От редакции. Эта статья всемирно известного греческого
композитора-коммуниста Микиса Теодоракиса написана достаточно давно, но ни одна
мысль, высказанная в ней, не устарела, ни одна проблема, поднятая в ней, не решена.
Поэтому она сегодня так же актуальна, как и тогда, когда она была написана.

Говорить о
музыке трудно, и труднее всего это делать композиторам. Никакие самые яркие и
вдохновенные описания не могут передать то, что мы стремимся выразить в звуке.
И никакие слова не могут вызвать в душе человека те тончайшие нюансы чувств и
переживаний, которые рождают у слушателей музыкальные произведения.

И, тем не менее, о музыке много и порой ожесточенно спорят.
Спорят, чтобы понять, что она для нас значит, какое место занимает в нашей
жизни.

Для меня ключевой вопрос в спорах о современной музыке – к кому она обращена. Ибо в том, какую
аудиторию создает себе композитор, какого слушателя желает он своим
произведениям, отражены и его творческое кредо, и его общественная позиция, и
то, каким он видит окружающий его
мир, и то, каким он желает его
видеть. Искусство, открытое мыслям и чаяниям миллионов людей, живущее одними с
ними радостями и горестями, есть искусство живое, развивающееся, растущее.
Искусство, утрачивающее связь с миром и человеком, переставшее болеть его
болями, замкнувшееся на себе, мертвеет и вырождается.

Мы живем в бурную, полную событий эпоху. Мы видим
противоборство двух миров: мира прогресса и плодотворного созидания, который
твердо шагает в настоящем и творит будущее, и мира реакции, который шатается в
настоящем и цепляется за прошлое. Отблески и отзвуки этого колоссального
противоборства видят и слышат даже те, кто равнодушен у нас к политике.

Не могут не видеть и не слышать их и люди искусства, в какой
бы стране они ни жили, какое бы художественное кредо ни исповедовали, какие бы
политические симпатии ни испытывали. Ведь только реакционеры или крайне наивные
люди способны считать, что искусство находится на обочине истории или стоит над
ней. Нет, искусство живет только вместе с народом, и поэтому искусству
принадлежит ведущая роль в борьбе за его ум и сердце.

Эта схватка между старым и новым с небывалой остротой
разворачивается сейчас в странах капитала, отчетливо проявляясь и в сфере
культуры. Растут организованность и сознательность масс, стремящихся высказать
и отстоять свое мнение по важнейшим проблемам современности. В гуще народной
жизни рождается множество талантов, которые в слове, звуке, красках, движении
стараются выразить высокие идеалы красоты, добра и справедливости. Однако
культурная активность масс сталкивается в нашем обществе со значительными
препятствиями.

Владимир Ильич Ленин писал: «В каждой национальной культуре есть, хотя бы не развитые, элементы демократической и
социалистической культуры. Но в каждой нации есть также культура буржуазная – притом не в виде только «элементов», а
в виде господствующей культуры» (Пола
собр. соч., т. 24, стр. 120 – 121). Проводя антинародную культурную политику, класс
эксплуататоров бросает на чашу исторических весов вековой опыт власти, свои
несметные богатства, созданные потом и кровью миллионов тружеников, достижения
научно-технического прогресса, которые все шире и изощреннее используются для
усмирения и оглупления масс.

Делается ставка и на снижение культурного уровня масс – вспомним, что в самой могущественной
капиталистической стране – США 23 миллиона взрослых мужчин и женщин не умеют ни читать,
ни писать! Происходит деградация эстетических и художественных ценностей,
сопровождаемая расцветом так называемого «китча» и низкопробных поделок,
фабрикуемых «массовой культурой». На обочину социальной и культурной жизни
изгоняются те деятели, которые следуют высоким духовным ценностям человеческой
цивилизации, насчитывающей не одно тысячелетие. Между народом и искусством
пытаются возвести стену «чистого искусства», выхолощенного авангардистскими
поисками и «обновлениями» форм.

История показывает: когда буржуазия завершает свою роль на
исторической арене и капиталистическое общество вступает в период кризиса,
искусство в нем также начинает переживать кризис. Возьмем конкретно музыку. XIX
век стал временем расцвета симфонизма, который в целом выражал художественное
миропонимание в период после Великой французской буржуазной революции. Венские
классики Гайдн, Моцарт, позднее Бетховен придали симфонии поистине
исключительную значимость среди других жанров. Вспомним, как Бетховен, вначале
приверженец классической школы, в своей Третьей симфонии («Героической») делает
крутой поворот и открывает путь к романтическому искусству. Здесь виден
закономерный творческий импульс, проявившийся у многих деятелей искусства того
времени: прославление беспокойного духа и созидательной энергии свободного
человека.

Симфоническое искусство XIX века питается достижениями
национальных европейских школ, происходит взаимовлияние культур, обновление
традиций. Это плодотворное и поступательное движение продолжают уже в XX веке
Дебюсси, Стравинский, Шостакович, Барток, Прокофьев и другие великие
композиторы. Вдохновляемые, с одной стороны, национальными художественными
традициями, с другой – идеями
революционного преобразования мира, они внесли свой вклад новыми крупными
произведениями в симфонический период развития европейской музыки.

Вместе с тем, уже с начала XX века можно было видеть признаки
глубокого кризиса, мало-помалу охватившего на Западе традиционное музыкальное
искусство, и, прежде всего, наиболее монументальный жанр, выражающий целостное
восприятие мира, – симфонию.
Композиторы – и
среди них немало истинных дарований – стали утверждаться в мысли, что музыкальное творчество не
должно отождествляться с созданием законченного, единого произведения. Вошли в
моду теории, упразднявшие музыку как результат творческого вдохновения.

Один из самых известных ниспровергателей классических традиций,
австриец Арнольд Шёнберг, ввел так называемую додекафонию, концентрированно
выразившуюся в двенадцатитоновой «серии» из двенадцати неповторяющихся звуков.
В музыку пришли принцип точного отсчета, обнаженная формальная схема.

Последователи Шёнберга уделяли большое внимание анализу
произведений выдающихся полифонистов прошлого, особенно Баха. Но вряд ли можно
усматривать в этом признаки преемственности. Ведь для Баха техника
контрапункта, равно как и всякая другая, была не более чем художественным средством,
тогда как для «додекафонистов» она стала самоцелью.

Обогатив музыкальную культуру рядом находок в области форм,
додекафония вместе с тем выразила нарастающую тенденцию к замыканию западного
искусства на самом себе. Форма стала существовать ради формы, и в музыке
началась перманентная «революция форм». Я бы назвал ее контрреволюцией форм.
Однако даже Шенберг может сейчас восприниматься как неслыханный консерватор на
фоне последовавших за додекафонией алеаторики, сонористики, пуантилистической,
стохастической, коллажной, электронной, компьютерной, конкретной музыки и
прочих модных авангардистских школ, которые стремятся достичь нового качества в
искусстве лишь посредством отрицания исторически сложившихся правил и норм.

Все эти «музыки» – воплощение теории «независимого искусства», которое оторвано
от объективной действительности и противопоставляется ей как нечто более
подлинное, чем сама жизнь. Композитор-авангардист уходит в свой узкий мирок
индивидуальных музыкальных образов, отрываясь от традиций народного искусства,
от жизни своего общества, от бед и чаяний народа.

Думаю, было бы совершенно неправильным воспринимать растущий
разрыв между «серьезной» музыкой и слушательской аудиторией лишь как проявление
стихийных кризисных процессов. Это печать вырождения, преследующая западную
культуру и обладающая реальной социальной подоплекой.

Великие социальные идеи, выраженные средствами искусства, во
много раз увеличивают свою революционизирующую силу. В этом буржуазия могла
убедиться на собственном историческом опыте. Поэтому, поощряя и пестуя
оторванных от жизни творцов «чистого искусства» и всякого рода «революционеров
формы», правящий класс не только стремится сделать искусство утехой, забавой
немногих избранных. Он также изолирует подлинные таланты от народа и идей,
воодушевляющих на революционную борьбу.

Олигархия заявляет: народ должен усвоить, что высокое
искусство не для него, ибо он низмен, неразвит и останется таковым всегда. В
этом и оправдание царящей в классовом обществе эксплуатации человека человеком
и осуждение демократической борьбы масс. Ибо какое, дескать, право имеют
рабочие и вообще трудящиеся требовать власти, когда их культурный уровень
низок, а духовные запросы грубы и примитивны?!

Элитарное искусство – своего рода «вольер», созданный буржуазией для одаренной
творческой интеллигенции. Там можно делать все, что угодно, там возможны какие
угодно «столкновения», «революции», «смелые эксперименты», которым будет
рукоплескать буржуазная публика. Там абсолютная «свобода творчества». Но горе
тем, кто попытается вырваться из этого мирка в поисках подлинных ценностей!
Ведь тот, кто создает музыкальное произведение, всецело зависит от средств, с
помощью которых оно будет доведено до слушателей. Оркестровые и вокальные
коллективы, концертные залы, студии и средства звукозаписи, радио, телевидение,
реклама
– вот
мощнейший рычаг воздействия на композиторов со стороны тех, кто «заказывает
музыку» в буржуазном обществе. И если ты мнишь себя «свободным творцом», то для
тебя ими уготованы лишь два пути: либо ассимиляция, подчинение господствующим
вкусам и нормам, либо изоляция и неизвестность, творческое и человеческое
одиночество.

Искусство было и остается глубочайшей потребностью человека
с самых древних пор. Народ тянется к песне, танцу, изображению прекрасного.
Образующийся в нашем обществе духовный вакуум буржуазия стремится заполнить
потоком «массовой культуры» и тем самым воздвигает еще одну стену между
подлинной культурой и массами.

Не воспитание народа, а его оглупление под видом
развлечений. Не духовный поиск, а потребление. Такова «массовая культура» в
своей основе. Она дезориентирует людей и, упрощает их духовные запросы,
опошляет культурные ценности. Это одновременно и суррогат культуры, и орудие
духовного подавления, и способ формирования немыслящей, примитивной, а
следовательно, послушной толпы.

Я – музыкант и, естественно, обращаю особое внимание на
такую разновидность «массовой культуры», как рок-музыка. С интересом слежу за
ее эволюцией, тем более что среди авторов рок-композиций много талантливых
людей. Однако, несмотря на их отдельные творческие находки, воспринимаю рок,
прежде всего, как «музыку для ног», отличающуюся упрощенностью музыкального содержания и повышенным эмоциональным
накалом.

Рок-мотивы, возникшие как выражение стихийного протеста
молодого поколения против буржуазного образа жизни, очень скоро сами стали
предметом коммерции, а значит, неотъемлемой составной частью этого образа
жизни. Нейтрализация бунтарей в музыке не потребовала большого труда. Ведь
между стандартами «массовой культуры» и отречением «рокеров» от корней, от
мысли, от разума в пользу стихии экстаза и подсознательных импульсов, по сути
дела, нет существенного различия.

Сейчас рок-музыка активно используется для пропаганды идей
правящего класса как своего рода «идеологическая платформа для молодых».

Можно спорить о прогрессивных достоинствах рок-музыки, но
несомненно одно: в том виде, в каком она процветает в странах Запада, в
частности, у нас в Греции, она внедряет в сознание слушателей вполне
определенный – а
именно буржуазный – образ
жизни. Здесь присутствуют и культ «идолов», и безразличие к социальным
проблемам, и индивидуализм, и духовная отчужденность. У юношей и девушек
формируется ложное чувство «абсолютной свободы», неподотчетности кому бы то ни
было, независимости от социальных связей и обязанностей.

«Музыка – это, в конечном счете, бегство от действительности, она
отрешает тебя от всего вокруг. Так действуют наркотики, то же самое делает и
наша музыка. Они идут рука об руку», – говорил мне в свое время один из известных американских
рок-гитаристов. Социальная несправедливость, антигуманная сущность
капиталистических отношений, базирующихся на наживе и насилии, толкают людей к
уходу от тяжелых реальностей бытия* в мир духовных, а то и настоящих
наркотиков. Уход от действительности сплошь и рядом превращается в мистику
дзен-буддистского, христианского или другого толка.

Рок-музыка обращена к человеку, изверившемуся и
равнодушному. «Пляши или занимайся медитацией!» Так при поддержке огромной
машины средств массовой информации, издательств, звукозаписывающих фирм,
телерадиокомпаний, киноиндустрии гасятся или направляются в «безопасное» русло
настроения неудовлетворенности и социального протеста у молодежи в буржуазном
обществе.

В устах тех, кто озабочен растущим влиянием рок-музыки на
молодежь, все чаще звучат высказывания о нарастающей «американизации» нашей
культуры. В этих мнениях нет проявлений национальной ограниченности, стремления
отгородиться от культурного влияния извне. «Американизация» культуры, против
которой выступают сейчас прогрессивные круги в Греции и других западных
странах, не имеет ничего общего с теми общезначимыми достижениями, которые
стали вкладом американского народа в мировое искусство. В числе тех, кто достойно продолжал и развивал мировую
музыкальную традицию, наряду с великими европейцами такие композиторы Нового
Света, как Бернстайн, Гершвин, Айве, Копленд, многие известные и безымянные
авторы американских народных песен и мотивов. В данном случае речь идет о
другом.

«Американизация» – это подмена музыкальных ценностей ценностями коммерции. Она
процветает там, где на смену духовному поиску приходит духовное
потребительство. Не музыкальный мир, а музыкальный рынок. Не сопереживающий
слушатель, а одурманенный потребитель. Вот чем грозит нам всем «американизация»,
вот против чего выступают прогрессивные деятели культуры у нас на Западе.

Пробуждать людей от обывательской, мелкобуржуазной спячки, в
которую их стремятся ввергнуть с помощью особых «снотворных для души» и сама
буржуазия и буржуазное искусство, – наша цель!

В этой борьбе для деятелей искусства есть верный, испытанный
путь. Это путь к народному сознанию, содержащему в себе животворные истоки
демократизма, правды, чистоты. Это путь к основам народной культуры,
национального самосознания. С народом и для народа – вот универсальный внутренний закон
любого искусства, и особенно такого его вида, как музыка.

Корнем музыкальной культуры человечества является, как
известно, народная песня. Она проходит через все стадии развития музыкального
искусства, отражаясь и в высшей его форме – симфонии. Народные песенные мотивы прослеживаются у Баха,
Бетховена, Верди, Стравинского, Чайковского, у других выдающихся композиторов
прошлого и современности.

Необходимость обратиться к корням, к духовному опыту ушедших
поколений, чтобы глубже осмыслить наше сегодня, определяет место народной
музыки в современной культуре. Многообразие нашего мира, стремительные перемены
в нем побуждают человечество искать ориентиры в накопившемся веками духовном
опыте народов. В форме песен, танцев, сказаний и мифов, прикладного искусства наши
предки передали нам свои представления о том, что есть добро и зло, истина и
ложь, красота и безобразие. И когда искусство по каким-то причинам отделяется
от этих корней, оно сохнет, становится безжизненным, стерильным. Такое
искусство
– легкая
добыча буржуазной псевдокультуры, как это случилось с рок-музыкой.

У меня на родине, в Греции, обращение к народной традиции
приобретает особую важность еще и потому, что в силу конкретно-исторических
условий передовые идеи и настроения у нас выражались обычно не в науке и
философско-литературных сочинениях, как, например, во Франции эпохи Просвещения
или Германии XVIII – XIX
веков, а в поэзии, народной музыке и песнях. Эта черта сохраняется в греческой
культуре и поныне.

В Греции народные культурные традиции с их богатством жанров
и форм берут начало в глубине веков. Новогреческие танец, песня, художественное
ремесло, народная архитектура, язык унаследовали достояние того, что мы
называем греко-византийской культурой. Это было море, а осталась – его соль. Древняя культура ушла в
прошлое, но не потерялась, не исчезла, не забылась.

Элементы древней культуры, которые народ бережно хранил,
помогали ему в его борьбе с чужеземной военной силой, с навязываемыми культурными
образцами, помогали отстаивать идеалы независимого и свободного развития. Они
остались и в народной песне. Это побуждает по-настоящему ищущих
музыкантов-профессионалов уже в наши дни изучать выразительные средства
народных певцов и композиторов, их мелодику, технические приемы, видение мира,
выковывавшиеся веками, передававшиеся из поколения в поколение. Византийские и
греческие народные мелодии, переработанные с учетом современных ритмов, во
многом определяют и лицо их произведений.

Чрезвычайно значим, как мне кажется, тот факт, что особый
интерес греческой публики к народным музыкальным традициям обнаружился в 40-х и
50-х годах вслед за периодом борьбы греческих патриотов против гитлеровских
оккупантов. В полный голос заявили о себе многие талантливые композиторы,
обратившиеся к музыкальному наследию Греции дотурецкого периода. Широкую
популярность приобрели оркестры с включением народных инструментов, хоры, с
которыми непосредственно работали сами композиторы.

Эта прочная связь времен служит обновлению и развитию
искусства. В Греции до недавнего времени отсутствовала традиция создания
симфонических произведений. Композиторы моего поколения, затем более молодые, а
вместе с ними и слушательская аудитория шли к симфонии через песни, оратории,
через традиции греческой трагедии, одним из главных действующих лиц которой был
народ. И теперь среди национальных симфонических школ можно назвать и
греческую, имеющую свое лицо и обращенную к взыскательной аудитории.

Уверен, что именно благодаря глубокому выражению
национального своеобразия и глубоким корням в народном творчестве греческая
музыка стала широко известна в разных странах мира. Счастлив, что и моя музыка
вышла за пределы Греции, что она затронула сердца простых людей вне зависимости
от их возраста, языка, национальности, расы. Музыка, которая служит греческому
народу, и за рубежами Греции служит общей борьбе всех честных людей против
тирании, насилия и эксплуатации, за свободу, демократию и социальный прогресс.

Но, говоря все это, я постоянно думаю и о том, что любовь к
народу, его культуре, фольклору не должна превращаться в умильную
восхищенность, лишенную общеисторической перспективы. А эта перспектива для
нас, коммунистов, – революционное
переустройство буржуазного общества.

Известно, что к широким массам обращается не только подлинно
народное, демократическое искусство. На доступность, демократизм и
интернациональность претендуют также и всякого рода развлекательные жанры. Это
обстоятельство пытаются использовать для реабилитации «массовой культуры»,
противопоставляя ее произведениям народного творчества: оно-де устарело и не
соответствует образу жизни современного человечества.

В дискуссиях, где обсуждаются проблемы популярности и
народности, важно видеть существенную разницу между эстрадно-развлекательной
музыкой в контексте буржуазной культуры и истинно народными мелодиями,
напевами. Я бы сформулировал это различие так – эстрада в своих коммерческих
образчиках заставляет нас забываться, умиротворяет, убаюкивает наше сознание.
Народная же песня заставляет нас вспоминать – это компас, который ведет нас в
направлении к нашим предкам, нашим корням и нашему будущему.

Народная песня рассчитана на гораздо большее, чем простое
удовлетворение потребности в эмоциональном удовольствии. Она предназначена,
прежде всего, для человека, сформировавшегося как личность, и в этом ее
глубокое родство с «серьезной» инструментальной и вокальной музыкой.

Следует иметь в виду и то, что бездумно легкомысленное
отношение к так называемым «несерьезным» жанрам чревато опасными идейными
ошибками. Стихия «массового» музыкального «производства», господствующая на
Западе, может захватить плацдарм в борьбе за умы людей. Задача коммунистов,
демократической интеллигенции, работающей в сфере искусств, – постоянно держать в поле своего внимания
тесное переплетение эстетических и чисто политических аспектов современной
классовой борьбы.

Я, впрочем, никогда не делал для себя различия между
«серьезной» и «легкой» музыкой, если они отвечают высоким эстетическим и
нравственным критериям. Любая музыка для меня серьезная. В любом жанре
стремлюсь передать подлинные мысли и чаяния народа и тем самым быть понятным
широким массам. Писал ли я музыку к балетам или оратории, песенные ли циклы,
музыку к кинофильмам или симфонии, быть понятым и принятым самой широкой
аудиторий
– вот
что всегда оставалось для меня самым важным. В музыке, как и в любом другом
виде искусства, существует только один критерий успеха – любовь и признание взыскательных и
прогрессивных слушателей.

Наряду с этим хочу особо подчеркнуть важность музыкального
воспитания масс, их постоянного духовного развития, подготовки к восприятию
наиболее сложных видов искусства, особенно музыки, где образы, отражающие мир,
имеют наибольшую степень абстрактности. Ведь искусство служит народу. И чем более
высок культурный уровень трудящихся, тем сильнее они будут тяготеть к музыке и
культуре в целом, принадлежащим им одним.

Здесь главным препятствием была и остается греческая
олигархия, стремящаяся монополизировать высокое искусство, а массы – держать на голодном пайке «массовой
культуры». Так борьба творческой интеллигенции за подлинное искусство сливается
с политической борьбой народных масс за социальную справедливость и прогресс.
Поэтому деятель искусства должен не только своими произведениями быть вместе с
народом, на и самой своей жизнью всегда быть на его сторонне: и в радости, и в
горе, и когда дети народа борются, и когда они истекают кровью, и когда томятся
в тюрьмах, и когда побеждают. Деятель искусства не должен отдаляться от жизни
трудящегося народа, от жизни борцов за народное дело, за демократию и
социализм. Такая позиция придает силы и народу, и ему самому. Она обновляет
искусство!