  |
  |
|
|||
 Главная Следующий номер Форум Обратная связь Календарь событий Поиск Архив старой версии | |||
| Уроки поражения. Реализм мечтателей и утопизм прагматиков |
| Продолжение статьи "государство и контрреволюция" Но как могла сложиться такая ситуация в стране, где суровейший централизм являлся аксиомой государственного управления, где даже развал Союза и замена планового производства рынком производилась в строго централизованном порядке под руководством КПСС? Все дело в том, что централизм централизму – рознь. Одно дело – централизм диктатуры пролетариата, которая имеет своей целью создание условий для отмирания государства и установления полного самоуправления. Совсем другое дело, например, военно-бюрократический централизм государства, имеющего своей целью обеспечить привилегированное положение какого-нибудь класса внутри общества или нации на мировом рынке. Господствующим классом в СССР, бесспорно, был рабочий класс, и всякие разговоры о превращении «номенклатуры» в господствующий класс, есть не более чем свидетельство полного непонимания марксистского учения о классах и об их отмирании при социализме. Уничтожение частной собственности является необходимым условием исчезновения классов вообще, в том числе и рабочего касса, как класса капиталистического общества, а планируемое из единого центра в интересах всего общества производство и распределение, минующее рынок, является экономической основой уничтожения частной собственности. Но с определенного времени это экономическое основание отмирания классов начало потихонечку рушится. Причем рушилось оно при участии самого пролетарского государства. Интересы рабочего класса при этом не только не ущемлялись, но и, наоборот, для него создавались все лучшие условия. Росла заработная плата, становилось бесплатным среднее и высшее образование, рабочим предоставлялись существенные льготы для получения образования (те лица, кто проработал два и более года на предприятии, поступали в вузы вне очереди). Но, все более полное удовлетворение личных интересов рабочих достаточно быстро вступило в противоречие с классовым интересом пролетариата, который состоит в уничтожении классов вообще, в построении бесклассового общества. Сразу после революции целью планирования является формирование нового общества, а увеличение производства, повышение производительности труда – средство, необходимое (но недостаточное) условие достижения этой цели. Поближе к концу социализма средство превращается в цель. В принципе, ничего противоестественного в превращении цели человеческой деятельности в средство нет. Еще античные философы вывели категорию «целевой причины», которая была призвана показать, что в сфере человеческой деятельности связь причин и следствий вовсе не является такой однозначной как в природе, где причина обязательно предшествует следствию, а любое следствие предполагает причину. Человеческая цель не только предполагает действие по своему достижению, но и во многом полагает его, является его причиной, побудительным мотивом. «Здоровье – причина прогулки», – писал Аристотель, в то же время здоровье есть и следствие прогулки, поскольку здоровье есть цель, а прогулка – средство достижения этой цели. Коммунизм как цель социалистической революции прекрасно служил средством, побудительным мотивом, подвигавшим людей на повышение производительности труда, увеличение производства. И это повышение производства становилось нередко для людей той эпохи единственной целью, средством для достижения которой служило стремление к коммунизму. Коммунизм для людей той эпохи заключался непосредственно в сверхплановых тоннах угля, стали, дополнительных центнерах сахарной свеклы с гектара, количестве сбитых вражеских самолетов или убитых фашистов. Но такая диалектическая взаимозамена причин и следствий, цели и средств допустима только до тех пор, пока она свершается в движении, в движении к основной цели, в данном случае к коммунизму. Когда коммунизм как цель был заменен достижением все тех же дополнительных тонн стали и центнеров буряков – все перевернулось. То, что вчера работало на коммунизм, стало работать против него. На такого рода опасность для коммунизма обратил внимание в свое время Энгельс. Одной из самых опасных болезней коммунистического движения он считал оппортунизм. И давал он ему вот какую характеристику: «…забвение великих, коренных соображений из-за минутных соображений дня, эта погоня за минутными успехами и борьба за них без учета дальнейших последствий, это принесение будущего движения в жертву настоящему, – может быть, происходит и из-за «честных» мотивов. Но это есть оппортунизм, и остается оппортунизмом, а «честный» оппортунизм, пожалуй, опаснее всех других». Когда оппортунизм становится политикой правящей коммунистической партии, эта болезнь становится смертельной. Положение осложнялось тем, что оппортунизм вождей органично дополнялся оппортунизмом самых широких масс, которые с готовностью пожертвовали конечными целями движения ради «сиюминутных соображений». Считалось, что увеличение производства само по себе обеспечит появление нового общества. Вполне уместный в условиях недостаточного производства лозунг «догнать Америку» становится формулой нашего будущего поражения. Порогом, мерой, после которой количество произведенной продукции перестает работать на коммунизм, является, по всей видимости, то, что называли "коммунистическим изобилием" или "полным благосостоянием". При разумной (а не рыночной) организации потребления этот порог достаточно невысок и во многом связан с удовлетворением физиологических потребностей человека (способы удовлетворения потребностей, конечно, исторически изменяются, но количество белков, жиров углеводов, набор витаминов, необходимый для нормального функционирования организма остается приблизительно одинаковым; так же несложно рассчитать гигиенические нормы относительно одежды, жилья и т.п.) плюс небольшой избыток, дающий уверенность в завтрашнем дне. В условиях рыночной экономики, когда люди потребляют не продукты сами по себе, а стоимости, такого порога не существует вообще. Даже смерть не является препятствием для потребления («крутые» похороны, роскошный памятник и т.п.). Условием разумной организации потребления является его общественная плановая организация, когда заботу об удовлетворении материальных потребностей индивида всецело берет на себя общество, и потребление индивида не зависит от его места в системе производства и вообще от его вклада в общественное производство. Но для такой организации производства должны быть совершенно другие формы потребления. Семья как «ячейка общества» в смысле организации удовлетворения потребностей в пище, одежде и даже жилье, тут уже не годится. Почему не получились коммуны, которые создавались сразу после революции? Потому, что производство было еще недостаточным. Поэтому коммуны эти не имели экономического основания. Они держались "сознательностью" отдельных индивидов. Когда достаточный уровень производства был достигнут, вполне можно было переходить, допустим, к общественным формам питания. Это заодно сэкономило бы массу рабочего времени (но для рыночной экономики время, проведенное женщиной дома у плиты или на грядках приусадебного участка, вообще не является рабочим) для свободного развития членов социалистического общества. Еще одна проблема – одежда. Говорят, нельзя всем одеваться одинаково. Конечно нельзя: одежда полярника, скажем, слабо подходит для летнего отдыха, да и разные возрасты требуют разной одежды. Но классовое общество превращает одежду из средства защиты от неблагоприятных внешних факторов в особый знак социального статуса типу погон у военных и желтых звезд для евреев у фашистов. Кроме того, при капитализме, производство одежды – неиссякаемый источник прибыли. Говорят, что модельный бизнес сегодня по прибыльности приближается к торговле оружием и наркотиками. Боюсь, что модницам и модникам дорогая одежда приносит пользы не более, чем наркотики – наркоманам. Нет сомнения, что одежда тоже вполне может быть универсальной. В конце концов, во все века самой красивой одеждой для мужчин считалась военная форма, хотя она практически одинакова. Дело ведь не в одежде, а в общественных отношениях, которые в ней отражаются. Когда общественные отношения становятся более или менее человечными, а поэтому красивыми становятся сами люди, необходимость в украшении одеждой отпадает. Одежда становится исключительно функциональной, и только в этом будет ее красота. Разумеется, должна была меняться архитектура. В этом смысле многие социалисты-утописты с их «дворцами для трудящихся» были гораздо большими реалистами, чем мы с вами, собиравшиеся построить коммунизм, разогнав всех людей по конуркам городских квартир и сельских индивидуальных домов. "Дворцы для трудящихся" были не только вполне возможны, они были бы гораздо более экономичными и несравненно более удобными, чем индивидуальное жилье. Академик С. Г. Струмилин в написанной в 1964 году книге "Наш мир через 20 лет" посвящает целую главу вопросу об архитектуре коммунистического города и не видит ничего утопического в максимальном обобществлении потребления. Но мы останавливались каждый раз на полдороги. Мы создали отличную систему общественного питания: минимум, один раз в день подавляющее большинство наших граждан питалось в столовых и кафе. Но вместо того, чтобы развивать ее и дальше, чтобы люди могли питаться там два, три и четыре раза, мы загоняли женщину обратно на кухню. Коммунальные кухни поменяли на индивидуальные. Все равно, что заключенного за примерное поведение перевести с общей камеры в одиночку. А ведь система общественного питания не только освобождала женщин от рабского домашнего труда и давала им время для развития своих человеческих способностей, она позволяла организовать питание рационально, научно, что при семейной организации питания случается скорее как исключение. А ведь рациональное питание – основа здоровья. При капитализме, когда люди питаются неправильно, врачи и производители лекарств только радуются. Но насколько это хорошо для общества и для человека? А взять проблему транспортного обеспечения. Общее направление было взято правильно. Пользуясь тем, что у нас господствует общественная собственность на средства производства, мы стали максимально развивать общественный транспорт так, чтобы был общедоступным и максимально приспособленным для обеспечения как общественных, так и индивидуальных потребностей. Фактически любому гражданину СССР в пределах необходимости был доступен любой вид транспорта – от электрички и трамвая до самолета и такси. Автомобили в личное пользование поначалу продавались только в порядке исключения. Но потом это исключение потихоньку становится правилом, производство легковушек – едва ли не самой главной проблемой государства, а их распределение – необозримым полем для различного рода злоупотреблений. Но ведь в условиях общественной собственности – личный автомобиль – это, однозначно, роскошь. Как средство передвижения он используется крайне нерационально, больше простаивает, а если используется, то, как правило, совершенно бестолково. Даже если при социализме без легковых автомобилей нельзя обойтись, то ведь ничто не мешает всех граждан научить водить машину и организовать эксплуатацию автомобилей в порядке проката. В начале 60–х годов сеть проката легковых автомобилей начала было развиваться (существовала уже более чем в 40 городах СССР), но потом заглохла. Вместо этого мы пошли в этом вопросе по пути капиталистических стран, заставив массу людей отказывать себе в необходимом ради покупки этой дурацкой железной коробки и формируя в них чувство собственника. То же самое касается и воспитания детей. Сегодня уже никто не спорит, что советское образование было на две головы выше, чем в любой капиталистической стране. Но мало кто задается вопросом, за счет чего. Ведь денег у нас было несравнимо меньше, материальная база – значительно хуже, чем у них, и зарплата учителей была не самой высокой. Качество образования обеспечивалось в первую очередь тем, что оно было организованно в общественном масштабе. В столице и в самом забитом селе дети учились по одним и тем же программам, по одним и тем же учебникам, преподавали учителя, закончившие одни и те же вузы (система распределения выпускников), и все школьники были уверены, что при желании сами смогут поступить в те вузы, которые захотят. Но после уроков дети возвращались в семью, которая с большим или меньшим успехом тщательно стирала привитые в школе начатки общественного воспитания. Оно то и понятно, если можно было ввести общие для всех школ научно обоснованные программы обучения, то «программы семейного воспитания» были весьма различны, и сходились они только в том, что они очень редко были направлены на общественное благо, и были далеки от науки. Оно то и понятно, далеко не все родители имели педагогическое образование, не говоря уж о том, что весьма редко даже профессиональные педагоги, будучи отличными специалистами на работе, оказываются такими же талантливыми воспитателями своих собственных детей. Ведь воспитывает не учитель, а коллектив. Учитель только направляет деятельность коллектива. Самое смешное, что преимущества общественного воспитания известны весьма давно. Не зря богачи с давних времен отправляли своих отпрысков учиться именно в закрытые учебные заведения, то есть интернаты. Закрытые школы всегда считались самыми лучшими школами. Ведь и у нас бесспорно лучшими учебными заведениями были Суворовские училища, физ.-мат. школы при университетах, интернаты с углубленным изучением иностранных языков и много других подобных школ. О необходимости организации потребления на общественных началах и об общественном воспитании детей много писали классики, но у нас это если осуществлялось, то только в рамках нужды, а не как общая стратегия. Сначала это делалось по бедности. Но ведь потом можно было сделать всеобщим! Нужно было воспользоваться переломными состояниями. После войны делать все – и жилье, и образование, питание, одежду и т.п. – на новом основании, по науке, а не восстанавливать старые некоммунистические, иногда даже докапиталистические индивидуальные формы потребления, поддаваясь вполне понятному чувству – желанию побыстрее восстановить все, как было раньше, но только еще лучше. Для коренного перелома в формах потребления можно было бы использовать массовый переход людей из села в города. Многие годы они жили в общежитиях. При всех недостатках этого вида жилья, это было намного лучше, чем село. Так нужно было развивать эту форму, превращать общежития в «дворцы для трудящихся», в хорошие гостиницы или что-то подобное, что можно было бы менять при необходимости, или просто когда надоело, а не воспроизводить сельские хаты в многоэтажных домах. Фактически это так и есть: натуральное хозяйство на малюсенькой площади. Владелец такой квартиры отличается от крепостного крестьянина только тем, что тот был насильно прикреплен к земельной площади и должен за это работать на барина, а горожанин добровольно прикреплялся к жилой площади и потом должен был всю жизнь работать, чтобы заполнять ее все новыми и новыми вещами. Какой уж там коммунизм?! Уже такого рода способа решения жилищного вопроса вполне достаточно, чтобы превратить строителей коммунизма в самых обыкновенных мещан. А это, к сожалению, был далеко не единственный вопрос, который решался советским государством в мещанском духе. Именно мещанская психология большинства советских трудящихся стала питательной почвой контрреволюции. Она же служит главным препятствием на пути организации борьбы против капитализма. Капитализм, разрушая сформировавшийся при Советской власти мещанский быт трудящихся (а процесс еще не закончился), достаточно быстро размоет материальную основу мещанской психологии, но это вовсе не значит, что на смену ей обязательно придет революционное пролетарское сознание. Само по себе оно не придет. Революционное пролетарское сознание, то есть ясное понимание рабочими своего действительного места в капиталистическом мире и знание своих действительных задач, сегодня невозможно вне марксизма. А одним из центральных пунктов марксизма является вопрос о государстве, а точнее, вопрос об обязательном уничтожении буржуазной государственной машины и замене ее государством диктатуры пролетариата, которое уже не есть государство в собственном смысле слова и о его – государства диктатуры пролетариата – отмирании в эпоху перехода от капитализма к коммунизму. С первой попытки в решении этой задачи было допущено слишком много ошибок. Мало того, сама задача была отставлена в сторону, за что мы жестоко поплатились. Ну что ж, на ошибках учатся. |
07 2008 22:45:00
· 1 Комментариев ·  |
|
|||
|
|||
| Пожалуйста, залогиньтесь для добавления комментария. | |||
|
|||
Рейтинг доступен только для пользователей.
Пожалуйста, залогиньтесь или зарегистрируйтесь для голосования. Нет данных для оценки.
| |||
|
|||
| 29 ноября врачи проведут общероссийскую акцию против ... 8 ноября профсоюзы проведут митинг в поддержку арест... Докеры Ейского морского порта начали «итальянскую з... Валентин Урусов сделал заявление в связи с преследо... 7 ноября в Москве левые силы проведут "КРАСНЫЙ МАРШ" Moody’s предсказал рекордное падение золотовалютных р... 12 сентября потеряла сознание участница голодовки ра... Московские больницы в ближайшие месяцы ждут внутрен... В Уфе участники акции протеста встретились с предста... 9 сентября 6 активистов профсоюза медиков начали голо... | |||
|
|||
| 5 ноября 2014 года в Вашингтоне пройдёт Марш Миллиона ... МВД Испании перебросило в Каталонию более 400 сотрудн... Митинг против запрета референдума о независимости. П... Работники школьных автобусов Нью-Йорка грозятся объ... Стачка на заводе Bombardie может закончиться 15 сентября В Китае 16 000 работников дочерних подразделений тайва... У берегов Ливии затонуло судно с 250 мигрантами Из-за забастовки на Air France, стартующей 15.09, под вопросо... В США начали забастовку работники автомобильной про... Пилоты Lufthansa 10 сентября провели забастовку в Мюнхене | |||
|
|||
|
|||
| Когда права попраны, право на их восстание становится бесспорным Пейн | |||
|
|||
|
|||