Широкое лоснящееся лицо, умеющее в нужный момент улыбнутся кому надо, или прогневаться,  быстробегающие глаза, привыкшие ответить, если надо кивком, кого надо,  увидеть, нужное подметить, руки способные, если что, быстро протянуться для  рукопожатия, короткие толстые ноги, готовые на беготню по цехам и пролетам потерпевшего историческое поражение  завода с его придавленными бывшими хозяевами, – промышленными рабочими. Но здоровается он отнюдь не со всеми, даже директор завода, бывает, здоровается за руку с простыми рабочими, но только не этот профсоюзный бонза.  Другой человек…

Вот он идет  быстро по цеху, делая короткие частые шаги. В руке дорогая кожаная кепка, под курткой дорогой галстук, красивый строгий костюм. Спешит по каким-то важным для него делам. Ведь много надо сделать, переговорить с парой тройкой старых заслуженных рабочих, членов профсоюза, потом переговорить с начальством, начальниками цехов, участков, мастерами. День короткий, вечером банкет, день рождения у какого-то начальника, поэтому надо спешить, что бы все успеть. Тяжело дышит, ведь уже не молод, упитан, как следует. На лице играет сальная улыбка, в глазах уверенность в своем будущем. Открытое чувство обеспеченности, холеность…

Это Бубарев – заместитель председателя заводского профсоюза. Бывший рабочий, слесарь-испытатель. Как говорят знающие его, работавшие раньше с ним рабочие, работник из него плохой, вечно отлынивал, работал мало, все высматривал, как бы устроится так, что бы получать побольше, а делать поменьше.  После перестройки и контрреволюции, презрев простой физический труд, увидев как легко и просто в мутной воде всеобщего развала и  равнодушия можно подняться над разгромленным классом, над бывшими товарищами и друзьями, решил стать тоже начальником -- не большим, но все же. На профсоюзной конференции встал, и нисколько не стесняясь, предложил свою кандидатуру в заводской комитет профсоюза. «Давайте выберем меня, и еще кого-нибудь», - вот его доподлинные слова.

Когда на участке рабочие собирались для выбора кандидатуры в цеховой комитет, его фамилия и в вовсе не упоминалась, никто даже и не думал избирать его в руководящий орган своего профсоюза. Избрали его стараниями начальства и рабочих с других участков, которые его совсем не знали, а просто проголосовали «за».

Понимающие «что к чему» рабочие сразу поняли расклад и дружно проголосовали против такого «представителя рабочих», но их оказалось радикальное едва заметное меньшинство, их тонкий голос потонул в зычном хоре подпевавшей Бубареву на все лады многочисленной банды начальников и их прихвостней. И его выбрали…

Став небольшим, но начальником, освобожденным профсоюзным работником, «облеченным доверием коллектива», Бубарев неутомимо принялся за работу. Распределять путевки в дома отдыха своим и знакомым, места на лечения от профзаболеваний, участвовать в дележе еще советской профсоюзной собственности. Участвовать по мелочи, тайно, получая лишь небольшие крохи с барского стола вышестоящего профсоюзного начальства, однако, успев купить себе неплохой автомобиль и вообще поправить свое материальное положение. Это же не  напильником работать и не  разводным ключом 8 часов подряд крутить в поту и грязи.Предать, кинуть рабочих для него – пара пустяков. Если заваривается какая-то каша, он в стороне, он «как бы за рабочих», но порядок, ответственность  и разумный диалог – прежде всего. Поэтому на деле он всегда за администрацию, за хозяев завода. Ведь зарплату он получает не из средств собираемых  профсоюзом, а прямо из заводской кассы.

Если какой праздник – он первый. Это его родная стихия, он на полном серьезе считает, что это  и есть главная забота профсоюзного комитета, - хорошо организовать и провести праздник. Уже с утра он ходит наряженный и довольный, сыпет налево направо  пустыми поздравлениями и обещаниями. Подписывает, «дает добро», на все официальные обращения администрации к рабочим, поздравляет работниц и работников с днем рождения. А то, что его главная задача защищать интересы людей труда против хозяев, это ни на секунду не приходит ему в его большую, но бесполезную для понимающих рабочих голову, а если и приходит, то он в ужасе гонит это прочь, сразу в холодном поту представляя все последствия своего «самостоятельного» поведения. Это просто не тот человек. Он годится для праздников, юбилеев, поздравлений, утверждений, награждений, выступлений, обещаний, одобрений. Уговаривания, успокаивания, сдерживания, конструктивного диалога, сотрудничества, мирного сосуществования, компромисса, круглого стола переговоров. И совершенно он непригоден для борьбы, для опасности, для мужества, стойкости, честности, бескомпромиссности, ответственности, упорства, смелости и храбрости. Для стачек, забастовок, издания заводского листка,  ведения трудовых коллективных споров в суде, создания и руководства настоящим рабочим профсоюзом. Это другой человек, - гнилой обломок прежней системы.

Так и будет он носиться по цехам мимо работающих рабочих, - уверенный, наглый, самодовольный. Пока либо не выкинут его к чертовой матери прозревшие пролетарии, проникнувшиеся, наконец, красной злобой ненависти,  черной тоской по иному миру, либо пока не растащат Бубарев и такие как он остатки профсоюзной собственности ВЦСПС и не свалят в иные более хлебные места… 

А на улице расцвела душистым дурманом рябина, что бы к осени заалеть красными гроздями  гнева полного ненависти…