А вот моя речь на суде. Поскольку в зале было только два места для публики, я начал произносить ее в фойе, где скопилась наша группа поддержки. Затем я произнес ее (кроме первого абзаца) перед судом. Прокурору даже возразить было нечего, судья откровенно веселился и даже обсудил со мной текущую политику - есть ли в России цензура и политические репрессии. Он считает, что сейчас - не 1937 год. Я поддержал алегорию - 1935-й. Он возразил - нет, скорее 1933-й. На результат дела, разумеется, ни беспомощность прокурора, ни мои аргументы, ни расположенность судьи повлиять не могли. Никто не хочет лишиться работы.

Моя речь на суде 25 июня по делу Левого фронта

Мне как историку приятно участвовать в историческом событии. Сегодня у нас в России первый процесс по статье КоАП 20-28. Группу граждан, включая и меня, обвиняют в организации деятельности общественной организации, деятельность которой приостановлена. Как сказали нам в полиции: обкатаем эту статью на вас. Так что процесс имеет большое общественное значение. Обкатают на нас, и затем по прецеденту будут преследовать любые незарегистрированные неформальные объединения, которые Прокуратура станет приостанавливать без суда за то, что у них не по шаблону оформлен устав или вовсе нет никакого устава. Я понимаю, что при существующей судебной системе любой процесс с политическими обвинениями – это цугцванг, но все же хотел бы изложить свои аргументы, которые показывают всю абсурдность обвинения.
Напомню, что по закону об общественных объединениях (ст. 5) «Под общественным объединением понимается добровольное, самоуправляемое, некоммерческое формирование, созданное по инициативе граждан, объединившихся на основе общности интересов для реализации общих целей, указанных в уставе общественного объединения (далее – уставные цели)». Левый фронт не соответствовал этому определению и, строго говоря, не мог регулироваться этим законом, так как не имел устава – были только оргпринципы, и цели его были указаны в программных документах. Поскольку поступил политический заказ прекратить деятельность Левого фронта, прокуратура стала толковать статью 5 с точностью до наоборот: если кто-то не подпадает под закон, его следует приостановить и заставить в присутствии представителя прокуратуры принять устав по шаблону, предназначенному для организаций, нуждающихся в регистрации. То есть прокуратура претендует на роль регистратора всех неформальных объединений.
Важно понимать, что означает такое, мягко говоря, неточное толкование закона прокуратурой? Теперь прокуратура может приостановить любое неудобное власти неформальное объединение, у которого нет устава или устав написан не по шаблону. Можно приостановить туристическую группу, неформальных музыкантов, не говоря уже о людях с активной политической позицией: экологов, защитников своего двора, любителей старины и т.д. Мы идем к обществу, где Старший брат в голубом мундире будет следить за нами из-за кустов.
Что это означает для нас, и для этих музыкантов, туристов, общественников? Это значит, что если вы подпали под приостановку и потом оказались вместе на одном мероприятии, то вы – уже правонарушитель, что бы вы ни делали. Именно так и трактует в своем представлении о привлечении нас к ответственности замоскворецкий межрайонный прокурор Киселев события 12 июня. А мы здесь рассматриваем только события 12 июня. Вина участников Левого фронта, если верить его постановлению, заключается в том, что они оказались в одном месте во время организованного другими людьми общественного мероприятия – «Марша за нашу и вашу свободу».
Конечно, вполне естественно, что люди с активной гражданской позицией, которые выступают против нарастания политических репрессий в нашей стране, оказались на этом мероприятии. Если они знакомы и поддерживают близкие лозунги, то закон разрешает им стоять рядом и даже общаться между собой – ведь приостановлена организация, а не сами физические лица. Что же им – в разные стороны разбегаться при виде друг друга? Этого хочет прокурор Киселев?
Если следовать закону об общественных объединениях, то речь идет о деятельности этих объединений как целого. Эти объединения проводят митинги, шествия и другие мероприятия. Левый фронт 12 июня не проводил собственных мероприятий, никаких решений о 12 июня ни Исполком, ни Совет ЛФ не принимали. Таков юридический факт. Таковы законы Российской Федерации.
Но не таковы законы прокурора Киселева.
Прокурор признает, что объективную сторону правонарушения, предусмотренного статьей 20.28, составляют только действия физических лиц именно по организации деятельности объединений, в отношении которых имеется решение о приостановлении, а также участие граждан именно в такой деятельности, а не какой-то другой. Но никаких конкретных доказательств, что обвиняемые по настоящему делу 12 июня предпринимали какие-то действия по организации деятельности именно Левого фронта прокурор не нашел и вероятно не мог найти. Все его обвинения построены на гипотезах и домыслах.
Прокурор Киселев утверждает, что участники Левого фронта осуществляли именно его деятельность, потому что несли флаги красного цвета с надписью «Цензура». Чтобы хоть как-то обосновать это свое парадоксальное утверждение, прокурор Киселев пишет, что обвиняемые им граждане несли флаги с надписью «Левый фронт». Только ее никто не мог прочитать, потому что она была «частично заклеена». «Частично» – это когда видно часть букв «Л», «Ф» и «Т». Так прокурор Киселев решил приостановить не только любую общественную деятельность участников приостановленной организации, но и буквы русского алфавита. Мы увидим, что этот конфликт прокурора с русским языком не случаен.
Парадокс заключается в том, что постановление о приостановке деятельности Левого фронта не приостанавливало и не могло приостановить употребление какой-либо символики, так как Левый фронт не имел официально зарегистрированной символики. Это признает и заместитель прокурора г. Москвы Ведерников в своем постановлении о приостановке деятельности Левого фронта. Из этого ясно следует, что не существует юридической связи между приостановкой деятельности Левого фронта и запрета использования гражданами какой-либо символики. У Левого фронта не было юридически зарегистрированных прав, в том числе и на символику. Любой гражданин может написать на красном флаге Левый фронт, и организация не может оспорить этого его права. Этот цвет, эти буквы, эти слова русского языка никем не приостановлены, даже Московской городской прокуратурой. А уж если они заклеены словом «Цензура», то прокурора Киселева и вовсе невозможно понять – ведь организацию с названием «Цензура» никто не приостанавливал. Таким образом, граждане, собравшиеся на разрешенном мероприятии, чтобы выразить свою гражданскую позицию, держали в руках никем не приостановленную символику, пришли сюда не по решению какой-либо организации. Они ни в чем не виновны перед законом.
То, что граждане пришли сюда сами, а не по приказу руководства, особенно смущает прокурора Киселева. И он решил это руководство гражданам назначить. Мне очень лестно, что прокурор назначил руководителем меня. В постановлении прокурора так и сказано, что я «возглавлял колонну участников мероприятия». Одно печалит меня: прокурор не имеет никакого права назначать руководителей колонн и общественных организаций, даже приостановленных.
Я не скрываю, что являюсь членом Исполкома Левого фронта. Для прокурора Киселева это – явное доказательство моей вины. Это же значит, что я – какой-то начальник над участниками Левого фронта.
Прокурор Киселев вообще отнесся к своим обязанностям халатно. Он обвиняет даже не столько меня, сколько какого-то Александра Владимировича (я, как известно, Владленович), слово «мероприятие» употребляет так, будто оно женского рода («возглавлял колонну участников мероприятии»). Так что конфликт прокурора с русским языком не случаен.
При опросе в прокуратуре 13 июня я разъяснил, что Исполком принимает свои решения коллегиально. Кворума Исполкома на Якиманке не было. Сторонники Левого фронта прекрасно обходились без начальства раньше, не понадобилось им начальство и 12 июня. Наши товарищи умеют думать своей головой и действовать без приказов.
Прокурор Киселев о чем-то таком догадывается, поэтому употребил многозначное и юридически неясное слово «возглавлял». Что это значит? Стоял впереди? Да, стоял. Но стоял не один. Были люди, которые стояли и передо мной, и я с ними общался, хотя они и не принадлежат к Левому фронту.
И потом стоять впереди уж никак не запрещено. Так что прокурор имеет в виду «руководил». Но тогда прокурор Киселев должен был озаботиться какими-то доказательствами своего утверждения. Какие-то свидетели должны сообщить нам, что Шубин давал указания демонстрантам, как им стоять, куда идти.
И с этой мифической колонной, и со мной лично у прокурора Киселева случилась большая неувязка. Он утверждает, что колонна состояла из людей, которые несли флаги Левого фронта.
Давайте рассмотрим эту колонну на фото. Прокурор Киселев должен был бы знать, а суд знает наверняка, что колонна должна иметь определенные размеры, длину и ширину. Ширина колонны здесь хорошо видна – она перекрывает всю улицу. Хорошо видно, что в колонне стоят люди с самой разной символикой, даже белоленточной, что не характерно для Левого фронта. Также там были и люди с флагами «Рот-фронта» – не случайно среди задержанных был и пожилой человек с флагом Рот-фронта Николай Николаевич Тетёхин, которого полиция довела до больницы своим задержанием, и другие граждане, которых прокуратура теперь не привлекает по этому делу. Так что колонна была разнородной. Это не была колонна именно Левого фронта.
Абсурдность и противоречивость версии прокурора Киселева вызвана тем, что он опирается на откровенно фальсифицированные показания нескольких полицейских. Количество откровенных фальсификаций в их показаниях таково, что прокурору Киселеву долг велел бы не нас преследовать, а срочно возбуждать против этих работников полиции дела по поводу лжесвидетельства и ложного доноса. На листах дела 7-9 и 13 показаний лейтенанта Панова и сержантов Ларина и Панькина утверждается, что сотрудники полиции, увидев у меня в руках красный флаг с белой звездой и надписью Левый фронт, который закрыт прямоугольником с надписью «Цензура», неоднократно требовали этот флаг свернуть, а я якобы отказался. После чего меня попросили пройти в служебный автотранспорт. Я оставляю в стороне вопрос, каким образом полицейские могли бы прочитать надпись Левый фронт под черным прямоугольником, мы уже видели, что это невозможно. Я пока оставляю в стороне вопрос, каким образом у меня в руках мог оказаться красный флаг, когда я держал транспарант белого цвета на всех этапах событий вплоть до задержания, что отлично видно на фото. Я не спрашиваю, почему просьба куда-то пройти (в сопротивлении меня никто не обвиняет) привела к тому, что меня, ни слова не говоря, потащили за пределы легального митинга. Здесь нестыковки в показаниях полицейских очевидны.
Меня другое интересует. Как получилось, что в ОВД Якиманка нам была представлена совсем другая версия, зафиксирована не только в написанных как под копирку рапортах полицейских, но и в протоколе ЦАО № 0609233 об административных правонарушениях, на котором стоит моя подпись. Это значит, что без меня этот документ исправлять нельзя. А там полицейские предлагают такую версию: «держал в руках красный флаг с черной звездой», символизирующий Левый фронт. Эта надпись была уже сама по себе признанием сержантов Ларина и Панькина в лжесвидетельстве, потому что никакого флага с черной звездой в этой части демонстрации не было в помине. Это доказывает, что сержанты ни к кому не подходили с требованием свернуть символику Левого фронта, потому что они понятия не имели, какую символику следует сворачивать. Разумеется, они не представлялись и не предъявляли документы, а просто напали на колонну демонстрантов с разнообразной символикой. В противном случае они могли бы разглядеть и обсудить с демонстрантами их символику, и знали бы, что никакой черной звезды там не было.
Возмущенные явным фактом лжесвидетельства, мы написали заявление в прокуратуру. Сержантам сообщили об их ошибке, и они принялись фальсифицировать документы, в чем суд может легко убедиться, присмотревшись к листам 7 и 13 дела. Поверх «черной звезды», о которой можно прочитать в представленной мной копии, лежит грубый слой побелки, и другой ручкой вписано иное описание символики. Рапорта, разумеется, заменены и не соответствуют тем, которые были предъявлены нам в ОВД Якиманка 12 июня. Таким образом, вторая фальсификация проведена не менее грубо, чем первая, она очевидна, и показания уличенных лжесвидетелей сержантов Ларина Н.Н. и Панькина Д.О. не могут быть использованы в суде, как и показания лейтентанта Панова, поддержавшего их вторую версию.
Обвинение ссылается также на ряд видеозаписей, которые мы с вами посмотреть не можем. Но легко можем понять, что они никак не доказывают нашей вины. Первую видеозапись нам описывает своими словами оперуполномоченный лейтенант Машков А.В. в присутствии понятых Пенькова и Зерцалова. На этой видеозаписи, как утверждают эти граждане, видны события, предшествовавшие моему задержанию. Здесь предлагается такая версия. Машков, Пеньков и Зерцалов уже признают, что я нес не флаг, а транспарант. Это – осиновый кол в показания лжесвидетелей Ларина и Панькина. Но затем начинается сущая фантастика. Якобы ко мне подошли два полицейских и потребовали свернуть транспарант, на котором были изображены лица, похожие на Удальцова и Развозжаева, и написано: «Свободу Удальцову и Развозжаеву». Если бы это действительно произошло, то невозможно представить себе более незаконного и провокационного требования – свернуть транспарант, непосредственно соответствовавших теме разрешенного митинга. В действительности этого, разумеется, не было, и мы бы легко в этом убедились, если бы нам продемонстрировали данную видеозапись. Лжесвидетельство в этом вопросе группы Машкова-Пенькова-Зерцалова подтверждается и их утверждением, что якобы вместе со мной этот транспарант держал Дмитрий Лиликин, хотя всем известно (и хорошо видно на фотографиях), что его держала моя супруга Наталья Герулайтис, к которой у прокуратуры никаких претензий не возникло. В любом случае, утверждение группы Машкова-Пенькова-Зерцалова является нашим алиби, потому что требование свернуть транспарант не может считаться законным ни при каких толкованиях приостановки Левого фронта.
Итак, очевидно, что аргументы обвинения мало того, что сфабрикованы с помощью подделок и побелки, но еще и глубоко противоречивы. Лжесвидетели просто не успели договориться между собой, изобличили себя и друг друга. В правовом государстве они бы уже стали объектом судебного преследования. Но в нашем государстве судят не их, а нас.
Прокурор Киселев тоже опускается до прямой неправды. Он утверждает: «согласно материалам проверки Шубин А.В. осознавал, что совершает противоправные действия, так как перед демонстрацией был предупрежден сотрудниками полиции о приостановлении деятельности незарегистрированного общественного объединения «Левый фронт»».
Во-первых, персонально ко мне никакие сотрудники полиции ни с какими предупреждениями не обращались, о чем я поведал при опросе меня в прокуратуре. О приостановке я знал и без них, что признает и сам прокурор Киселев. Напротив, это я указывал сотрудникам полиции на незаконность их требований в отношении другого человека (впоследствии не задержанного и мне не известного), но они со мной в диалог вступать не стали. Видимо эта моя юридическая работа и стала причиной задержания.
Эпизод моего общения с полковником полиции, показаний которого в деле нет, превратно толкуется оперуполномоченным лейтенантом С.С. Барановым, который смотрел другие видеозаписи. Однако, в отличие от групп Ларина-Панькина и Машкова-Пенькова-Зерцалова лейтенант Баранов не хочет, чтобы его уличили в лжесвидетельстве и выражается очень осторожно. Он признает, что перед задержанием я держал не флаг, а баннер, окончательно уличая в лжесвидетельстве Ларина и Панькина (лист 41 дела). Он признает, что из видеозаписи нельзя точно разобрать, что говорит Шубин сотруднику полиции, и потом добавляет, что Шубин «говорит не отчетливо: «Организация имеет право на флаг»». Смысл здесь имеют только слова «говорит не отчетливо». То есть лейтенант Баранов признает, что не смог ясно расслышать, что говорит Шубин. Разумеется, я говорил именно то, что и считаю: нет организации, которая имеет юридическое право на этот флаг. В шуме и гаме, при плохом качестве звука лейтенант мог и пропустить слово «нет». Зато его не пропустил полковник, которому я разъяснил незаконность его требований (которые, однако, были выполнены молодым человеком, к которому полковник обращался). Также я спрашивал полковника: «Известна ли вам организация, которая имеет юридические права на этот флаг?» Полковник сердито посмотрел на меня (это видно на фото в деле), но в диалог со мной вступать не стал, а просто ушел. В любом случае, ни этот полковник, ни сержанты ко мне ни с какими требованиями не обращались и обращаться не могли, потому что лично я флага не держал, и руководить другими людьми на этой демонстрации не имел юридических оснований.
Во-вторых, приостановка деятельности Левого фронта никак не могла привести к осознанию мной противоправного характера деятельности, потому что деятельности именно Левого фронта я 12 июня не вел, участвовал в разрешенном шествии и нес никем не запрещенную растяжку. Моя позиция в документах проверки, на которые ссылается прокурор Киселев (листы дела 24-25) изложена вполне ясно: 12 июня я не участвовал в организации мероприятий Левого фронта, потому что Левый фронт своих мероприятий не проводил. Зачем прокурору Киселеву понадобилось придумывать «осознание вины»? Видимо, за неимением более убедительный аргументов и каких-то фактов в подтверждение своей гипотезы.
Хотя я и не считаю, что держать флаги с надписью Левый фронт незаконно, так уж получилось, что лично я не держал никаких флагов – ни красных, ни черных. И прокурор не может оспорить этот простой факт. Мы с женой держали растяжку с лозунгом «Свободу Удальцову и Развозжаеву». Вполне естественно, что здесь собралось много сторонников Левого фронта – ведь репрессии против наших товарищей возмущают их, они хотят проявить свою солидарность с Удальцовым и Развозжаевым.
Моя роль скромнее. Я выражал свою гражданскую позицию. Мои товарищи тоже выражали свою позицию – и не по приказу «возглавителя колонны», не по решению органов Левого фронта, а потому что не могут иначе. Сейчас стыдно жить иначе. Потому что если сегодня не заступаться за жертв беззакония – завтра каждый из нас станет жертвой беззакония. Задержания мирных граждан на разрешенном шествии – это новый уровень политических репрессий, и если их нарастание не остановить, рано или поздно они коснутся каждого.
Мы не виновны в нарушении закона. Наша вина – в противостоянии беззаконию. Сегодня выяснится, на чьей стороне суд.

источник