внутренним накалом происшедшей на моих глазах схватки, бросилась догонять упущенное время мимо машинально мнущего в руках свой беспомощный червонец щеголя от Armani. |