Я редко оперирую в дискуссии фактами личной биографии. Откровенно говоря, я ее вообще почти не вспоминаю, руководствуясь информацией другого порядка. Но недавняя инициатива Госдепа США заменить в ряде служебных бланков, в т. ч. в заявлении на первичное оформление паспорта слов  «мать» и «отец» на «родитель 1» и «родитель 2» оживила в моей памяти одно обстоятельство, злостно омрачавшее мое лучезарное советское детство.

Когда мне было около 10 лет, мои родители развелись, и я решила остаться с отцом. Мы очень похожи, и мне всегда было с ним интереснее. Советский суд, самый гуманный в мире, выслушал мое решение, задал пару уточняющих вопросов и – бинго! – отныне я могла таскаться с папой в его командировки, изводить его вопросами об Африке и о милиции, где ему доводилось работать, отпрашиваться у него на региональные/межрегиональные соревнования и получать затрещины за невыполненное задание по испанскому. Разрушение семьи не превратилось для меня во вселенскую трагедию. Я быстро обнаружила, что моя жизнь стала гораздо динамичнее, свободнее. Отцовский образ жизни с его мотаниями по стране, жесткой необходимостью учиться, отсутствием необходимости постоянно посещать школу, соответствовал моим представлениям о счастье куда больше, чем монотонное, полностью регламентированное существование среднего провинциального ребенка.

Да, в страшном тоталитарном Советском Союзе я неделями пропускала школу, когда была на спортивных соревнованиях, в поездках совершенно спокойно могла в без десяти полночь заломиться в гостиничный ресторан покушать, имела рублей 20-30 карманных денег (мы обменивали неиспользованные талоны на рубли; советская система переоценивала нашу способность питаться раза в 2-3). Словом, жизнь моя была своего рода авантюрной идиллией. Но было одно но.

Любой разговор со взрослыми (кстати, тренеры составляли приятное исключение, они никогда такой фигней не интересовались) примерно на третьей минуте выруливал на вопрос «А где твоя мама?» «Ну, мои родители развелись, и я живу с папой. А мама живет отдельно. В другом городе». Далее следовали дичайшие предположения что:

- я бедный, несчастный ребенок! (ребенок удивлялся);

- отец похитил меня у бедной, несчастной матери! (далее следовала лекция про самый гуманный в мире суд и права гражданина СССР, достигшего 10-летнего возраста);

- суд не должен был такого позволять! несмотря на решение суда мать не должна была отпускать ребенка! (ребенок нехорошо прищуривался и затаивал злобу);

- это какая-то неправильная мать! алкоголичка! проститутка! дура безмозглая! (по вопросу, кто здесь безмозглый, разворачивалась бурная дискуссия).

Можете себе представить, как мне это надоело за период с 10-и до 16-и?

Нет, вы не можете.

Учитывая, что я была общительным ребенком, что мы часто переезжали с места на место, - менялись учителя, соседи по подъезду, соседи по купе, друзья и, соответственно, родители друзей, дворовые тетушки, где я учила всех играть в свои любимые «колдунчики», «стоп» и «победу»… - нет, вы действительно не можете.

Отец, будучи по одному из образований юристом, рассказывал мне историю из практики Плевако, добившегося оправдательного приговора для убийцы, чья вина была неопровержимо доказана.

Ctrl+V, Ctrl+C:
Однажды попало к Плевако дело по поводу убийства одним мужиком своей жены. И вот, когда дошла очередь до защиты, Плевако встал и произнес:
- Господа присяжные заседатели!
В зале начал стихать шум. Плевако опять:
- Господа присяжные заседатели!
В зале наступила мертвая тишина. Адвокат снова:
- Господа присяжные заседатели!
В зале прошел небольшой шорох, но речь не начиналась. Опять:
- Господа присяжные заседатели!
Тут в зале прокатился недовольный гул. Плевако продолжал повторять:
- Господа присяжные заседатели!
Началось что-то невообразимое. Адвоката стали чуть ли не оттаскивать от трибуны, зал ревел вместе с судьей, прокурором и заседателями. Тогда Плевако сказал:
- Ну вот, господа, вы не выдержали и 15 минут моего эксперимента. А каково было этому несчастному мужику слушать одно и то же 15 лет?

Разговоры о том, что «дочка должна жить с мамой», уже лет в 13 доводили меня до полного остервенения. Тем более что я знала, как буду при случае строить свою защиту. : ) Но будучи человеком испорченным вежливостью, никогда не могла в достойной форме выразить этим милым людям, что я о них думаю. Годы прошли, иных уж нет, а те далече… и вдруг. И вдруг Госдеп рассматривает пресловутое решение про родителей №1 и №2 и стон идет по всей земле русской: как же так, нехристи лишают самого святого! мама должна быть мамой, а папа – папой! И я понимаю, что это те же люди. Что это мой шанс, может быть последний, сказать им все то, что я мечтала выразить на протяжении долгих шести лет. Так вот, дорогие мои, это стихотворение Мирослава Немирова посвящается вам. Целиком и полностью.

И, раз уж устраивать вечер воспоминаний, приведу один из типичных эпизодов того золотого времени. Мне 12 лет, шестой класс.

…Я ползаю по полу, вычерчивая на миллиметровке контур ночной рубашки.

- Что это ты делаешь? – спрашивает папа.

- А это нас на труде учат ночнушку шить. Кстати, ты еще должен мне дать денег на ткань, на следующем уроке мы уже выкройку делаем.

- Не дам.

- Это почему?

- Я еще должен объяснять, почему? Боже мой, зачем тебе ночнушка?! На что ты тратишь свое время? Иди займись испанским или почитай что-нибудь. Когда ты будешь поступать в московский университет, тебя не спросят, как ты шила ночнушки.

- Но папа!!! – вопль искреннего детского отчаяния.

- Не смеши. Если бы тебе это было нужно, ты бы купила на свои.

- Ну вот еще, буду я еще на эту ерунду свои деньги тратить! – надуваюсь я.

-  А по-твоему, я буду тратить?

- Ну все же будут учиться шить… приобретать полезный навык… всем деньги дают… получается, завтра все будут кроить ночнушки, а я одна не буду!?

- Тебя в этом что-то смущает? – насмешливо так.

- Нет! – рявкаю я злобно.

- Ладно, если тебе так нужен этот навык, могу пожертвовать свой носовой платок. Если тебе нужен навык, а не ночнушка, его хватит. – Папа разворачивает платок. - А что, смотри, он большой!

Я хлопаю дверью, и уже в своей комнате разражаюсь хохотом.

На следующий день.

- Меня, между прочим, по твоей милости с урока труда выгнали. И тебя вызывают в школу.

- Когда?

- В следующую среду. Кстати, училке очень не понравилась твоя идея с платком. Она говорит, что пока не будет нормальной ткани, она меня на урок не пустит.

- Очень хорошо.

- Папа!!!

В следующую среду, прекрасным сентябрьским днем мы стоим во дворике школы. Я ковыряю ногой листву, учительница излагает папе свое видение учебного плана по труду. Они беседуют очень мило, с полным взаимопониманием, пока не подходят, наконец, к необходимости выделить деньги на ткань для ночнушки.

- Не дам, - коротко отвечает папа.

- Но почему??!

- В Советском Союзе образование бесплатное.

- Но это же не плата. Это для ночнушки, которая останется вашей дочери.

- Ей не нужно. Пижама у нее и так есть.

- Но перед этим мы пекли сырники!

- И что?

- И все приносили из дома продукты, и ваша дочь тоже. Это обычная практика. Вы же давали ей деньги на сырники!

- Да-а-а? – папа нехорошо смотрит на меня, я очень нехорошо – на учительницу, кончается тем, что мы оба смотрим на нее очень нехорошо.

- Но как она будет учиться?! Девочки должны уметь шить! – кричит учительница.

На папе крупными буквами написано: «моя дочь ничего такого не должна», и я уже ожидаю крупный скандал, как вдруг папа смиренно говорит:

- А я предлагал ей свой носовой платок. Она не берет.

В моем аттестате нет дисциплины «Труд» и максимум, что я когда-либо буду шить, - это варежки.

Казалось бы, при чем тут однополые браки? Да по сути и не при чем. Если разделение гендерных ролей есть, то, конечно, очень важно, идет ли речь о маме или о папе. Если разделения гендерных ролей нет, то абсолютно не важно, кто из взрослых членов семьи мужчина, кто женщина, отличаются у них половые признаки или нет. Достаточно того, что оба - существа, обладающие человеческим сознанием и гражданскими правами.

В довершение, дорогие поборники гендерных ролей, еще пара цитат:

"Только прожив полных 4 года в Америке, могу наверняка утверждать, что российским женщинам живется очень плохо. Им приходится играть все социальные роли одновременно. Мало того, что они основные добытчицы в большинстве семей, они еще обязаны "за собой следить". Россиянки - фанатичные посетительницы женских салонов, а среднестатистическую женщину с российскими корнями легко узнать в иностранной толпе по яркому макияжу и высоким каблукам (возможно, она подсознательно играет роль проститутки?). Русские пожилые тетушки - активные посетительницы всех возможных культурных мероприятий, а знаменитая русская бабушка (ТМ) неиссякаемый политический фронтовой ресурс: и для сталинистов, и для демократов, и для всех остальных.
В Нью-Йорке, в Виллидже, где мы живем, на детских площадках гуляет с детьми равное количество мам и пап.
Для большинства пап – это не «вечерняя прогулка, после трудового дня". Многие папы – сидят дома с детьми лет эдак до 3-х, пока деньги на всю семью зарабатывает жена.
Папы не читают газету или болтают по телефону, они с увлеченно возятся с потомством. В основном - это молодые, красивые, умные люди, а вовсе не пожилые отчаявшиеся неудачники, которых «не берут на нормальную работу». Вчера папаша-музыкант, привел на детскую площадку 3 друзей-приятелей из своей музыкальной команды, чтобы развлекать 4 летнюю дочку. Музыканты пели детям песенки, катали всех желающих детей на плечах и играли в догонялки.
Представить себе подобную картину на российской детской площадке, населенной мамашами и бабулями, совершенно не возможно.
А среднестатистическая российская женщина – усталая мать-одиночка (или замужем за пьющем или занятым своими делами мужчиной), бегущая с плохооплаченной работы за ребенком в дет. сад. Почти всем моим разведенным подружкам мужья не платили алименты и поймать их было невозможно. Рождение даже одного ребенка в таких условиях – настоящий подвиг, а о том, чтобы рожать двух могут мечтать только немногочисленные жены новых русских. Впрочем, у этих свои проблемы.
Такое положение почти не связано с экономикой. Российским женщинам действительно сложнее, чем нью-йоркским заработать денег, тем более обеспечить всю семью, однако, в данном случае, важнее культурные стереотипы. Все мои знакомые американцы с русскими корнями, даже те, кто покинул Россию несколько десятков лет назад, воспроизводят модель поведения исторической родины: «бабы на кухне, мужчины в курилке».
Евреи ежедневно повторяют молитву: "Спасибо г-ди, что я не родился женщиной". Я бы посоветовала нью-йоркским женщинам повторять молитву: "Спасибо, что я не родилась женщиной в России".

«Ты раб, Нео. Как любой другой человек, ты был рожден в оковах, в тюрьме, которой ты не можешь почувствовать, увидеть или коснуться. В тюрьме для твоего разума».