Наверное, он был (как странно и страшно это слово «был», к которому с сегодняшнего дня нам придется привыкать) величайшим современным хореографом Латинской Америки. Как Роберто Матта, Виолета Парра, Пабло Неруда и Виктор Хара, Патрисио Бунстер, занял место в ряду... нет, не в ряду, в созвездии самых ярких и светлых художников, рожденных этой чилийской землей. Иногда строки выходят так пафосно или высокопарно, когда боль не находит себе слов.
Как водится, местная пресса уже опубликовала некрологи, ведущие деятели культуры и политики не поскупились на соболезнования и слова восхищения, но здесь, в Чили, стране не помнящей своих артистов и боящейся своей истории, эта новость заняла более чем скромное место на фоне новостей футбольных и полицейских. Нам не привыкать.
Непросто писать о человеке, которого знал лично. Когда мы только с ним познакомились, во время моего первого приезда в Чили, лет 15 назад, Патрисио, бессменный художественный директор, в те годы еще полулегального Центра современного танца «Спираль» (страна и ее культура только выходили из комы пиночетовской диктатуры, а «Спираль» стала главным детищем вдовы Виктора Хары английской балерины Джоан Тернер и Патрисио), удивил меня нет, не столько человеческой простотой и открытостью, о чем наверняка будут говорить все, имевшие счастье общения с ним, но и еще чувством искреннего и неподдельного интереса к другому, талантом натуральной, естественной солидарности с ближним, при которой чувство справедливости неотделимо от такта и уважения к другому. Каждый раз, когда мы встречались по очередному поводу каких-то моих очередных бредовых проектов, а потом все больше и чаще и без повода, просто так, он, зная и моей тогдашней ситуации иностранца, безработного в Чили, просто не отпускал меня, не накормив обедом и не принимать этих приглашений, значило бы обидеть его. При этом я прекрасно знал, что он, ведущий хореограф лучшей школы Чили, сам почти выживал на более чем скромную преподавательскую зарплату и никогда так и не принял предложений и подачек от «демократических властей», всегда мечтавших приручить «Спираль», которая была и остается моральным эталоном в мире идеологического и культурного базара, которым стала сегодняшняя Чили.
Вспоминаю с каким сарказмом и смехом (только глаза оставались очень серьезными, грустными и.. спокойными) он говорил о некоторых бывших товарищах по борьбе, так быстро «перестроившимся», «обновившимися» и занявшими соответсвующие посты «демократического» чиновничьего культурного олимпа. Как резко он отзывался о кумире моей юности американском певце Дине Риде, сделавшем карьеру на чилийской трагедии и заигравшемся в дружбу с ГДРовскими властями и ШТАЗИ, что в конце концов стоило ему жизни. Сам он, несмотря на веяния времени, старомодно оставался членом Компартии Чили и даже ее Центрального комитета, и миссия последних лет его жизни заключалась в нелегком и неблагодарном деле поднятия из руин чилийской культуры. Все вопросы о смерти, столь любимые в многочисленных интервью местных журналистов, прерывались шутками и рассказами о новых проектах.

Я много думал, какое это должно быть счастье, когда-нибудь стать таким вот стариком, в окружении стольких друзей и учеников самого разного возраста, стариком, в глазах, жестах и словах которого столько свежих идей и интересов и столько откровенного безразличия к смерти. Когда несколько лет назад у него обнаружили рак, он попытался скрыть это от своих близких, и продолжал работать и вести себя так, словно, как написал когда-то его старший друг Неруда, «смерть – это просто неправда».
Все мы, его знавшие, даже двадцатилетние ученики и ученицы, несмотря на разницу в возрасте, всегда обращались к нему только на «ты», говорили ему не «маэстро» или «дон Патрисио», чего требуют нормы общечилийского этикета, а просто: «Патрисио», и в этом было куда больше истинного уважения, чем в выдуманных когда-то кем-то нормах, нарушение которых было одним из его жизненных кредо.
Ближайшим другом и человеком в жизни Патрисио был его единственный брат Альваро, который когда-то был послом правительства Альенде в Англии. Несколько лет назад Альваро умер в Мексике, стране своего изгнания, вернуться из которой он в Чили так и не смог. Урна с его пеплом хранилась у Патрисио дома... почему-то он не мог с ней расстаться.
В одном из последних интервью он сказал: «Мне важно делать танец для всех, чтобы простые люди могли узнать себя в нем, потому что у каждого из нас внутри есть танец».

Он ушел в возрасте 82 лет.  Немного о его жизни:
Патрисио Бунстер родился в небогатой, но культурной семье в Сантьяго. Его отец Сесар Бунстер был учителем литературы, а мать Отилия Брисеньо была студенткой математики в Педагогическом университете и умерла от туберкулеза, когда Патрисио было всего три года. В семье было четверо детей, и все впоследствии стали известными в Чили людьми: Кармен – актрисой, Альваро – адвокатом и Химена – социальным антропологом. После второго брака отца родилось еще трое.
Семья с раннего возраста водила детей практически на все спектакли, концерты, выставки и премьеры. Сесар Бунстер стал создателем Национального Института Литературы и множества других культурных учреждений. Тем не менее, когда после второго курса архитектуры Патрисио бросил университет и решил стать хореографом – первым мужчиной-хореографом в Чили – несложно представить себе какие семейные и социальные преграды пришлось ему преодолеть, учиывая предрассудки времени.
После Второй Мировой войны Патрисио попал в один лучших балетов Лондона и там познакомился и женился на английской балерине Джоан Тернер. Через несколько лет они вместе вернулись в Чили (более подробный рассказ об этом – в прекрасной книге Джоан «Виктор – прерванная песня», кстати, переведенной на русский язык). В Чили родилачь их дочь Мануэла (сегодня она – один из преподавателей центра «Спираль») и через несколько лет они разошлись. Потом Джоан вышла замуж за их ученика Виктора Хару. Мануэла и вторая дочь Джоан Аманда выросли в семье с Виктором.
Несмотря на всю эту непростую историю, в их отношениях не было ничего подобного латиноамериканским сериалам, наоборот, они разделяли заботы по воспитанию Мануэлы, свою страсть к театру, танцу, фольклору и... участие в деятельности Коммунистической партии.
В день военного переворота 11 сентября 1973 г. Патрисио Бунстер, к этому времени уже директор Школы танца Чилийского Университета, ушел в подполье. В стране шла охота на сторонников свергнутого правительства. Но когда через пять дней Патрисио узнал об убийстве Виктора, он вышел из подполья, чтобы помочь спастись Джоан и ее двум дочерям. Им удалось вырваться из пиночетовской Чили и началась долгая, нелегкая, но очень плодотворная история изгнания.
Патрисио получил убежище в ГДР и став преподавателем Дрезденской школы танца продолжил развитие своей концепции современого танца, создал десятки произведений, принял участие в ведущих международных фестивалях и одновременно с этой профессиональной деятельностью, посветил свою жизнь движению солидарности с Чили и распространению в мире музыкального наследства Виктора Хары.
В 1985 году, когда чилийская диктатура отменила запрет на возвращение Джоан и Патрисио, они вернулись в Чили и создали Центр современного танца «Спираль», ставших одним из главных очагов культурного сопротивления режиму.
За последние 20 лет он снялся, как актер в десятке лучших чилийских фильмов.
В последние годы, несмотря на международное признание и десятки престижных наград и приглашений из Европы и Северной Америки, Партисио Бунстер продолжал скромный, почти аскетический обаз жизни и отдавал все свое время формированию 120 учеников и учениц «Спирали» - будушему современного танца Чили.

Сегодняшней ночью, когда я пишу эти строки, ученики и выпускники «Спирали» прощаются с ним. В зале с его телом горят свечи, звучат песни Виктора Хары и ученики танцуют для свего учителя.
Наверное, маэстро Патрисио Бунстер, там где он сейчас, сегодня счастлив. А нам просто придется привыкнуть.
Олег Ясинский
Чили, Сантьяго
25 октября 2006 г.