(Далее изложение местами будет слишком абстрактно, так что сразу поясню: читая, стоит иметь в виду свободу слова и конкретно борьбу против 282-й статьи УК РФ; свободу собраний и конкретно, при всей ее ущербности, «Стратегию-31»; право родителей на воспитание детей и конкретно борьбу против «ювенальной юстиции». А также свободу союзов и конкретно борьбу против «законов об экстремизме». Вообще любую гражданскую свободу, зафиксированную в каком-нибудь документе, например, Пакте ООН о гражданских и политических правах, Пакте ООН о социальных и экономических правах, Европейской Конвенции Прав Человека, американском Билле о правах, второй главе российской Конституции, далее везде. Или любое другое аналогичное требование).

Теория

Исторически марксизм и демократия c самого начала были тесно связаны. Собственно, большую часть XIX-XX веков становление в мире (буржуазной, номинально) демократии и (буржуазно-демократических, номинально) гражданских свобод происходило главным образом усилиями коммунистов и их предшественников социал-демократов первых Интернационалов — у собственно буржуазии интерес к демократии (но не к бахвальству по поводу собственной демократичности) к тому времени изрядно ослаб.

Современная российская левая относятся к идее гражданских свобод в лучшем случае безразлично. Даже и враждебные выпады по адресу «буржуазной выдумки про права человека» не считаются экзотическими или непристойными. Почему так произошло, можно писать длинные диссертации. Практически, вопрос сводится к тому, что нашим коммунистам сейчас неоткуда взять действительное, несфальсифицированное врагом представление о демократии, и они не имеют навыка, традиции борьбы за демократическую программу.

Объективная логика борьбы практически насильно заставляет левых занимать демократические и правозащитные позиции. Под это наскоро сочиняются различные теории, то объясняющие демократические лозунги тактической необходимостью союза с либералами (при том что российских либералов давно уже любые политические вопросы интересуют исключительно в персональном разрезе), то цитирующие классику на тему того, что демократические права - это инструмент борьбы с капитализмом (формально верно, но очень узко).

На самом деле борьбе коммунистов за гражданские права имеется гораздо более простое, прямолинейное и фундаментальное обоснование. Коммунизм — это бесклассовое и, что не менее важно, — безгосударственное общество. Целью коммунистов является уничтожение классового господства — и уничтожение государства, орудия этого господства. Но любое гражданское право, если мы приглядимся внимательно — это как раз ограничение государства, изгнание государства из определенной сферы общественной жизни. Полное уничтожение государства потребует революции, но ничто не мешает нам уже сейчас требовать изгнания государства из отдельных областей общественной жизни. Революции это не сделает, но на этом конкретном кусочке уже можно будет учиться строить новые общественные отношения.

• Если мы выступаем против какой-либо цензуры Интернета, то не потому что полагаем сетевых троллей подлежащими охране редкими животными, а потому что государству нечего, ну совершенно нечего делать в Сети.

• Если мы требуем отмены пресловутой 282-й статьи, то это не потому что нам жалко осужденных по ней нацыков, а потому у чиновников вообще не должно быть возможности совать свой нос в чужие разговоры. С нацыками, если возникнет такая необходимость, мы разберемся сами, без лягавых. Кстати, и решать, кто нацык и чего он заслуживает, тоже будем сами, без посредничества «Центров Э» и всяких прочих «мемориалов».

• Если мы выступаем за гражданские права гомосеков, то это не потому что сношаться в попу как-то по-особенному революционно, а потому что секс втроем с Большим Братом — куда большее извращение, причем уже не только сексуальное.

• Если мы поддерживаем борцов за «лигалайз» марихуаны ли, револьверов ли, то это не потому что мы надеемся с их помощью сделать революцию, а потому что начальство слишком много на себя берет, когда решает, что для нас будет полезно, а что вредно.

Об изничтожении государства

Напомню, что именно марксисты называют государством и как именно они собираются его уничтожать. Тем, кто совсем не знаком с вопросом, надо срочно идти читать Ленина, «Государство и Революцию», здесь же конспект для тех, кто когда-то ее читал. По своим функциям государство — орудие господства одного класса над другими, машина, позволяющая господствующему классу держать в повиновении прочие классы.

Государство является неизбежным следствием антагонистической классовой структуры общества, то есть наличия в обществе классов с диаметрально противоположными интересами. Обществу без антагонистических классовых противоречий государство, в общем-то, не нужно. По своей структуре государство — это «особые отряды вооруженных людей, поставленных над обществом и противопоставленных ему» - войско и полиция прежде всего, а также «принудительные учреждения всякого рода» - от тюрем и судов до какой-нибудь пожарной или налоговой инспекции. Учреждения эти по внешности своей могут быть довольно далеки от полицейского сапога, однако существуют исключительно в силу последнего.

Важный нюанс. Чтобы мы признавали учреждение частью системы государственного принуждения, оно вовсе не обязательно должно называться государственным в официальных бумагах. Совсем не редкость в наше время, когда важный элемент государственной машины номинально считается как бы общественной организацией, как бы частной фирмой или как бы и вовсе незаконен. Исходить следует не из названия, а из реальной роли. И наоборот. Существующие государства, помимо собственно власти, обычно выполняют различные хозяйственные функции из числа достигших наиболее высокой степени обобществления — от дорог, образования и медицинской помощи до инфраструктурных отраслей промышленности, вроде энергетики и связи. Отнесение этих функций к обязанностям государства — распорядителя коллективной воли правящего класса — в общем неслучайно. Однако же частью государства как такового мы эти функции не считаем. И ни о каком уничтожении их речи, конечно, не идет.

Уничтожение государства — это уничтожения государственной системы насилия и принуждения и всего, что из этой системы вытекает. Притом, конечно, уничтожение не насилия как такового — такой лозунг был бы внутренне противоречив — а только уничтожение специальных, отделенных от общества и противопоставленных обществу общественных институтов, уничтожение специальных людей со спецправами и спецсредствами. При коммунизме же поддержание общественного порядка и обеспечение исполнения оставшихся законов становятся в равной мере правом и обязанностью каждого гражданина. Возможно, останутся какие-то профессии, отдаленно напоминающие современного следователя, судью или ревизора. Но признаваемое обществом право на насилие, физическая возможность такого насилия у них будет такая же, что и у любого человека с улицы, не большая, чем у самих подследственных и проверяемых.

Современное общество настолько пронизано государственным принуждением, что даже искренним противникам существующих порядков приходится делать над собой изрядное усилие, чтобы вполне усвоить эту концепцию. Уйма товарищей тратит уйму времени, с серьезным видом дискутируя, что следует и что не следует (sic!) запрещать при коммунизме. Ничуть не смущаясь тем обстоятельством, что отсутствие какой-либо запрещалки является фундаментальным свойством коммунизма. (В коммунистическом обществе, конечно, будут способы поставить на место хулигана или жулика, но можно быть уверенным: с декретированием законодательных запретов они не будут иметь ничего общего).

Следует отметить, что представление об уничтожении государства у коммунистов противоположно представлениям о «борьбе с государством» радикальных буржуазных сторонников «свободного рынка», требующих уничтожения общественной медицины, социального страхования, налогов и т. д., но не видящих ничего плохого в чудовищных расходах на полицию или порывах государства сунуть нос гражданам в постель. Мы выступаем за уничтожение государства как машины классового принуждения. Они выступают за более дешевое государство, более эффективно (как им кажется) осуществляющее это самое принуждение. При этом они на каждом шагу рассуждают, что социализм и коммунизм — это де «вмешательство государства» в частную, типа, жизнь. Ситуация запутывается еще и тем, что сейчас распорядителями воли капитала во многих европейских странах являются социал-демократические партии, действительно бывшие когда-то социалистическими, и они действительно (не из-за социалистического прошлого, а из-за того, что таковы сейчас реальные потребности империализма) устанавливают все более глубокое вмешательство государства во все сферы общественной жизни.

Зачем?

Как уже говорилось, гражданскими правами власть не возьмешь и до социализма не доедешь. Буржуазия может отдать какой-то кусочек своего господства, чтобы залатать прорехи в главном, но действительно важное она добровольно не отдаст никогда. Власть как таковую можно взять только революцией, насильственной и ломающей все буржуазные законы.

Возникает закономерный вопрос: а зачем тогда вся это возня с правами? Зачем чудовищными усилиями отвоевывать микроскопические уступки, если на следующий же день после революции мы все равно получим все это — сразу и бесплатно? Причины на самом деле есть.

• Во первых таки да, гражданские свободы — это наш инструмент в борьбе с капитализмом и в особенности с отдельными капиталистами. Инструмент, сразу надо отметить, так себе. Теория и практика дружно говорят нам, что как только у капитала запахнет жареным, как только появится сколь-нибудь реальная угроза классовому господству, — все права и свободы, как и вообще все писаные законы, будут тут же забыты. Как средство борьбы гражданские права годятся для относительно мирного времени и для относительно небольших конфликтов. Мы, однако, не в том положении, чтобы отвергать даже и относительно слабые инструменты. Мечтать о великих битвах богоугодно, но пока что мы сплошь и рядом проигрываем и маленькие бои.

• Во вторых, нам совершенно неизвестно, каков будет расклад сил в грядущей мировой революции. Быть может, те уступки и кусочки нового мира, которые мы сейчас выторгуем у вражеского государства, станут той каплей, которая позволит грядущей революции победить. Где-то властям потребуется лишняя неделя, чтобы прикрыть радикальную газету (говорят, правда, что дни газет и так сочтены :) ). Где-то чиновник будет лишен возможности нейтрализовать революционера, подбросив ему наркотики или отобрав детей, и ему придется искать более сложные и менее надежные ходы. Где-то налету черносотенной нечисти будет данн вооруженный отпор, и несколько дополнительных коммунистов доживут до революции.

• В третьих, борьба за гражданские свободы — это средство политического развития, строительства партии, организации класса. Чрезвычайно трудно построить дееспособную партию, имея в качестве цели лишь революцию и захват власти. Коротко говоря, история таких случаев не знает. Армия, готовящаяся исключительно к великим битвам, войну проиграет. Никакая «теоретическая работа» не заменит практического навыка политической борьбы. Никакое чтение классиков не дает такую волю к борьбе, как самая маленькая победа. Поскольку же гражданские свободы можно рассматривать как маленькие кусочки коммунизма, то и борьба за них имеет гораздо больше общих черт с настоящей революцией, чем какая-нибудь избирательная компания (игра по правилам, написанным буржуазией для себя) или даже стачка (дележ общего пирога при сохранении статуса-кво). Тут нужно отметить распространенное стррррашно принципиальное представление что «революционные» (направленные на свержение капиталистического строя, сейчас или в будущем) и «реформистские» (направленные на вышибание у буржуазной власти или отдельного буржуя каких-либо уступок) акции есть совершенно различные и никак не связанные вещи. Это, во-первых, неумно, а во-вторых, совершенно точно не марксизм. Классики неоднократно подчеркивали, что любая, самая заурядная экономическая стачка содержит в свернутом виде все существенные элементы гражданской войны.

• Наконец, гражданские свободы уже тем хороши, что они выстраивают мозги в правильную сторону. Когда не в бесконечно далеком коммунистическом будущем, а здесь и сейчас изо дня в день напоминаешь себе о необходимости и желательности обходиться без городового с дубинкой — то, во-первых, очень хорошо учишься без него таки обходиться. А во-вторых, понимаешь, что городовой и вообще-то нужен только для дел гнусных и постыдных. Проветриванием собственной (и не только собственной) головы нужно заниматься сейчас, ибо во время революции будет cильно не до того.

Гражданские свободы и диктатура пролетариата

Следующий вопрос. Ну хорошо, государство при капитализме наш враг и мы заинтересованы в его ослаблении, в защите от него именем гражданских свобод. При коммунизме никакого государства не будет, и вопрос о свободах отпадает сам собой. Но как же обстоит дело между ними в период диктатуры пролетариата/социализма/переходного периода/хоть-горшком-назови? Следует ли нам, Когда Мы Придем к Власти, признавать и соблюдать все и всяческие права и свободы, которые были когда-либо провозглашены?

Ответ на этот вопрос, собственно, совпадает с ответом на вопрос о государстве вообще. Мы полагаем государство злом. Но мы не верим в возможность — именно возможность, а не правильность или желательность — единовременной отмены государства революционным декретом. Для того чтобы государство ушло из какой-то области, нужно чтобы общество — и по своим производительным силам, и по сложившимся отношениям — было готово заместить эту область негосударственным механизмом.

То же и с гражданскими свободами. Для нас это вещь количественная. Марксизм, собственно, не имеет какого-то фиксированного списка прав и свобод, которые нужно защищать любой ценой. В конечном счете гражданин будет иметь любую мыслимую свободу, просто потому что некому будет ее нарушать. Но ровно поэтому он не дает и обязательств обеспечить какое-то фиксированное количество свобод единомоментно и любой ценой.

Конечно, если какая-то свобода полноценно существовала уже при буржуазном государстве, то она должна сохраняться и при переходном режиме. Если какая-то свобода была в фокусе широкой кампании, то осуществить ее так скоро, как только возможно — обязанность революционной власти. Свобода слова в Интернете есть и никаких специальных вложений не требует — для нас она должна быть неприкосновенна. «Свободы слова на телевидении» не было нигде и никогда, навряд ли она вообще возможна, и лучшее, что мы можем сделать, — это перестать поддерживать иллюзии по этому поводу. Есть, однако, нюансы.

Если полицию, суд и тюрьмы не увидеть довольно трудно, то по поводу прав и свобод в любой капстране бытует огромное количество хвастовства, передергиваний и прямого вранья. Сплошь и рядом в заслуги режима записывается свобода, фактически существующая лишь для привилегированных классов, иногда даже для тончайшей верхней прослойки общества. Говоря другими словами, демократия в капиталистическом обществе имеет классовую природу — она существует для господствующего класса прежде всего. Вполне себе справедливо и закономерно, что такие свободы и при переходном режиме существуют первое время только для правящего класса — пролетариата (и реализуются классово-специфичными методами). Для «бывших» потеря ими прежних привилегий выглядит как уничтожение свободы — то, что раньше эта свобода существовала для них лишь ценой отсутствия ее у большинства, самими бывшими во внимание не принимается. Извините ребятки, но если мы отнимем бумагу у «Правды», чтобы напечатать ваших любимых Солженицына с Климовым, то никакой свободой слова это вовсе не будет, а как бы даже наоборот.

Новый правящий класс многократно многочисленнее старого, и может статься, что и старые свободы для него будут обеспечиваться далеко не с тем изяществом, с каким обходились старые хозяева. Обеспечить свободу печати, свободу собраний для пары тысяч финансовых воротил-миллионеров, и обеспечить их же для миллионов трудящихся — это задачи, требующие разных ресурсов и даже разных методов.

Революция, гражданская война — это все довольно разрушительные мероприятия. Увы и ах, но даже вполне успешная революция часто приводит к временному падению уровня производительных сил в стране. Это падение в свою очередь может пагубно сказаться на обеспечении гражданских свобод. Не говоря уже о том, что само состояние войны — весьма характерное для периода Мировой Революции, столь же мало способствует демократизации социалистического государства, сколь и капиталистического.

Гражданские свободы и СССР

Далее пойдут многочисленные обвинения в несоблюдении свободы и демократии различными социалистическими режимами, от Парижской Комунны до Кубы и КНДР, в первую очередь конечно Советским Союзом. Как на них отвечать?

Ну, прежде всего следует успокоиться и не придавать обвинениям такого рода большего значения, чем они того заслуживают. Следует понимать, что обвинения коммунистов антикоммунистами в покушениях на демократию следуют в гораздо большей степени из природы антикоммунистов, а не коммунистов. В 1852 году в Германии ни коммунизма, ни демократии толком еще не было, а Штибер и Вермут в книге «Коммунистические заговоры XIX столетия» уже живописали о диктаторских злодеяниях Маркса в образах и выражениях, не слишком отличающихся от современных сочинений на эту благодатную тему.

Девять десятых обвинений при ближайшем рассмотрении сводятся к жульничеству, передергиванию или прямой лжи. Первоначально я планировал посвятить известное место разбору характерных схем. Однако внутренний редактор усиленно намекает, что текст и так уже под двадцать кило, а потому пора закругляться.

Разумеется, СССР делали не святые и не сверхчеловеки, и какое-то количество ошибок в сторону ущемления демократии в нем было. Можно даже сказать, что в худшие его времена ущемления прав и свобод в СССР было лишь немногим меньше, чем в ведущих капстранах в то же время. Как историк-любитель я не могу поставить эти ошибки в личную вину вождям СССР. Но как коммунист я озабочен тем, чтобы не повторять советских ошибок. Только для этого требуется не каяться и отрекаться от советского прошлого, — тем более перед кем? Перед буржуазными демагогами-пропагандистами? Нафиг-нафиг!!! — а овладевать существом вопроса в настоящем — и времени, и деле.