  |
  |
|
|||
 Главная Следующий номер Форум Обратная связь Календарь событий Поиск Архив старой версии | |||
| Silentium. Памяти интеллигенции. Часть 3 |
Продолжение. Часть 1 - http://communist.ru/root/archive/culture/silentium1 Часть 2 - http://communist.ru/root/archive/culture/silentium2 Часть 3 - http://communist.ru/root/archive/culture/silentium3 Часть 4 - http://communist.ru/root/archive/culture/silentium4 Часть 5 - http://communist.ru/root/archive/culture/silentium5
Интеллигенты – наемники. Их еще не покупали, но они уже преданы и тщательно, суетясь пытаются угадать, что пожелает их , «батоно», «шеф», «бугор», «пахан», будущий хозяин. Восхитительно наблюдать единодушие – редкое явление там, где есть живая жизнь. Военная команда «все вдруг», незабываемое зрелище эти маневры. Предательство в крови у интеллигенции, которая справедливо, чисто отечественное явление. И поедом едят не только потенциального противника, не сопротивляющегося, а просто неаккуратненько выбивающегося из общего единообразия, но и друг друга, не брезгуя покойниками. (Поневоле вспоминается персонаж из детской книги Тибора Фишера «Философы с большой дороги» М. Ермак, 2003 выдающий пассаж: «Само занятие философией вызывало и вызывает во мне лишь ядовитую иронию, замечу в свое оправдание, что история нашей науки – просто напросто ряд скандалов в благородном семействе, гротескная эстафета: очередной умник, взгромоздившись на плечи предшественников, норовит покусать коллег, разорвать их в клочья, представьте стаю пираний, где каждая рыбка обгладывает плывущую впереди. Чуть что, коллеги-философы сразу хватаются за ножи. Стр. 319) Однако, как говорил некогда герой М. Булгакова, Мышлаевский: «Голым профилем, господа, на ежа не сядешь». Оно то конешно, оправдание есть всему и «хуч сову пеньком (сову Минервы, надо полагать), хуч сову об пенек», однако хорошо по-прежнему различается, что поросенок с хреном и хрен с поросенком не одно и то же. Чем кичиться? Духом? Дык не духом единым. Идеями? Окститесь! Представляете, что было бы, если бы идеи Платона, коего мы так почитаем (редко, правда, читаем, так, почитываем) были бы воплощены в жизнь? А вся эта позорная историей, которую почему-то называют человеческой. Еще не тошнит? Не выворачивает? Интеллигенция как отшибленная память, временная амнезия, как фильтр, демон Максвелла, очень избирательна. Только хорошее. О мертвом только хорошее. А религиозные войны? А Возрождение? Реформация? Что, паленым мясом, человечинкой запахло? Знакомый запах. Знаковый. А французская революция? Массовые расстрелы из пушек прямой наводкой, солнце Аустерлица, пелопонесские войны, история колонизации, междусобойчики на Руси, казни, гугеноты, гёзы, иприт, атомная бомба, лагеря, каждому свое, истребление в цивилизованный век: Италия в Абиссинии, Франция Рифов в Алжире, Англия евреев в Палестине, США - по всему миру, не говоря уже о просвещенной Германии… Не открещивайтесь, примите… И принимали, и оправдывали и продолжают делать вид, что вовсе не при чем. Да и сейчас. Страна потоплена в крови, бандитизм, мир стонет и корчится в агонии, беременным женщинам вспарывают животы, а интеллигенция не слышит и не видит, и спорит о правовом государстве. Бог, сотворивший всю эту грязь был первый интеллигент. И я могу поверить в него на этих основаниях, поскольку человек до такой мерзости бы не додумался. Бог умер, а мертвые сраму не имут. И интеллигенты ставят ему свечку (медицинскую), на всякий случай. О чем я? Да так, показалось… Нет, не буду пересказывать осточертевшую всем историю об интеллигибельном пространстве, все эти нравоучительные постановки задач. «Задача интеллигенции в том, - пишет И. Г. Фихте, - чтобы найти верный и адекватный modus cognoscendi, т. е. такой способ знания, который придал бы жизни духа, характер действенного и истинного самоопределения. Душа человека должна выстрадать в себе ту глубину, на которой подлинно увидит, что всякое движение духовной жизни есть самоопределение, и что дух есть творческая энергия, раскрывающая себя из себя. Тогда интеллигенция станет волею.» Может в этом первородный грех российской интеллигенции, провинциально, простодушно пересадившей чужие идеи, которые и дали в результате на чужой почве ту абсурдную мутацию клубящихся пространств мрака и бесноватости. Самонадеянная воля, в которую вырождается творческая энергия духа, обратилась знакомой ницшеанской проповедью сверхчеловека. Опустившись в глубины духа на глубину зла, вдруг прозреть, что уж слишком мы опустились. Интеллигенция, освободила образ, вернув свободу, воз-вратив, развратив ее. Свобода стала целью свободы и побирающийся бог наложил на себя руки, освободив мир от постоя. Развоображение. На волю, всех на волю. Интеллигенция пробует время на вкус и на разрыв, и это оказалось куда как просто, расправиться с тончайшей и хрупкой плеромой времени, отравившись ядом вседозволенности. Интеллигенция сама – разрыв аорты, инфаркт культуры и частичная амнезия истории. Интоксикация пространства. Короткая память. Склероз бытия. (Доктор у меня склероз. И давно он у Вас? Кто?) Все позабыто, ибо функция наемных мыслителей не в том, чтобы хранить. А в профессиональном умении забывать. Зато хорошо бы отделить руссов от славян, «укров» объединить с ариями и позаботиться о чистоте нации, измеряя лицевой угол. И почему бы не поклоняться рыбе. Как это делали первые христиане, а не кресту. Тем паче изрядно модернизированному, а то и плахе с топорами? Не припомнить ли Русь изначальную? Предательство своих богов? Новгородское потопление? Раскол? Как горели церкви по всей Руси и замазывались фрески, переписывались иконы? А благолепие корчилось на дыбе ибо были правды на Руси: подлинная, по длине хребта ремни по живому рвали, да подноготная, когда раскаленные иголки под ногти загоняли. Ах, да Северная Пальмира. Люблю тебя, Петра творенье? На костях горячо любимого народа. Просвещенные монархи, уничтожившие 60% всей церковной архитектуры. Более 700 монастырей, закрытых Екатериной Второй, ну и так далее. Мудрено ли, что вся история культуры присвоена двумя поколениями непоротых мещан, которые, впрочем по сию пору мечтают о телесных наказаниях. Наших прогрессивных, экзальтированных дам просто еще не пороли, не секли розгами, как в свое славное время слушательниц высших бесстужевских курсов. Как там насчет традиции? Не чешется? Не буду поминать всуе столпы на которых зиждется миф о непорочности, святости и чистоте интеллигенции. Ситуация патовая. Если всерьез заняться историей духа (а это знает любой интеллигент и даже исполняющий функцию оного и образованного не бульварными листками) открывается картина по сравнению с которой блекнут и сникают все описания ада. Нет радости в том, что я пишу, но нет радости и в том, что пишут от имени интеллигенции. В каком воспаленном мозгу могло привидится, что хлопці из дивизии СС Галичина станут национальными героями, а те, кто начинали свою карьеру, закладывая своих однокурсников, работая стукачами и сексотами будут теперь учить нравственности. Поэтому меня не удивляет когда, разыгрывая оскорбленное достоинство на похоронах своей матери женщина пишет жалобу и устраивает скандал по поводу того, что служба отправляется не «державною говіркою», и совсем не поражает, когда композиторы сотворяют аж за 50 долларов на заказ хоровые произведения, посвященные голодомору на Украине, который уже, оказывается, стыдно сказать, празднуется. Странный и избирательный зов совести, который сыто молчал всю творческую биографию. И что это как не духовная проституция. (Очень примечательны свидетельства Георгия Эфрона, сына Марины Цветаевой, задокументированные в его дневниках, напомню, идет война, миллионы сражаются на фронте, 1942 год, союз писателей в эвакуации. «Все писатели пьют. В разных дозах, но скорее мало, чем совсем нет, скорее много, чем мало et ainsi de suite. Пьют Толстой и Погодин, Луговской и Антокольський, Ахматова и Городецкий, пьют все./…/ Постепенно центр тяжести розговора переходит к двум писателям /Луговскому и Антокольському – А.Б./ Как большинство из своих собратьев, когда они соберутся вместе, они начинают говорить о недалеком довоенном прошлом. У этих двух в воспоминаниях явно перевешивает тоска по выпитому и съеденному. Все они ездили на съезды в республики, где их угощали; сколько выпито и съедено! Мне смешно. Представляю себе, как бы матернулся рабочий или крестьянин, слушая описание выпивок и пиров этих «паразитов» /обязательно бы так выразился!/ … Нашли о чем вспоминать! О кафе и окороках! Ну и источники вдохновения. А ведь это официальные сливки интеллигенции/…/ Ce sont des poetes, que diables /Это же поэты, черт возьми!/ надо быть тоньше! Не говря уже о не соответствии облика их творчества и облика их жизни: прославление сурового труда, с одной стороны, ненависть к буржуазии и т. д., а с другой – идеалы жизни, тождественные с устремлениями капиталистов: хорошая выпивка. Хороий обед. Хорошая квартира. Это выходит очень неловко. /…/ Еще об интеллигенции. Интеллигенция советская /и не только, любая – А.Б./ удивительна своей неустойчивостью, способностью к панике, животному страху перед действительностью. Огромное большинство вешает носы при ухудшении военного положения. Все они вскормлены советской властью, все они от нее получают деньги – без нее они почти наверняка никогда бы не жили так, как живут сейчас. И вот они боятся , как бы ранения, ей нанесенные, не коснулись и их. Все боятся за себя. /…/ Из разговоров явствует, что жалеют не о Днепрогэсе и майкопской нефти, а о санаториях в Кисловодстке и дачах. Им бы очень хотелось. Чтобы союзники разбили немцев, восстановили границы СССР, а потом завалили продуктами, восстановили промышленность и немного смягчили «систему». И когда оказывается, что все-таки союзники не благотворительное учреждение, когда союзники медлят ли, мало бомбят ли, начинается возмущение, разговоры о предательстве. Это очень любопытно. Несмотря на интеллигентскую тенденцию к оппортунизму, к приспособленчеству они отнюдь не трезвые политики. Их аппетиты и воспоминания их – главенствуют, и когда создается угроза этим аппетитам в настоящем или будущем, то вешаются носы и слышатся слова возмущения. Любят советскую власть гораздо больше за то, что она дала, чем за то, что она вообще сделала.»/ Г. Эфрон. Дневники. ВАРГИУС М., 2005 г, т. Стр. 138-139/ Очень точные наблюдения для 15-летнего мальчика, который, впрочем, судя по другим местам его заметок, обещал вырасти в законченную, прагматичную, циничную сволочь, хотя и не гоже так говорить. Написав в дневник о смерти матери, он долго распространяется, тщательно фиксируя, сколько и чего он продал из носильных вещей, как все «очень неприятно», но он надеется «хорошо устроится» и т.д., словом вполне по интеллигентски, холодно и расчетливо.) Нет, не обличаю я никого, некого. Каждый знает это сам и их прошлое, прямо пропорционально нынешнему. Кто громче всех призывает к расправе над прошлым, тот наверняка преуспел и при тогдашнем режиме. Все эти директора Институтов, Благотворительных фондов, депутаты и прочие, припавшие к кормушке и зудящие о вычеркнутых годах и страшных застенках, в которых они мужали, лелея в парткомах светлую мечту о незалежності или цивилизованном капитализме, отлично знают о том, что предавали они и тогда, и сейчас совершенно сознательно. Писать бессмысленно. Напишешь правду, укажешь, не дай бог, фамилии, факты, дабы не голословно вещать, и тут же эта правда превращается в официальный донос, следствием которого будет организованный массовый митинг, кипящий благородным негодованием и такой знакомый клич: «Бей интеллигентов! От них все зло» Хотя они безобидны как кролики и кротки аки голуби. Сразу найдутся свидетели, что это проклятые философы во всем виноваты (или кибернетики? или генетики? или врачи?) что все они в заговоре супротив народа и мечтают его извести. Масонские ложи, пожиратели младенцев и все как есть коммунисты. (Нехитрая логика здесь испытана временем «Просыпаюсь с бодуна, Денег нету ни хрена. Отвалилась печень, Пересохло в горле. Похмелиться нечем, Документы сперли, Глаз заплыл, Пиджак в пыли, Под кроватью брюки. До чего ж нас довели Коммунисты-суки!» И. Иртеньев) И будут бить, и даже не жлобы с улицы, лавочники, хозяева новой жизни, а свои, собратья по перу, как прочем и было всегда. Те же бравые служаки властвуют и сейчас. Только раньше гробили за антимарксизм и мистику, а теперь клеят ярлыки обратные. Уже, казалось бы, такая серость осталась, куда дальше вышибать мозги, нет, неймется. Бдят и бьют. Все равно кого, лишь бы при деле остаться. У кормушки. Бей этих. Слишком умных, они бесполезны. Что впрочем уже бывало в истории неоднократно. Достаточно вспомнить эпоху Хань, когда все поэты и конфуцианцы были утоплены в нужниках и через 25 лет от некода могучего государства не осталось ничего. Правда нельзя утопить в нужнике того, для кого он стал средой обитания, так что большинству сия участь не грозит. (Во многом, Советский Союз погиб в результате уничтожения интеллигенции) Даже если этот надсадный вопль не раздастся, что маловероятно, слишком много «толерантных», «терпимых» и «демократичных», то все равно стройные ряды «допущенных к столу», вещающих от имени интеллигенции, промаршируют в едином порыве верности, лояльности власти придержащим по костям отступников. (Ну кто мог предположить, что Окуджава, фронтовик, поэт, песни которого мы пели, много позже, во время расстрела Белого дома будет орать в прямом эфире: «Патронов не жалеть! Пленных не брать!», а потом напишет не о кровавом позоре, от которого уже никогда не отмыться – нет, как истинный поэт накрапает бездарные вирши об любезном его сердцу Израилю и США, Ульянов, гениальный актер, брызгая слюной, клясться в верности Ельцину, Быстрицкая, удивительная Аксинья, символ красоты и благородства будет участвовать в выборной компании в команде алкоголика и гниды как последняя идиотка, оголтелая баба, призывая голосовать за откровенного подлеца, а Эльдар Рязанов, душка, заверять «Мы с вами, господин президент» под аккомпонимент выстрелов. И ведь никто за язык не тянул. Многие тогда облажались и ничего – не умерли со стыда и совесть не замучила. Одна Юлия Друнина за всех расплатилась сполна, покончила с собой.) Совесть (др.- русс. – съвъсть) означает разумение, понимание, а оно, как известно, проблема. «Съреча», случа, судьба не сръечилась, на разных языках мы говорим. Да и не впрок все это. Уж кто кто, а рабы (работать – порабощать) умственного труда отнюдь не заблуждаются относительно своего предназначения в мире. «Всю жизнь я наблюдаю раболепство, пресмыкательство, самоуничижение интеллигенции, а о других слоях общества и говорить нечего», - мучался Шаламов. « Я знаю секрет этой тайны людей, стоящих у «стремени». Это одна из тайн, которую я унесу в могилу. Я не расскажу. Знаю и не расскажу.» И я знаю, и каждый, но тоже будет молчать до последнего, и этот последний умрет в каждом из нас. Знаем, потому что судьба (суд состоялся, а судьба – судилище с древнерусского) быть рефлексией человечества без человеческого, судьба быть стыдом его и быть вообще и потому это – бесстрастное самосознание мерзости в которой погрязло оно, тонущее в собственных экскрементах. И если это так, то попавший, попавшийся и ставший интеллигентом (когда это превращение совершается никто не знает, так же трудно зафиксировать момент свершения, как переход от необходимости к свободе, не опирающейся ни на что) даже ценой собственной гибели, темнея от боли или за порогом боли принужден к отражению, причем еще не существующего, отрицающего действительность бывания. Сбывание, как вбивание, опространивание пространства из ничего. Но это не разящее, отражающее удар и отвечающее ударом на удар отражение - это накопитель боли человеческой, когда уже и болеть нечему, удел профессиональных плакальщиц. Боль самой боли – не обретение – потеря сознания. Скорее всего превращение и способность к регенерации не бесконечна, но интеллигенция наступает тогда, когда человек сам есть бесконечное превращение, исступление, воплощенная сверхтекучесть и сверхпроводимость, поток, который не может удержать то, что в нем отражается и потому всегда его уникальность всеобща и безразлична. Интеллигенция – зеркало, сотканное из нервов, не в силах не отражать, даже когда общество корчит рожи и плюет себе в харю, всегда попадая на эту поверхность – тонкую амальгаму интеллегибельности, и нет возможности утереться. Эта поверхность мутится и мутит ее, когда отражает муть и прозрачна, когда ясно, но свет исходит по ту сторону. Лицом к лицу. И если завешивают зеркала, то это потому, что в доме покойник, а если отворачивают лицом к стене? Интеллигенция всегда оттуда, даже, когда она здесь налицо. В этом трагедия. Интеллигент всегда чужой, даже в однородном пространстве, как то самое одиночество бога, не осознавшего своих истоков, как брошенное, оброненное невзначай слово в кромешной тьме небытия. Отпадение от абсолютного в материю индивидуации. Сама всеобщность, alienation – означает отчуждение. Интеллигент – бесконечный процесс покидания, отрешение от частности к части и заодно от чести, от единичности, но и от индивидуальности. Воспарение над собой, в отречении от всеобщности. Промежуточность. Исчезающий момент. Ограниченная состоянием вечность, теряющаяся в конечных вещах и мечтающая о совлечении тварности. Эксгибиционизм, когда думают, что обнажают душу, а на самом деле другое, которое и кладут, забивают на всю культуру оптом, чтобы не мелочиться. Тогда самая потеха. Тогда следует обязательно признавать Фрейда (ба, знакомые все лица, а вот Фрейда я как раз и не признал) и любить Шёнберга, который был типичным пролеткультовцем, скандалистом, попросту изнасиловавшим музыку, правда по законам жанра. (Все ищут глубинные мотивы. А что если Фрейд был просто закомплексованным на сексуальной почве маньяком, а Шёнберг обыкновенным, ненавидящим музыку завистливым «говнюком». И в этом все дело? Хотя не в этом дело и Шёнберг с Фрейдом не при чем. Все дело в культе кого бы то ни было) Вся похабщина в литературе (впрочем, как и все шедевры) на совести все той же интеллигенции, полагающей, что мы не можем узко смотреть на мир и следует освобождаться от предрассудков старомодной нравственности. А потому на всякий случай будем грести все. Интеллигент – не свобода, он – освобождение от всего, лишенность иного. Освободить себя, - подчеркивает Ильин, - значит обновить условия своего бытия так, чтобы из них исчезло всякое инобытие. Утрачивая, он получает возможность обретать масштабы утраты. Теряя любой пустяк и отказываясь от простой мелочи он обретает условие безусловного существования, ибо не цепляется за прошлого себя самого ни под каким видом. (Жизнь, основанная на перманентном свободном предательстве, не важно кого. Трагедией становится все, от утраты волос, облысения, до утраты совести, близкого человека или родины, причем той, затерянной во времени, в котором он не жил, зато читал и скорбел. Разницы нет, есть необходимое чувство разлуки с собой любимым, единственным и неповторимым) Своего рода анестезия формы, которая основывается на обретенной утрате, как единящая душу длительность. В этом дотошность познания до тошноты. Поэтому интеллигент всегда в онтологическом статусе – универсалия, где времена не смешиваются, а сепарируются. Он чужд самому себе, поскольку справиться не может не только с собственным содержанием, превышающим возможности человечества, но даже с собственной свободой (стремясь к ней, не знает что с ней делать, попросту убивая время) и потому он не «имам имени», не пойман, не поимён, не поименован, однако имя ответсвует вместо него. Он сам не свой в буквальном смысле. Он утрачен в истории культуры, в бесстрастности открестившийся от крови и муки образцовой тюрьмы, где томятся музыка, живопись, пластика в виде наглядных пособий смоделированной человечности и есть даже свой тюремный театр, с другой стороны в сущности это и есть настоящая, истинно человеческая жизнь, где нормой является то, что в дольнем мире так называемой истории является гениальным или вовсе не является, поскольку нет попросту органа восприятия, способного восприять. А ведь в мире искусства, чей искусительный пафос отнюдь не декорации из папье-маше, чувства еще настолько в младенческом состоянии, что гадят под себя. Но даже эти проточеловеческие, зачаточные чувства, составляющие сущность и оправдание человеческого существования – только прообраз человеческого, скованного немотствующей предметностью. Предметность искусства (не вещность, отнимающая голос и вещающая вещами) как детская, полная красивых игрушек, очень условных, абстрактных и страшненьких, и неизвестно, когда еще человечество научится фантазировать и играть? Но это еще не все, далеко не все. То, что некоторым кажется конечной целью человечества, подлинной кровью человеческих чувств на самом деле только начало, роды эмпирического бытия, тот дольний мир. от которого только и ведется отсчет действительной истории, когда человек преодолевает тяжесть и непроходимость вещества и восходит к абсолютной красоте, переосуществляя тем саамы и действительность, пронизывая ее незримым проникновенным светом. «Вдруг вспыхивает свет, - да это Плотин, - единственный, чистый. Ты спрашиваешь себя, откуда он. Ибо исходной точки не существует. Свет ниоткуда не идет, он никуда не направлен. Но он появляется и исчезает. Поэтому не надо его искать. Надо спокойно ждать его появления, готовясь к моменту, кода он станет видимым. Так взор ждет солнечного восхода». Но этот тайный свет не приходит. Он здесь всегда и следует одолеть лишь труп своего тела, которое своей непроницаемостью превращает свет в адский пламень жаждущей души. Подобно тому, как в живописи мы созерцаем не фактуру, не «расположение красок на плоскости» (Пуни), а чистые эманации света, обращенного взглядом, так и тело становится вполне живым лишь пронизанное красотой, одухотворенное и просветленное ею. Тогда и тьма оправдана эстетически, как ожидание и томление, закрытые глаза и имя света. «Свете тихий». Бах более действителен, чем придурки лагерные творящие новую идеологию, по счастью так же бездарно, как всегда. Крутые политики (если крутые, то, как правило, идиоты, отнюдь не Достоевского разлива) кроят страну вдоль и поперек, не считаясь с элементарными правилами приличия, гадя, где придется. Интеллигенция играет роль шута, тщетно пытаясь комментариями, а то и грудью прикрыть срамные места новых цезарей. Вообще ситуация напоминает отечественный концлагерь, особенно в философии. Были философы в законе, законченные ублюдки, стали терять власть и ссучились, пошли на альянс с администрацией. Теперь идет «сучья война», драка за баланду с молодыми легавыми, опоздавшими к раздаче. Есть тут свои паханы, бугры, шестерки, свои мужики и «петухи». Играют в очко, в буру, но все больше «авторитеты» в своих разборках играют в подкидного дурака. Дескать, а я тебя, твоего Соловьева крапленого козырным Хайдеггером… Так повелось издавна, однако теперь, все больше передергивают. А за это как известно бьют канделябрами. Одно не ясно, почему все как один торопятся на панель? Еще торги не были объявлены. Да и что можно взять от философии? Не суетитесь под клиентом, Новому порядку философы не нужны, а ежели понадобятся, то «за вами придут», как выразился один очень лояльный к власти интеллигент. Самое слабое место у интеллигенции – голова, но не лоб (он не прошибаем), а затылок. Пуля, в какие бы национальные цвета ни была окрашена, по прежнему весит 9 гм. В этой стране, в этом бараке, где делят место, кому быть наверху, а кому возле параши, ничего что воняет, гнильца она пикантна, в этой зоне все ряженые. И можно, конечно, все это интерпретировать, как возрождение духовности (нынче фонд уже есть, с мордатым, лоснящимся директором, лопающимся от самоуважения, кстати бывшим секретарем парткома института, прямого подчинения ЦК - все как в цивилизованном опчестве, а слово «духовность», по выражению Подервянського употребляется чаще чем «х…» у прапорщика), карнавальную культуру, праздник, который всегда с тобой. Действительно, откуда не возьмись, как на детских маскарадах «господа офицера», у кажного, итить их, полный бант Егория» на грудях, один поручик, другой капитан, третий сразу полковник, все как один герои неизвестно за что, гетьманы в национальных костюмах с булавами, философы в вышиванках з оселедцями, дворянское собрание, графья, князья, президенты первой гильдии, как водится с перепою, лихо распродающие страну, бизнес по большому и по малому, экономисты доморощенные, бравые военные, с большими фуражками (известно, чем слабее армия, тем больше тулья) одну присягу нарушившие, давшие вторую и готовящиеся охотно…ик.. третьей, защитники белого дома, наверное американского, как Растропович, (когда опасности нет, это ведь 91, а не 93) и прочие комедийные персонажи, вроде Егора Гайдара, продавшего память деда почище заклейменного Павлика Морозова или ворюги Чубайса с сотоварищи. И каждый день праздник, обращение к народу, как и сто лет назад, дескать потерпите, вот ужо скоро будущее настанет. Все фальшивое и только кровь настоящая, не клюквенная, и земля уже не принимает, копни… кровью сочится. Не натешились еще? (Все печалятся о прошлых жертвах, старательно забывая, что уже за прошедшие годы убито, уничтожено больше людей, чем во времена сталинских репрессий. Все поминают Афганистан, снимая бездарные фильмы, вроде «9-й роты», где новая жизнерадостная попса, закосившая от армии изображает войнушку, оттягиваясь в Крыму на содержании заказчика, и как то не обращая внимания на то, что против 17, 5 тысяч за 9 лет Афгана, каждый год погибает гораздо больше. Даже без боевых действий самоубийством только по Украине кончает более 30 тысяч ежегодно, при 100 тысячах неудачных попыток. Не говоря уже о прочих составляющих смертность, как наркомания, преступность и т.д. Вот где геноцид) Но я не об этих, не об этом… Я о другом. О тех, кто не продался и не продается. Я не о служащих, а об интеллигентах. Хотя и прав, бесконечно прав О. Мандельштам, что отвлеченные понятия в конце исторической эпохи воняют тухлой рыбой, и потому, вместе с евангельскими пятью рыбами пришлось выбросить большую тухлую рыбу – «Бытие», все же время видит глазами интеллигенции, хотя и слепорожденно, чувствует интеллигенцией, хотя и бесчувственно, и потому «выпавший из гнезда», из времени непосредственно, на равных может принимать от него «социальный заказ», а не от партий, чиновников и ответственных квартиросъемщиков. М. Цветаева в своей известной статье «Поэт и время» удивительно точно это описала. Но лучше вообще не работать на заказ и найти в себе силы молчать. Молчать не из трусости, а чтобы сохранить тишину в полисловии, в обилии раздробленных как черепа на осколки слов, словонедержании, дабы сохранить хоть толику тишины, в которой только и можно прийти в себя. Интеллигенция стала отвлеченным понятием. Но как знак представляет иное. Интеллигенция – чувство (хотя и абстрактное, долженствующее быть, но еще не бывавшее. Эту небывалость ошибочно полагают индульгенцией на преступление, грехопадение возводя в добродетель). Преодоление, снятие предметности искусства, обнаруживает, тихое чувство, соединяющее воедино растерзанную повещно душу человеческую. Вещь испускает дух, освобождает томящееся человеческое чувство, прикованное к функции вещи, как каторжник к своей тачке. И обретая единую, безличную природу, единое человеческое чувство воплощается, вочеловечивается, лишая человека определенности. Оно подводит человека. Как дрогнувший голос, выдает его изменившейся интонацией, подводит к последней черте. Если в настоящем это чувство, доступное интеллигенции интеллигенцией доступно и достаточно, - своего рода – пагуба, беззащитность и боль, хотя бы потому, что любое абсолютное вдруг разверзается, обнаруживая свою антиномичность и это невозможно. Непостижимо до дикости. В самом деле, для абсолютного ничего не возможно, ибо возможность выступала бы для оного как предел, а определенная субстанция уже не субстанция, а субстанциальность. Предикат, акциденция. Более того, Абсолютное для того, чтобы быть таковым вынуждено (что само по себе нонсенс, поскольку нельзя абсолютное принудить к чему бы то ни было и даже к себе, поскольку для него нет «к себе и для себя») вынуждено состоять (второй абсурд, поскольку оно не в состоянии и не сочленяется, не взаимодействует) исчерпывать не только бытие, но и ничто, впадая в противоречие. Это не возможно ни при каких условиях, ибо абсолютное безусловно, и лишь погруженное в становление, превращенное в него им, где все и ничто безразличны и не есть, эти противоречия, не имеющие, не находящие себе места, снимаются. Это были бы внешние противоречия, если бы могли быть, поскольку в абсолютном нет овнешненного и внутреннего. Абсолютное не становится, не бывает в становлении. Жизнь прошла и была такова. И постфактум может быть вскрыта и анатомирована, но в непосредственном бытии философская резиньяция беспомощна, даже если объявляет себя самосознанием. Абсолютная красота, абсолютная нравственность, абсолютное добро и проч., и проч., к вящей радости воинствующей серости обнаруживает свою двуличную, ехидную природу, давая индульгенцию всепрощения и тем не требуя личной аскезы, страстей и нравственности, взыскуя только одну единственную жертву в виде идеи недеяния, небытия, невозможности, утвержденной в качестве непреложного закона, отказывающего человеку в универсальном развитии. Но только здесь, и только в мышлении, в чувствах. Интеллигент распят между двумя мирами и ни одному из них не принадлежит. Он – место встречи, та душа, где Дьявол с Богом сражаются не на жизнь, а на смерть и тем более не на живот, и независимо от того, кто победит, подсуживать человек не имеет права, а гадят и бог и дьявол одинаково и различить их невозможно. Интеллигент распят между прошлым и будущим прошлым и будущим, между историей и культурой, между очередями, скандалами, нищенским существованием и библиотеками, концертными залами, музеями, мастерскими, между искусством и красотой распят искусством и абсолютной красотой, между абсолютной и красотой, он между происходит в теснине, как взаимопротивотечение, где все это умудряется перетекать через него, насквозь не смешиваясь. (Сейчас, по счастью рафинированный интеллигент вымер, избавлен от страданий быть, поскольку лишен всего, даже унижения. Зажравшийся служащий, наемный работник, пришедший ему на смену, свято место пусто не бывает, получил сытое существование и может ходить, впадая в религиозный экстаз на презентации, скуки ради посещать престижные концерты и лениво копошиться в интернете, но все обессмыслилось, поскольку давно стало имитацией заведомо предсказуемых реакций. Нет тех сил, которые вызывали к жизни демонов музыки, теперь это простая скучная идеология. Так положено. Поэзия. Театр, Кино, - все стало товаром. Все стало условным и ненастоящим. Скользкая пустота. Само время стало банальным времяпрепровождением. Зевающее пространство, лишает действительность даже трагедии переживания, поскольку ничего не происходит. Перистальтика заботит больше чем драма идей. И всюду самодовольное жлобство. Роль интеллигенции выполняют игровые автоматы. Музыкальные в филармониях, марионеточные в театрах и для раскладывания пасьянса в философии. Катарсис заменен очистительной клизмой литературных, внезапных как понос средств. Интеллигенции просто нет места в этом мире, даже в палеонтологическом музее). Ничейная земля. Канализация. Свалка духа и свальный грех, где тайно совокупляются, «злягаються», «случаются» и рождают монстров идея и материя, дух и бытие, занимаясь кровосмешением. Инцест, ибо вся эта предметность вспоена одной кровью – черной кровью творчества, магией, вызванной к жизни без сердца, без естества мистерий творения из ничего, хотя в основе лежит истекшая вечность. Зомби. Пан-интеллигибельное пространство захламлено всей дребеденью истории, составляющей как в детском калейдоскопе изумительные случайные композиции и есть там все, кроме самого интеллигента. Вопрос «Где я? Кто я? Что я?. Утрата одиночества. Он одинок, но не так как одиноко одиночество, а как одиноко само общение. Он – весь обещание. «Человек задуман один» (Цветаева). Задуман до основания. Задуман насмерть. Он свобода, которая – абсолютная ограниченность – сумерки между вечностью и бесконечностью – жизнь в абсолютной глухоте, когда не слышно как стынут звезды и растет трава – чистая сила воображения. «Сила воображения, - говорит истлевший Фихте, - не полагает вообще никаких твердых границ, так как она сама не имеет никакой твердой точки зрения, только разум имеет нечто твердое тем, что сам он впервые фиксирует силу воображения. (испытывает и воображает ее – А. Б.). Сила воображения есть способность, парящая между определением и не-определением, между конечным и бесконечным». Не только сила, но и слабость воображения, сила притяжения, растягивающая я, перефразируя Фихте между двумя несоединимостями на время, заставляя время обнаруживать свою соразмерность с человеческой тварностью и тем истекать из бесконечности, бьющей светоисточником через смертную душу. Дух – пробоина, скважина. Душа – синекдоха – риторическая фигура, состоящая в уподоблении части и напротив, части целому. Интеллигенция – слабость, женственность духа, его страдание и исчадье очень крохотного, домашнего ада по долгу службы или по привычке думающего, пекущегося, озабочивающегося о судьбах мира, как будто интеллигент единственно отвественный за его судьбу и мир держится его воображением. Неприкаянность, неприменимость и отчаяние заключают его к свободе. Интеллигент – одиночество свободы, ее вкрапление в качестве необходимости («соль бытия», английская? поваренная? бертолетова?) – случайность свободы вопреки диктату нужды, шалая судьба свободы, без следа и вслед смотреть не стоит. То, что для других есть далекое будущее, для интеллигента – прошлое. Пройденное. Он жив прошлой свободой, которая давно необходимость и природа. (Интеллигент – бродяга, но его странствия зачастую становятся беспечным фланированием или шлянием, слонянием не разбирая времени и ли тая пространства, как чистая длительность духа или его прерывность – все равно. Он результирующая эпохи, ее невольный критерий и подведение итогов, пустая трата времени. По отношению к нему время судят, им объявляют приговор. На интеллигенте лежит вина за то, что он не сбылся, за несодеянное. Он амнистия времени и его приговор, даже если он уже не существует). Дух безответственен и безответен. Он вечное невозвращение и потому лишен рефлексии (и морали) в ее первозданности («рефлекчере» - обращать назад, то же, что и раз-врат), но оглянувшись он теряет душу, ненужную, опостылевшую, вечно ноющую Евридику и он уходит не оглядываясь, огладывая пространства, а душа все никак не желает возвращаться к жизни, поскольку она то, как раз, следуя за духом и возвращается, единым духом претерпевая возвращение. Она сталкивается в антагонизме с собой, пытаясь вытеснить бывшее настоящим. Душа вообще, вотще обращенная и потому – чистая рефлексия чувства, которое еще может быть без понятия, еще только может быть, а может и не быть, поскольку взгляд духа, брошенный назад – казнь и приговор, и избавление от необходимости следовать за… «Не торопись, поскольку все дороги тебя ведут единственно к себе. Не торопись. Иначе будет поздно, иначе твое собственное «я», ребенок, что ни миг – новорожденный и вечный, не догонит никогда!» Х. Р. Хименес, пер А. Гелескула. Песни Офелии. Песни Сольвейг. Юэфу… Интеллигент не владеет душой, он – не-иное и не встречает «упорствующего иного» (И.Ильин), понимая абсолютную простуду смертью всего и вся. И потому он – панический ужас бытия и мужество духа, цинизм и вседозволенность, осознавшего свою уникальность случая, и утонченная возвышенная красота «не-иного». Это само время пребывания красоты, снисхождение ее к человеческому, индивидуация, оплотянение, огрубление ее, но только и всего лишь всеголишающее, лишайное пятнами плесневеющего пространством наличного бытия – время, язвительное в своей вечностремительной природе и потому неприкасаемое, смертельное, но и смертное, смирительное, усмиряющее. Интеллигенты даже не само время, но его измерения, изобары. Песчинки в часах. «Это те минуты жизни, которые страшно колыхнуть, - чтобы не кончились. Это нервная поверхность воды, в которой точность отражения становится дорога как отражаемый образ.» (Кн. Волконский) Наваждение, манна, каприз, «саби» – «печаль одиночества», прихоть и похоть духа. Безвременье, которое – причина времени. Интеллигент – архитектон, строящий замки на песке, нет, воздушные замки, и пока надстраиваются верхние, вечно недостроенные, незавершенные этажи, нижние осыпаются, а верхние растут чуть быстрее. Чем осыпаются основания, так и летаем. (Интеллигенция формальна, как чистое отношение, боль в себе и для себя, движение как таковое, тотальность чувства, завершенного в своей принципиальной незавершаемости и избыточное в своей всеполноте, и потому сверхбытийное, превышающее необходимость в своей преждевременном расплескивании в свободе. Она – вдруг, неожиданна и внезапна для свободы и вносит смятение и хаос организующей своим происхождением, странствием, странное, непредсказуемое, зачастую нелепое пространство причудливых, необусловленных форм, там, где их быть не должно, все время изменяя и изменяясь всем временем. Это всегда исчезающая форма, заворожено фиксирующая свое истаивание, стаивание ставшего в становление, самоисчерпание и превращение. Интеллигент непротиворечив, как непротиворечиво само противоречие. В своей абстрактной тотальности, абсолютного предела, которым вступает его «я», как предел всему, он может отрицать только самого себя и потому, как персонификация безусловного любую мелочь возводить в мировую проблему, даже такой пустяк как судьбы мира не проходит незамеченным перед абсолютным обывателем. Сентиментальное путешествие по жизни относит даже гибель миллионов к неудобствам и неурядицам, которые нужно мужественно перетерпеть и пережить, коль скоро они не касаются непосредственно. И тем не менее интеллигенция – простая мера эмансипации человека, хотя и не его сущность, только видимость. По ней видно, сколько пройдено, а главное, сколько осталось, и осталось ли вообще. Мне жаль это писать, и жалость эта унизительна, прежде всего для меня.) |
07 2008 22:45:00
· 0 Комментариев ·  |
|
|||
| Нет комментариев. | |||
|
|||
| Пожалуйста, залогиньтесь для добавления комментария. | |||
|
|||
Рейтинг доступен только для пользователей.
Пожалуйста, залогиньтесь или зарегистрируйтесь для голосования. Нет данных для оценки.
| |||
|
|||
| 29 ноября врачи проведут общероссийскую акцию против ... 8 ноября профсоюзы проведут митинг в поддержку арест... Докеры Ейского морского порта начали «итальянскую з... Валентин Урусов сделал заявление в связи с преследо... 7 ноября в Москве левые силы проведут "КРАСНЫЙ МАРШ" Moody’s предсказал рекордное падение золотовалютных р... 12 сентября потеряла сознание участница голодовки ра... Московские больницы в ближайшие месяцы ждут внутрен... В Уфе участники акции протеста встретились с предста... 9 сентября 6 активистов профсоюза медиков начали голо... | |||
|
|||
| 5 ноября 2014 года в Вашингтоне пройдёт Марш Миллиона ... МВД Испании перебросило в Каталонию более 400 сотрудн... Митинг против запрета референдума о независимости. П... Работники школьных автобусов Нью-Йорка грозятся объ... Стачка на заводе Bombardie может закончиться 15 сентября В Китае 16 000 работников дочерних подразделений тайва... У берегов Ливии затонуло судно с 250 мигрантами Из-за забастовки на Air France, стартующей 15.09, под вопросо... В США начали забастовку работники автомобильной про... Пилоты Lufthansa 10 сентября провели забастовку в Мюнхене | |||
|
|||
|
|||
| Правительство, которое не хочет кормить свой народ, будет кормить чужой. morky | |||
|
|||
|
|||