Продолжение статьи "Государство и контрреволюция".

Ленин вслед за Энгельсом видит задачу пролетарской революции в том, чтобы разбить, сломать доставшуюся в наследство от феодальной монархии чиновничье-военную государственную машину и заменить ее полнейшим самоуправлением на местах – «общиной», «коммуной», которые связываются между собой «прямой властью вооруженного пролетариата, его диктатурой наверху». Ленин считает теоретически особенно важным «соединение диктатуры пролетариата с полнейшим местным самоуправлением» .

Очень долгое время, практически до самой войны управление советским обществом так и осуществлялось. Достаточно вспомнить коллективизацию, когда для проведения своей политики на местах диктатура пролетариата посылает в деревню своих представителей – тридцатитысячников. До Конституции 1936 года предприятия вообще выступают как первичные ячейки власти.  Система выборов по территориям вовсе не устраняла этого местного самоуправления, хотя, бесспорно, буржуазная форма (всеобщие, равные выборы по территориям при тайном голосовании есть форма буржуазная) была чревата буржуазным содержанием, что дало себя знать в конце 80-х. Но, в конце концов, любое право, да и государство вообще, в той мере, в какой оно остается аппаратом насилия одной части общества над другой, несет на себе налет буржуазности, а, тем самым, таит в себе опасность превращения в орудие реставрации капитализма. Когда были введены выборы по территориальным округам, советское самоуправление не устранялось, оно лишь приобретало форму, более адекватную встававшим перед диктатурой пролетариата задачам.

Ни индустриализация, ни, даже, коллективизация, ни, тем более, культурная революция, не могли быть проведены силами местного самоуправления. Они требовали строжайшей централизации, что и обеспечивала диктатура пролетариата, притом обеспечивала это проведение общественного интереса очень настойчиво, для чего нередко приходилось ограничивать инициативу местного самоуправления. Но ограничивать – вовсе не обязательно значит устранять или подавлять. Ограничивать означает – направлять в определенное русло, в данном случае речь шла о приоритете интересов всего общества перед местными интересами, а, в конечном счете,  приоритете интересов мирового коммунистического движения перед любыми местными и национальными интересами.

Даже война не устраняла ни самоуправления, ни диктатуры пролетариата. Но она по необходимости меняла форму этой диктатуры. Диктатура по содержанию оставалась пролетарской (как чиновники, так и военные руководители были представителями рабочих и крестьян, за этим строго следили), но форма была возвращена старая – царская. К сожалению, этот каламбур отражает действительность. Введение перед войной офицерских званий, а в войну – и погон, переименование наркомов в министров касалось не только названий и одежды. Оно меняло и формы реальных общественных отношений. Конечно, до поражения диктатуры пролетариата и возвращения диктатуры буржуазии было еще неимоверно далеко, даже пик развития социализма был еще впереди, но нельзя пренебрегать положением философии диалектического материализма, согласно которому форма небезразлична к содержанию, что неумение вовремя поменять форму сообразно изменившемуся содержанию тормозит развитие самого содержания, что старая форма имеет способность тянуть за собой старое содержание.

Но все это касается формы диктатуры пролетариата. Что касается содержания, то оно состоит в первую очередь в уничтожении классов и соответствующем ему уничтожении государства. Уничтожение классов может быть обеспечено исключительно одним способом, когда развитие целого будет важнее благосостояния его частей, когда общечеловеческие интересы будут превалировать над классовыми. Но не в том глупом (или подлом?) смысле, в котором это преподносилось в годы перестройки, а в том, что задачи уничтожения классов будут иметь приоритет над задачами удовлетворения непосредственно интересов рабочего класса.

Диктатура пролетариата как раз и существует для того, чтобы произошло уничтожение классов. И подавления буржуазии здесь недостаточно. Ведь остальные классы тоже сформировались при капитализме, и это их тянет назад. Диктатура пролетариата в этом смысле выступает как бы представителем будущего бесклассового общества, а не просто представителем центра в противовес местным интересам или представителем рабочего класса в противовес колхозному крестьянству и интеллигенции. Она, скорее, представитель целого по отношению к частям этого целого. И точно так же, как для организма гибельным является развитие какого-либо органа в ущерб всему организму, так и нельзя допускать развития частей общества за счет общества вообще. Развивается организм – развивается каждый орган. В то же время развитие отдельного органа не только не означает развитие всего организма, но и нередко ведет к его деградации. А погибнет организм, погибнет и орган. В этом смысле нельзя противопоставлять самоуправление на местах и диктатуру пролетариата в центре. Диктатура в период перехода от капитализма к коммунизму выступает не чем иным, как сущностью самоуправления громадного большинства, которое еще вчера не допускалось господствующим меньшинством к управлению обществом.

Именно этой цели служит диктатура пролетариата в политике, этой цели служит централизованное планирование в экономике. Притом планирование должно на первое место ставить интересы общества в целом, а не интересы регионов, предприятий или отдельных граждан. Собственно, это противопоставление внешнее. На уровне сущности  нет здесь никакого противоречия. "Сущность человека есть совокупность всех общественных отношений" . Поэтому коренные интересы каждого отдельного человека (а таковым является обеспечение условий для его универсального, то есть всестороннего и целостного, развития) могут быть обеспечены только при условии,  что обеспечено развитие общества. Если же целью общества становится обеспечение сиюминутных интересов каждого отдельного индивида, то деградирует сначала общество, а затем и отдельные индивиды.

В этом разгадка того удивительного явления, называемого энтузиазмом тридцатых годов, когда люди, будучи, в общем-то, материально необеспеченным, оказывались не просто духовно богатыми, а, наверное, нужно сказать, счастливыми. Разумеется, что им никто не обеспечивал условий для развития. Они обеспечивали условия для развития общества и в этом процессе развивались сами.

Ни коллективный, ни личный интерес не может противопоставляться общественному, ибо они не могут быть реализованы помимо реализации общественного интереса. Настоящий личный интерес, то есть интерес развитой человеческой личности (сущность которой в том, что она есть совокупность всех общественных отношений) и состоит в наиболее полной реализации общественного интереса. Конечно, условием такого взаимоотношения общественного и личного интересов является уничтожение частной собственности. Или, как минимум, широкая борьба за ее уничтожение, ставшая личным делом миллионов отдельных индивидов.

8. Экономические проблемы поражения социализма в СССР

В перестроечной литературе нередко встречался аргумент в пользу отказа от централизованного планирования, согласно которому в тридцатые годы такое планирование было возможно и эффективно потому, что крупных промышленных предприятий было мало. Мол, Серго Орджоникидзе знал по имени-отчеству не только всех директоров заводов, но и начальников цехов, и мастеров, бригадиров, и даже старых кадровых рабочих. А потом предприятий стало настолько много, что центральный планирующий орган уже был просто не в состоянии охватить всю сложнейшую систему народного хозяйства. Поэтому, дескать, нужно, было отдавать инициативу на места, а связь между такими «самоуправляемыми» единицами должна осуществляться через рынок. Но этот аргумент был лукавым и рассчитанным на людей недалеких.

Во-первых, с развитием промышленности растут и технические средства и методы управления предприятиями. Современная техника открывает такие возможности в деле учета и контроля, о каких Серго Орджоникидзе и мечтать не мог. Другой вопрос, что в условиях частной собственности на средства производства вся эта мощь используется не для роста и рационализации общественного производства и распределения, а для роста прибылей корпораций.

Во-вторых, даже в рамках капитализма концентрация капитала приводит к тому, что крупнейшие монополии контролируют все большее количество предприятий. Почему-то транснациональные корпорации справляются с управлением своими предприятиями, несмотря не только на то, что их много, но и на то, что они разбросаны по всему миру.

В-третьих, почему во время войны удается эффективно управлять из одного центра не только производством, но еще дополнительно военными действиями, и от этого производство, несмотря на неблагоприятные условия, не только не падает, но и растет? Разумеется, что в мирное время централизованное управление, направленное уже исключительно на созидание, должно во много раз повысить производительность труда.

Лукавство тех, кто говорил о сложности управления современной промышленностью из одного центра, заключалось в том, что они и не собирались искать более эффективные методы централизованного управления, они лишь искали поводы для того, чтобы заменить общественную собственность частной, направленное на общественное благо планирование, рыночной анархией, которая является родной стихией частного интереса. Тогда, в конце 80-х годов, фактически не осталось в руководстве государства и партии людей, которые могли что-либо серьезно возразить сторонникам рыночной экономики. А те, кто возражал, возражали не против рыночной экономики, а требовали, чтобы она регулировалась государством и была дополнена системой социальной защиты малоимущих, то есть предлагали сочетать рынок и планирование, считая, что планирование – это и есть социализм.

Никому не приходило в голову, что планирование превращается в свою противоположность, как только оно перестает быть направленным на развитие общества в целом, а становится планированием развития его частей. Из частей нельзя составить целое, как нельзя из органов тела составить организм. Нужно было совершенствовать организацию централизованного планирования, а не пытаться раздавать «функции мозга» другим «частям тела».

Но именно такая политика проводилась руководством партии с определенного времени. Обычно в коммунистической литературе много обращается внимания на политическую роль ХХ съезда КПСС в деле контрреволюции в СССР. Но это была лишь одна сторона дела. На этом же съезде прозвучали и мысли о необходимости ревизии и прежней экономической политики партии. Первым организационным шагом в этом направлении следует считать, пожалуй, Постановление Пленума ЦК КПСС «Вопросы улучшения руководства народным хозяйством СССР»,  принятое в декабре 1956 года. Эти «улучшения» были направлены на «устранение чрезмерной централизации в управлении народным хозяйством и повышение роли союзных республик в хозяйственном строительстве, на дальнейшее расширение прав министерств СССР, хозяйственных объединений и предприятий».

В развитие этого постановления 10 мая 1957 года был принят «Закон о дальнейшем совершенствовании организации управления промышленностью и строительством», которым были учреждены Совнархозы, в результате чего прежняя строго централизованная система управления народным хозяйством была основательно подорвана и дезорганизована.

Очередной удар по централизованному плановому социалистическому хозяйству был нанесен Постановлением Пленума ЦК КПСС от 26 февраля и Законом "О дальнейшем развитии колхозного строя и реорганизации машинно-тракторных станций» от 31 марта 1958 года, согласно которым МТС были фактически ликвидированы, а техника продана колхозам. Следует напомнить, что это была именно та мера, против которой категорически возражал Сталин в ходе экономической дискуссии 1952 года. Возражал, поскольку считал, роспуск МТС и продажа техники колхозам сильно расширит сферу товарного хозяйства, что, в свою, очередь, ослабит сферу хозяйства планового социалистического. Важно заметить, что стержнем вопроса была вовсе не централизация и не плановость как таковая, а именно товарный или нетоварный характер хозяйства. Именно это, а не централизация и планирование, определяет социалистический или несоциалистический характер хозяйства. Как децентрализация, так и связанный с ней хаос в планировании, были достаточно быстро ликвидированы частью еще при Хрущеве, а частью при Брежневе. Но товарный характер хозяйства после этого всегда только усиливался, особенно после экономической реформы 1965 года, которая провозгласила приоритет так называемых "экономических" методов управления хозяйством, суть которых сводилась к тому, что основными критериями успешности деятельности предприятий теперь оказывались объем продаж продукции и прибыль.

Нужно заметить, что реформа 1965 года вовсе не была безальтернативной. Наоборот, еще в 1962 году была создана комиссия во главе с известнейшим специалистом в области кибернетики академиком В.М.Глушковым, которому бывший тогда заместителем председателя Совета Министров СССР А.Н.Косыгин поручил разработать проект постановления Совета Министров о создании Общегосударственной автоматизированной системы управления (ОГАС). К 1964 году эта работа была завершена. Ученые исходили из того расчета, что по мере дальнейшего роста производительных сил объем поступающей от него информации становится таким огромным, что даже при сохранении тогдашнего уровня качества планирования (явно недостаточного) и при сохранении неизменной технической оснащенности сферы планирования, управления и учета, уже к 1980 году потребовалось бы занять в этой сфере практически все взрослое население СССР. Чтобы избежать этого кризиса, предлагалось в течение нескольких пятилеток осуществить программу создания сети вычислительных центров, которая покрывала бы всю страну, позволила бы накапливать, обрабатывать и предоставлять в пользование заинтересованным организациям и лицам всю экономическую, техническую, научную и любую другую информацию. В условиях господствующей в СССР общественной собственности на средства производства этот проект, по мнению ученых, позволил бы нашей стране сделать такой рывок в развитии производства и всех других сфер общественной жизни, который капиталистические страны сделать не в состоянии по причине господствующей в их хозяйстве рыночной анархии. Но уже готовый проект постановления вдруг под предлогом дороговизны предлагаемой программы (ученые говорили, что ее осуществление потребует 20 млрд. руб. вложений в течение трех пятилеток, но при этом утверждали, что уже после первой пятилетки проект начнет давать отдачу и к концу третьей пятилетки принесет бюджету не менее 100 млрд. руб.)  был отставлен в сторону, а вместо него принят проект эмигрировавших позже в Израиль и США мало кому известных тогда экономистов Либермана, Белкина и Бирмана, который, согласно их аргументу, оказавшемуся решающим, стоил ровно столько, сколько стоила бумага, на котором он был напечатан. Ох и дорого же нам обошлась эта дешевизна!

Ни в коем случае нельзя считать, что партийное и государственное руководство в то время сознательно взяло курс на капитализм или хотя бы на полный перевод экономики на рыночные рельсы. Нет, проблема была в другом. Она состояла в полной теоретической несостоятельности принимаемых решений, из-за чего они оказывались половинчатыми, исходящими из сиюминутных выгод, не рассчитанными на какую-либо перспективу. Это было движение по принципу: "шаг вперед – два шага назад". Была принята программа построения коммунизма за двадцать лет, но никто и пальцем не пошевелил в этом направлении. Вместо этого экономисты начали муссировать идею "перехода на экономические методы управления". Идею ОГАС тоже не похоронили полностью. Просто Глушкову предложили осуществлять ее постепенно, начиная снизу – с отдельных предприятий, что во многом обессмысливало саму идею ОГАС, суть которой как раз в том и состояла, чтобы управлять социалистическим хозяйством как единым комплексом.

Такая политика приводила к тому, что социалистическое хозяйство, как единое целое, распадалось на части, которые, как оказалось, имели тенденцию к тому, чтобы оказаться теми самыми изолированными товаропроизводителями, которые рано или поздно образуют развитое товарное хозяйство (напомним, что развитое товарное хозяйство, по определению Маркса, есть капитализм). Уже к началу 80-х годов процесс зашел слишком далеко, но единое целое сохранялось потому, что всем этим процессом руководила КПСС – единая партия, управляемая с одного центра. Партия и ее руководство воспринимали процесс перехода на хозрасчет не как распад единого народно-хозяйственного комплекса, а как замену старых, неэффективных связей новыми, «более эффективными». Но это были другие по своей природе связи, и эффективность у них была другая – несоциалистическая. Программа построения коммунизма основывалась на том, что в 1960–1980 годах среднегодовой прирост промышленной продукции в СССР должен был составить 9-10%, а в США – не более 2%. Приблизительно такое соотношение темпов сложилось между нашими экономиками в 50-х гг. Относительно США прогноз полностью оправдался. А вот темпы прироста промышленной продукции в СССР начали падать. Главная причина состояла в том, что мы стали постепенно отказываться от централизованного государственного планирования, то есть именно от того, что давало нам преимущество перед капиталистическими странами.

В эти годы в обеих странах происходит кризис управления. Обе страны подходят вплотную к вопросу об использовании в управлении электронно-вычислительной техники. Но США не может ее использовать, поскольку мешает частная собственность и рынок. СССР может, но не хочет, и вдруг обращается именно к тем способам управления, которые в США привели к кризису. Академик Глушков предложил ОГАС как решающий аргумент в экономическом соревновании двух систем. Свою стратегию он назвал: обгонять, не догоняя. Увы, его идеи так и не были воплощены в жизнь. Положение усугублялось тем, что среди влиятельных ученых-политэкономов к этому времени практически не оставалось тех, кто бы занимался исследованием путей развития социалистической экономики, которые были бы альтернативными по отношению к активизации рыночных отношений.

1.В.И. Ленин. Государство и революция. Полн. собр. соч.,  т. 33. с. 155. 

2.К. Маркс. Тезисы о Фейербахе. К.Маркс, Ф. Энгельс, Соч. 2-е изд. Т. 3. с. 3. 

3.См. В.М.Глушков – пионер кибернетики. К. 2003. С. 321 – 330.