  |
  |
|
|||
 Главная Следующий номер Форум Обратная связь Календарь событий Поиск Архив старой версии | |||
| Кейнсианский капитализм и революция 1968 года |
| Послевоенное тридцатилетие развития капитализма представляется его идеологам «золотым веком» преуспевания и беззаботного времяпрепровождения в «государстве всеобщего благоденствия». И хотя «золотой век» и был географически строго ограничен ведущими государствами Европы и Северной Америки, а остальная часть планеты имеет веские основания назвать этот «век» как-то иначе, тем не менее «социальное государство» существовало. Конечно, оно обладало далеко не всеми теми достоинствами, которые ему приписывались его апологетами, но то, что реально «работало» в западном мире с конца Второй мировой войны до середины 70-х, должно быть понято. Также должны быть поняты и причины краха «социального государства» в 70-е годы. Они вовсе не сводятся к злой воле Тэтчер и Рейгана, а являются продуктом развития внутренних противоречий кейнсианской экономики. Единственным вариантом разрешения этих противоречий в рамках капитализма и стал неолиберализм. Но был и другой, выводящий общество за рамки капитализма вариант, тот, который существовал в качестве возможности в период всемирной революционной ситуации 1968-73 года, но так и не был реализован. Экономический бум 1945-73 Основой нового экономического порядка, под знаком которого прошло кейнсианское тридцатилетие, в значительной мере стало перенесение конвейерных технологий, развитых американским капитализмом еще в 1920-е годы, в Европу. Раньше Европа отгораживалась от этой более высокой производительности протекционистскими барьерами. Также были сняты внутренние перегородки для движения капитала и товаров в самой Европе. Создание «общего рынка» началось со снятия таможенных барьеров для продукции угольной и сталелитейной промышленности, конкуренция в которой рождала борьбу за Рурский бассейн между Францией и Германией. Затем таможенные барьеры были сняты для продукции других отраслей. Эти трансформации заложили основу нового экономического роста, настоящий капиталистический бум, продолжавшийся с 1945 по 1973 год. Нетрудно заметить, что этот период совпадает с А-фазой длинного капиталистического цикла, характерной особенностью которой и стал очень быстрый рост капитализма. Среднегодовой уровень роста 16 ведущих европейских капиталистических стран составлял: в 1900-1913 гг. – 2,9%, в 1913-1950 гг. – 2%, а в 1950-1973 гг. – 4,9%. Рост производительности труда составил в те же годы соответственно 1,8%, 1,9% и 4,5%. То, что этот рост был вызван прежде всего экспортом прогрессивных технологий, развитых в США, показывают следующие цифры. С 1913 по 1973 год производительность труда росла в Соединенных Штатах на 2,4% в год. В то время как в Германии она росла на 1% в год с 1913 по 1950 и на 5% в 1950-73 гг., в Британии, соответственно, - на 1,6 и 3,2%, в Японии на 1,7 и 7,6% и в Италии – на 1,7 и 5,5%. Но технологические усовершенствования не будут работать без соответствующих изменений экономической структуры, производственных отношений. «Конвейерный» капитализм требовал качественно иного участия государства в экономической жизни. «Кейнсианство» становится из экстренной меры спасения от кризиса, какой она была в 1930-е годы, нормой. Капитализм опирается на «левую ногу» Там, где война не привела к социальной революции, она вынудила правящий класс пойти на социальные реформы. Кейнсианская модель, стала теперь функционировать с опорой не только на военно-промышленный комплекс (хотя эта составляющая осталась важной для капитализма), но и на социальную сферу. «Социальное государство» не было добровольным актом раскаявшихся толстосумов, оно строится под давлением: внешним (существование СССР и соцлагеря) и внутренним (рост рабочего движения). Но строить «социальное государство» руками ультаправых политиков, стоявших у руля в 1930-е годы невозможно. Капитализм вынужден опереться на «левую ногу», по всей Европе к власти приходят социал-реформистские партии. Они приходят не в результате революции или массового выступления. Их призывает сам капитал: в США их включает в свою команду Рузвельт, в Британии капиталисты разрешают Лейбористской партии создать правительство, во Франции реформистские рецепты левых реализует де Голль, также включивший в свое правительство левых, вплоть до коммунистов, в Западной Германии «левые» мероприятия начинают еще оккупационные власти. Несмотря на то, что реформистские меры проводились левыми партиями, они вовсе не были чем-то антикапиталистическим. Наоборот, реформы, такие как национализация британских железных дорог, были востребованы самим уровнем развития производства и концентрации капитала, достигнутым к тому времени. Транснациональные корпорации еще только зарождались, они существовали только в торговой и отчасти финансовой, но не в производственной сфере. Значит, организовать производство на адекватной этой высокой концентрации капитала ступени можно было только при помощи государства. В этом экономический смысл «социал-демократического» капитализма с его государственным регулированием. В начале 1950-х левые партии, которые выполнили работу по демократическому реформированию капитализма, изгоняются из правительств. «Мавр сделал свое дело, мавр может уходить…». В Британии, Франции и Италии это делается путем организации поражений на выборах, в Германии при передаче власти от оккупационной администрации гражданской, в США, где в период правления Рузвельта левые были фактически частью широкой демократической коалиции, начинается «маккартизм» и «охота на ведьм». Однако, результаты реформ, проведенных «левыми» сохраняются. Сами реформы имеют двойственный характер: с одной стороны, они демократизируют общество и поднимают жизненный уровень масс, с другой – помогают капитализму выжить и накопить ресурс для контрреформ. Революционные подъемы и спады Революция 1945-49 годов отступила. Она оставила за социализмом гигантское пространство от Эльбы и Дуная до Янцзы и Меконга, радикально сократив периферийные области мирового капитализма, но сохранила нетронутым его «сердце» - Северную Америку, Западную Европу и Японию. Общая закономерность революционной динамики заключается в том, что революционные потрясения в «центре» мировой системы возможны только в период высшего подъема революционной волны (как в 1916-21, или 1944-49, или в 1968-74 годах). Во времена спада революции происходят обычно на периферии капиталистической системы. Эта закономерность не является неким новым «тайным» знанием, открытым разрекламированными теоретиками «мирсистемного анализа», Иммануилом Валлерстайном или Самиром Амином, она была известна уже Карлу Марксу, писавшему: «В конечностях буржуазного организма насильственные потрясения естественно должны происходить раньше, чем в его сердце, где возможностей компенсирования больше»[1]. На монополистической стадии развития капитализма эта закономерность приобретает конкретно исторические особенности, исследованные В.И.Лениным. В империалистической системе, писал он, «легче начинается движение в тех странах, которые не принадлежат к числу эксплуатирующих стран, имеющих возможность легче грабить и могущих подкупить верхушки своих рабочих»[2]. История опровергает механистический тезис социал-демократии начала ХХ века о том, что революции должны происходить там, где капитализм наиболее развит и где больше всего пролетариата. В период революционного отлива капитализм успешно экспортирует противоречия на периферию мировой системы, что Ленин описывает теорией «слабого звена» империализма. Поэтому после отлива революционной волны 1916-21 годов, революции происходят только на периферии и полупериферии – в Китае в 1925-27, на Кубе в 1933, в Испании 1936-39. После отлива революционной волны 1944-49 годов революции также отступают на периферию. В 1952 левые офицеры под руководством Гамаль Абдель Насера берут власть в Египте и национализируют Суэцкий канал. В том же году происходит революция в Боливии. В ходе затяжной войны 1954-62 годов Фронт национального освобождения во главе с Ахметом Бен-Беллой изгоняет французских колонизаторов и берет власть в Алжире. В 1963 году арабские националисты приходят к власти в Сирии и Ираке. Деколонизация и формирование «третьего мира», «империализм без колоний» На рубеже 1950-60 годов происходит деколонизация большей части Африки. До этого, в 1948 году получает независимость Индия, а до нее – Индонезия. Появляется огромное количество новых независимых государств, которым суждено составить «третий мир»: обретение независимости не сделает бывшие колонии похожими на страны метрополии. Наоборот, разрыв продолжит увеличиваться. Дело в том, что функция колониализма не ограничивалась насильственным ограблением колоний. Военно-политическое подчинение лишь служило «открытию рынков» колониальных стран, разрушению традиционной экономики для экспансии товаров и капиталов из метрополии. Страны, которые уже были втянуты в мировую систему капитализма, можно было безболезненно освободить от политической привязки к «великим державам», - они уже и без того находились в экономической зависимости, плотно опутанные сетью торговых и финансовых связей. Колониализм сменился неоколониализмом. Деколонизация зачастую даже подстегивалась империалистическими странами, в особенности США, которым этот процесс открывал доступ к рынкам бывших колониальных стран, которыми раньше монопольно владели англичане или французы. Система экспорта капитала без прямого военно-административного контроля оказалась даже более эффективной (конечно, учитывая предшествующую «работу» по вовлечению в мировой рынок, проделанную колониальными методами). Особенно эффективным новый «империализм без колоний» стал для США. Прибыль от внешних инвестиций Соединенных Штатов по отношению ко всей прибыли за вычетом налогов полученной нефинансовыми компаниями выросла с 10% в 1950 году до 22% в 1964. Неоимпериализм и проблема «центра» и «периферии» Почему происходит так, что страны получившие политическую независимость остаются под экономическим господством империализма? Во-первых, страны «центра» пользуются своим технологическим преимуществом. Этот факт отмечен еще Карлом Марксом в «Капитале»: «Капиталы, вложенные во внешнюю торговлю, могут давать более высокую норму прибыли, так как, во-первых, здесь имеет место конкуренция с товарами, которые производятся другими странами при менее благоприятных условиях производства, так что страна более развитая продаёт свои товары выше их стоимости, хотя и дешевле конкурирующих стран… Совершенно так же, как фабрикант, применяющий новое изобретение прежде, чем оно нашло всеобщее распространение, продает дешевле своих конкурентов и всё-таки выше индивидуальной стоимости своих товаров, т.е. сравнительно более высокую производительную силу применяемого им труда превращает в прибавочный труд. Он реализует таким образом добавочную прибыль»[3]. Причем рост производительности труда оказывается выше у стран составляющих империалистический центр. Данные о средней добавленной стоимости на занятого в промышленности за 1980-84 и 1995-99 годы дают следующую картину: там, где он был выше $20 тыс. в год, этот показатель вырос в среднем на 90%, там, где он составил $10-20 тыс. – на 60%, там, где менее $10 тыс. – на 40%[4]. Эти данные, вопреки нелепицам о «выравнивании» развития в мире, свидетельствуют, что разрыв сохраняется и увеличивается. Конечно, этот факт не исключает того, что отдельные высокотехнологичные производства создаются в регионах с дешевой рабочей силой, но в целом производительность труда растет быстрее в богатых странах. Во-вторых, в зависимых и неоколониальных странах, где сохраняются докапиталистические уклады хозяйства, выше степень эксплуатации труда. Это также было известно К.Марксу: «Что касается капиталов, вложенных в колониях и т.д., то они могут давать более высокие нормы прибыли так как там вследствие низкого уровня развития норма прибыли выше вообще, а в связи с применением рабов, кули и т.п. выше и степень эксплуатации труда»[5]. Разрушение этих докапиталистических укладов рождает капитал, большего часть которого оседает в капиталистических центрах, а также пролетаризирует население зависимых стран, за счет усиления конкуренции на рынке труда, снижая и так невысокую цену рабочей силы. В-третьих, в рамках мировой капиталистической системы должны существовать центры накопления капитала. Их не должно быть много, иначе будет происходить не накопление, а распыление. Поэтому, даже проводя, часто успешно, «импортозамещающую индустриализацию», развивая высокие технологии, страны «третьего мира» и страны зависимого капитализма по-прежнему в отстающих. Привлекая капитал, они должны одновременно создавать условия для его «оттока», ведь никто не будет вкладывать, если нельзя вывезти. А стекается капитал все равно в страны метрополии. Так страны «третьего мира» попадают в перманентную ситуацию «догоняния» без возможности догнать. Роль центров накопления лишь усиливается с ростом ТНК. В странах «центра» базируется большинство транснациональных корпораций, здесь живут их владельцы, располагаются главные офисы, отсюда рекрутируется высший менеджмент. Большая часть мировых инвестиций исходит из стран «центра». 1968-75: третья волна мировой революции В период с 1968 по 1975 годы происходит третья волна мировой революции. Она приходится на конец А-фазы длинного цикла 1945-73 и переход к Б-фазе. В странах периферии и странах центра мировой капиталистической системы революционные ситуации складываются по-разному, но они являются следствием одного и того же кризиса, одного и того же процесса. На периферии мирового капитализма местная буржуазия, получив политическую независимость, интегрируется в мировую систему, подчиняясь империалистическому капиталу. Таким образом, национальная буржуазия теряет свою революционность. В 1965 году происходит контрреволюционный переворот в Индонезии, в ходе которого убито более миллиона коммунистов и заподозренных в сочувствии к ним. Революционные буржуазные и мелкобуржуазные лидеры, такие как Кваме Нкрума в Гане, Патрис Лумумба в Конго, Хакобо Арбенс в Гватемале отстранены от власти. В Египте власть переходит от Насера к проимпериалистическому политику Анвару Саддату. Индийский национальный конгресс, который так и не довел до конца аграрную реформу, идет на все большие уступки американскому и британскому капиталу. Постепенно сводятся на нет достижения боливийской революции 1952 года. В 1958 году происходит реакционный военный переворот Айюб Хана в Пакистане. В Ираке к власти приходит правое крыло партии БААС. В Бразилии в 1964 году устанавливается правая военная диктатура. Национальная буржуазия тем быстрее переходила на контрреволюционные позиции, к союзу с империализмом, чем быстрее и мощнее росло рабочее и коммунистическое движение. В связи с этим только те революции действительно давали возможность вырваться из цепей зависимого развития, которые ставили вопрос о ликвидации капитализма вообще. Такой революцией стала кубинская революция 1959 года, которая буквально за считанные месяцы перешла от буржуазно-демократической к социалистической фазе. Неоколониальная зависимость, против которой большинство национальной буржуазии уже не выступает, становится предметом атаки со стороны левых революционных движений «третьего мира». «Мировая деревня» окружает «мировой город» Волна поднимается в 1968 году. Через год после того как, проиграв войну с Израилем, египетская буржуазия повернулась лицом к США, а в Боливии наемниками ЦРУ был убит Эрнесто Че Гевара, в Перу к власти приходят прогрессивные военные под руководством генерала Веласко Альварадо. Они заявили, что опираются на «славные традиции освободительной, социалистической и гуманистической мысли»[6]. Левый курс продержится в Перу на протяжении всей революционной волны, до 1975 года. Основные же преобразования, проведенные военными, сведутся к созданию мощного государственного сектора. И это не случайно – странам периферии удается остановить «отток капитала» и организовать собственный мини-центр концентрации только в рамках государственного сектора. Дополнением национализации стала аграрная реформа. В том же 1968 году в результате бескровного военного переворота в Панаме приходит к власти группа генерала Омара Торрихоса, которая выступает против США и добивается пересмотра договора о Панамском канале. Левое офицерство Боливии, по примеру Перу и Панамы, совершает переворот против реакционной хунты. Военные национализируют нефть и вводят госмонополию на торговлю минеральным сырьем. Они продержатся у власти до 1971 года. Левонастроенные военные взяли власть в начале 70-х годов также в Эквадоре и Гондурасе, но их «социалистичность» была еще скромнее, чем у боливийских и перуанских коллег, соответственно и продержались они у власти меньший срок. Военно-революционные перевороты происходят в этот период и в Африке: в 1969 году к власти в Ливии приходит полковник Муаммар Каддафи, в 1972 году революционные офицеры производят переворот в Бенине, а в 1972-75 году левые военные берут власть и на Мадагаскаре. В 1974 году военные под руководством майора Менгисту Хайле Мариама отстраняют от власти императора Эфиопии и заявляют о переходе на социалистический путь развития. На другом берегу Аравийского моря, в 1967 году провозглашена Народная Республика Южного Йемена. Так начинается первая, «буржуазно-демократическая» фаза мировой революции. Следующий ход, как известно, должен быть за коммунистами. Массовое революционное повстанческое движение, новое явление в мировой политике, становится ведущей формой борьбы революционных левых по всему миру. Широко разворачиваются малые гражданские войны, «герильи», начавшиеся в этот период на просторах Латинской Америки. Вдохновляющим примером здесь была Куба, что понятно, но также и маоистский Китай. Из коммунистических партий, подавляющее большинство которых приняло линию Хрущева на мирный путь к социализму через победу на выборах, выделяются революционные группы, которые начинают действовать. Некоторые вооруженные организации возникают независимо от коммунистического движения, но действуют также под знаменем марксизма. Движение за создание «очагов» партизанской войны начинается еще до 1968 года. Его кульминацией становится попытка создания партизанской базы латиноамериканского масштаба Эрнесто Че Геварой в Боливии, закончившаяся, как известно, его трагической гибелью. До этого вооруженные группы возникают в Аргентине, Венесуэле, Никарагуа и Перу. За исключением Венесуэлы герильерос нигде не добились серьезных успехов, но и там они были побеждены в середине 60-х. В 1964 году колумбийская армия разгромила республику безземельных крестьян в Маркеталии. «Резня в Маркеталии», как назвали в народе это событие, стала отправной точкой самой длинной в истории Латинской Америки гражданской войны. Во второй половине 60-х в стране появляются сразу несколько крупных партизанских армий – созданные компартией Революционные вооруженные силы Колумбии – Армия народа (FARC-EP), опирающаяся на опыт кубинской революции Армия национального освобождения (ELN). В 1967 году, когда коммунистическое движение раскалывается на просоветское и прокитайское направления, возникает третья крупная армия – маоистская Армия народного освобождения (EPL). Все партизанские формирования продолжают действовать до сих пор, в 1987 году они объединили свои силы, сформировав Партизанскую Координацию имени Симона Боливара. Вслед за сельским «очаговым» этапом борьбы, активизируются городские партизаны, наиболее известные из которых – «Тупамарос» в Уругвае, «Монтонерос» и Революционная народная армия в Аргентине, Движение 19 апреля в Колумбии. Самыми известными городскими партизанами стали бразильские антифашисты под руководством Карлоса Маригеллы. Сам Маригелла был ветераном коммунистического движения, членом ЦК компартии Бразилии. В 1967 году он производит раскол в Компартии, обвиняя руководство в неспособности сопротивляться военно-фашистской диктатуре и перейти к решительной революционной борьбе. Он говорит, что компартия подчинила политику рабочего класса политике либеральной буржуазии и забыла о революции. В 1968-69 годах боевики созданной Маригеллой организации «Действие за национальное освобождение» (ALN) осуществили целый ряд боевых операций, но к началу 70-х движение было разгромлено, а сам Маригелла убит. Разгорается повстанческое движение в Азии. Если в Латинской Америке революционные коммунисты равняются на Кубу и Китай, то в Азии маоизм становится единственным вариантом революционной коммунистической политики в 60-70-х. Подлинного размаха марксистская герилья достигла на Филиппинах и в Индии. Филиппины, где коммунистическое повстанчество после войны было подавлено под руководством американцев, кризис конца 60-х снова начинает гражданскую войну. Теперь ее возглавляют коммунисты-маоисты под руководством Хосе Марии Сисона, который в 26 лет стал генсеком компартии, выкинув из нее всех сторонников просоветской линии. Герилья достигла наибольшего размаха в начале 70-х, но к 1972 году партизаны были оттеснены в труднодоступные сельские районы. Новая народная армия существует и сегодня, насчитывая несколько тысяч бойцов. В Индии к концу 60-х уже действовало две коммунистические партии – КПИ и КПИ (марксистская), вторая была более революционной и ориентировалась на Китай. Однако, обе они были вовлечены в парламентские комбинации и успели побывать в буржуазных правительствах. В 1967 году из КПИ(м) выделилась КПИ (марксистско-ленинская) во главе с легендарным революционером Чару Мазумдаром. КПИ(м-л) подняла ряд крестьянских восстаний с центром в местности Наксалбари. Положение крестьянства в те годы было очень тяжелым, на селе господствовали феодальные отношения. В 1965 году 100 миллионов индийцев голодали или испытывали серьезную нехватку продуктов питания в результате засухи и средневековой организации производства и распределения. Маоистам в 1970-м году удалось подкрепить развивавшуюся сельскую герилью городским восстанием студентов и рабочими забастовками. Это произошло в Калькутте, одном из крупнейших городов страны. Но к 1972 году движение и здесь было подавлено. Сегодня оно существует в виде многочисленных осколков КПИ(м-л), часть из которых действует легально, часть пытается продолжать Народную войну. Но восстание также не прошло бесследно, буржуазия была вынуждена идти на уступки: ускорилась аграрная реформа, в тот же период Индира Ганди национализировала 14 крупнейших банков… В эти же годы возникает и растет партизанское движение маоистского толка в Турции и Северном Курдистане, оккупированном турецким режимом. Организации, появившиеся в те годы, действуют в Турции и сейчас. Однако, наиболее успешным и наиболее трагичным эпизодом революционного движения в странах зависимого капитализма в период третьей волны мировой революции стала Чилийская революция 1970-73 годов. Она, как известно, победила мирным путем, как будто в подтверждение «нового курса» коммунистических партий, который гласил, что «в современных условиях» парламент «можно превратить из органа буржуазной демократии в орудие действительной народной воли», если завоевать там «прочное большинство»[7]. Правда, в Чили был избран не социалистический парламент, а социалистический президент Сальвадор Альенде от коалиции «Народное Единство». Однако, в мирном характере революции заключалась не только ее моральная сила, но и слабость. Власть коммунистической и социалистической партий оказалась связана обязательствами перед буржуазией, которые вынужден был принять на себя Альенде. В их числе были такие важные как сохранение в неприкосновенности старой армейской структуры, запрет на создание параллельных органов власти и вооружение рабочих и т.д. В итоге Мао Цзэдун и Эрнесто Че Гевара, твердившие, что революция только тогда чего-то стоит, когда умеет защищаться, и что без вооруженной схватки с буржуазией дело все равно не обойдется, оказались правы. Чилийская революция не смогла защитить себя в вооруженной борьбе, и была подавлена фашистским мятежом контрреволюционных военных под руководством генерала Аугусто Пиночета 11 сентября 1973 года. Чилийская битва за медь, основной природный ресурс страны, была проиграна народом империализму, но всего через несколько недель после мятежа Пиночета разгорелась битва за нефть на Ближнем Востоке. ОПЕК – организация стран-производителей нефти – нанесла империалистическим странам мощный удар, повысив в 4 раза цены на нефть. Но и эта битва была выиграна лишь тактически и проиграна стратегически. Революционная волна 1968-75 в странах «центра» Волна революций, поднявшаяся в 1968 году, захлестнула страны империалистического «центра» не в меньшей степени, чем «периферию» мирового капитализма. Из ведущих капиталистических стран наиболее близки к революции оказались Франция и Италия. Революция произошла в Португалии, рухнули фашистские режимы в Испании и Греции. Два послевоенных десятилетия родили в революционном движении Европы и Северной Америки пессимизм. Производство росло, с ним росло и благосостояние рабочего класса. Казалось, что весь рабочий класс будет скоро «интегрирован в систему», станет частью «среднего класса», развращенного «обществом потребления». С таким анализом выступает Герберт Маркузе, который в книге «Одномерный человек» пишет о том, что революционная роль в империалистических странах переходит от рабочего класса к «аутсейдерам»: люмпенам, иммигрантам, меньшинствам и т.п. Определенные основания для такого взгляда есть: все большая часть рабочего класса становится «рабочей аристократией», и вполне комфортно себя чувствует в обществе, распухающем от сверхприбылей притекающих из неоколониальных и зависимых стран. Но также как неверно представление о рабочем классе, как однородной революционной массе, которая только и ждет, чтобы подняться на борьбу за социализм, неверно и представление о поголовно «интегрированном», «обуржуазившемся» рабочем классе. Даже во время послевоенного бума, самого радужного периода за всю историю капитализма Европы и США, значительную часть рабочего класса составляла беднота. Высок был процент мигрантов, чьи условия труда были хуже, а зарплаты ниже, чем у «белого» пролетариата. Лишь 60-80% от зарплаты рабочего-мужчины получали женщины-работницы. Во Франции, которая стала первой страной, где сложилась революционная ситуация, наиболее остро и резко проявился общенациональный кризис. Особенностью революционной волны 1968 года стало активное участие, часто лидерство в ней, студентов и молодежи вообще. Многие исследователи на этом основании приходят к выводу, что марксистская теория классовой борьбы «опровергнута», а молодежь превратилась в «новый революционный класс». Тем не менее, ничего ни принципиально нового, ни тем более опровергающего марксизм в событиях 1968 года не было, если не считать марксизмом «мудрость» хрущевско-брежневских учебников. Специфика молодого человека в аспекте классовой борьбы заключается в том, что он еще не успел занять устойчивого места в общественном разделении труда, не встал в ту или иную классовую нишу. Его политическая позиция гораздо слабее детерминирована принадлежностью к той или иной социальной группе. Поэтому молодежь, по происхождению принадлежащая к правящему классу, часто увлекается революционными идеями в период кризиса, но также часто и отказывается от них, заняв мягкие руководящие кресла в конторах и банках, как случилось со многими участниками бунта 1968 года. Еще сильнее отрывался от классовой пуповины европейский и американский студент. Отделенный от семьи и привычного быта, он был заперт в стенах университетских городков, где быт был приближен к условиям рабочих общежитий, а режим был часто еще строже. Вот слова нантерского социолога Алена Турэна, относящиеся к тому периоду: «Современный большой университетский городок замыкает в себе студентов подобно тому, как заводские поселки американских компаний замыкают в себе рабочих. Студенческая толпа, такая же плотная и безликая как рабочая масса, несет свои требования, выдвигает своих лидеров и дышит сознанием своей растущей силы»[8]. Но само по себе это никогда и нигде не сделало студенчество такой мощной революционной силой, как в 1968 году. Повлиял другой фактор. Дело в том, что научно-техническая революция, кроме того, что она радикально расширила сектор умственного труда и «сферы обслуживания» в экономике, еще и пролетаризировала научно-технические и многие другие профессии. Из солидного мелкого буржуа клерк или инженер становился заурядным наемным работником, чей труд оказывался организован часто тем же конвейерным способом, что и труд рабочего, а заработная плата и сам стиль жизни и вовсе переставал отличаться от квалифицированного рабочего, часто даже уступая ему. Эти сектора родили «новый пролетариат», который буржуазная наука для своего удобства относит к «среднему классу». У «нового пролетариата» появились новые проблемы, в частности ему гораздо труднее было организоваться в профсоюзы для экономической борьбы, он больше страдал от системы «гибкого графика» и чаще оказывался в ситуации «неполной занятости». Да, большинство студентов 1968 года происходило из мелкобуржуазной среды (половина французов проживала в конце 60-х в небольших городках с населением до 2 тысяч человек), но после университета им предстояло стать в ряды именно «нового пролетариата». Процесс пролетаризации, как это почти всегда было в истории, делает пролетаризируемые слои куда более революционными, чем даже старые слои рабочего класса. Молодое поколение 1968 года – это еще и очень многочисленное поколение, дети родившиеся сразу после войны, в период «бэби-бума». Люди до 20 лет составляли треть населения Франции в конце 60-х. В связи с этим, значительной части поколения угрожала безработица – в 1968 году половина безработных была моложе 25 лет. (Во Франции 1960 до 1968 года на 70% увеличилось количество безработных, это более 500 тысяч человек, а по данным профсоюзов – 700 тысяч). Поэтому, не случайно, а наоборот, закономерно, что роль революционного авангарда выпала молодежи. К сожалению, лидеры компартий «проглядели» эти изменения классовой ситуации. Гораздо лучше их поняли аналитики империализма, еще до 1968 года увидевшие в молодежи врага. В инструкции для исполнительной и судебной власти за 1966 год директор ФБР Эдгар Гувер сообщал: «Американские студенты вовлечены в настоящее время... в опасный заговор. Во многих кампусах молодой человек охвачен непокорностью, которая находит выражение в выступлениях против существующей в стране экономической, политической и общественной системы». Три года спустя он только укрепился в своей характеристике: «Это фанатики, революционеры-анархисты, известные поджогами, актами вандализма, взрывами и разрушениями по всей стране»[9]. Студенты бунтовали по всему миру. Париж, Марсель и Лион, Западный Берлин и Гамбург, Рим и Милан, Мадрид и Барселона, Лондон, Буэнос-Айрес и Лима... По данным ФБР, в 1968-69 учебном году в США по политическим мотивам было арестовано 4 тысячи одних только студентов, в 1969-70 году – 7,5 тысяч, а только в конце апреля-мае 1971 в Вашингтоне – 13 тысяч. Но студенты были далеко не единственными участниками революционного движения. Его массовой основой был пролетариат. В среднем в 60-е годы среднегодовое число забастовщиков в Западной Европе составляло 7-10 миллионов человек[10]. 1968 год сразу дает резкий скачок активности рабочего класса. Только в мае 1968 года, и только во Франции бастовало: 18 мая – 2 миллиона, 20 мая – 6 миллионов, 24 мая – более 10 миллионов рабочих[11]. Затем волна забастовочной активности перекинулась на Италию, 14 ноября 1968 года там бастовали 12,5 миллионов человек, а к 5 февраля 1969 года эта цифра увеличилась до 20 миллионов. В мае 1968 года рабочие перешли от экономических к политическим требованиям. Когда Жорж Сеги, лидер профсоюза ВКТ, член Компартии, пошел на сделку с правительством, согласившись прекратить забастовку в обмен на подъем заработной платы, расширение прав профсоюзов и обещание принять меры для ликвидации безработицы, он был освистан рабочими завода «Рено» в Бийонкуре. Рабочие, заполнившие до отказа заводской ангар, отвергли сделку и выдвинули требование «народного правительства». И это не удивительно, ведь рабочие уже две недели, с 14 мая, захватывали предприятия – зачем прибавка к жалованию, если у тебя в руках весь завод? В США на борьбу поднимаются низы рабочего класса – чернокожее население. Даже 1974 году средний доход афроамериканской семьи составлял лишь 56% дохода белой семьи, в начале 60-х он был еще меньше – лишь 46%. Более половины из 866 тысяч афроамериканских семей в сельской местности жили ниже официального уровня бедности. Доля безработных афроамериканцев была в два раза вышле доли безработных «белых», среди «черной» молодежи процент безработных достигал 30%. В 1967 году восстания чернокожей бедноты вспыхивают в Детройте, самом индустриализованном городе США. Автомобильная индустрия Детройта привлекала афроамериканцев из южных штатов, только за семь лет с 1967 года чернокожая община увеличилась на 15%. Эти новые иммигранты дали 8% от общего количества рабочих-автомобилестроителей города. Автомобильный кризис 1966 года рождает массовую безработицу, которая и приводит к восстаниям – классовым, а вовсе не расовым. За короткий период движение охватывает многочисленные негритянские гетто США. Их население – это «низы» американского пролетариата, не участвующие в сверхприбылях империалистического капитала, как слой «белой» рабочей аристкратии. Негритянская беднота понадобилась американской промышленности в годы Второй мировой, когда США стали «мировой фабрикой». Рядом с гетто вырастали новые заводы и вспомогательные производства, негритянское население двигалось с Юга на промышленный Север. На полицейское насилие, которым правительство США встретило движение за равноправие и гражданские права, негритянский пролетариат ответил созданием вооруженных групп самообороны, объединившихся в партию «Черные пантеры». Идеологией этой партии стал не «черный национализм», она двигалась в направлении революционного марксизма в его маоистском варианте и несомненно пришла бы к нему, если бы не разгром и физическое уничтожение лидеров. Восстания чернокожей бедноты были поддержаны студентами, захватывавшими университеты и выдерживавшими жестокие бои с полицией. Весной 1968 года начинается «марш бедняков», который идет из южных штатов на Вашингтон. Его вдохновитель, популярнейший негритянский лидер Мартин Лютер Кинг был убит ФБР за месяц до этого в Мемфисе. Таким образом, в США, цитадели мирового капитализма, в 1968 году тоже вызревает революционная ситуация. Коммунистические партии в 1968-75 году Экономический бум и рост благосостояния рабочих, основной социальной базы коммунизма в империалистических странах, дал новую почву для оппортунистических и ревизионистских теорий. Еще до кризиса 1968 года почти все коммунистические партии стран «центра» принимают доктрину Хрущева о переходе к социализму в рамках буржуазной законности с использованием капиталистического государства, вместо создания самостоятельных структур власти трудящихся. Их стратегия включает в себя перед совершением социалистической революции некий этап создания «антимонополистической демократии». Рабочая аристократия, которая серьезно улучшила свое положение в ходе послевоенных реформ, в значительной степени удовлетворена им. Коммунистические партии, руководство которых уже опирается на этот слой, перестраивает свою работу. Теперь они ориентируются на частичные реформы капитализма, работу в местном самоуправлении, в профсоюзах и т.д. Конечно, этот поворот в политике компартий не был бы таким тотальным, если бы не определяющая линия руководства КПСС, которое взяло курс на «мирное сосуществование» с империализмом. Брежневская верхушка фактически полностью исключала революционную перспективу в империалистических странах и фактически отказывала революционным силам не только в военной, но и в политической поддержке. Революция в странах «третьего мира» советскими руководителями допускалась и иногда даже поддерживалась, но и тут соблюдался своего рода «раздел сфер влияния» между СССР и США. В частности революционеры Латинской Америки могли рассчитывать на содействие только Кубы и Китая. Даже Чили Советский Союз оказал весьма скромную помощь. «Мы хотим дружить и сотрудничать с Соединенными Штатами на поприще борьбы за мир и безопасность народов», - сказал Хрущев на ХХ съезде[12]. Ради этой «дружбы» пришлось пожертвовать «малостью» – революционными принципами. Новые левые Новые слои, пришедшие в движение в конце 60-х – молодое поколение рабочего класса, «новый пролетариат», студенчество, а в странах «третьего мира» - еще и крестьянство, - не были удовлетворены реформистской программой старых коммунистов. То тут, то там от коммунистических партий откалывались группы недовольные оппортунистической политикой. Создавались новые марксистские организации, альтернативные действующим компартиям. Революционизация студенчества нарастала в течение 60-х годов, достигнув кульминации к концу 60-х – началу 70-х. Лидеры коммунистических партий сплошь просмотрели это. К тому же они уже скорее боялись, чем желали революционного энтузиазма молодежи. Соответственно, молодежь выбирала для себя более революционные варианты марксистской идеологии, в особенности маоизм. Иммануил Валлерстайн в своей статье о 1968-ом пишет о «разнообразных «маоизмах», развившихся в начале 1970-х гг. во всех частях света»[13]. Возник как будто из небытия основательно забытый анархизм, у которого не было почвы, пока политика компартий оставалась революционной. Еще раз подтвердилась мысль Ленина о том, что рабочие партии караются ростом анархизма за оппортунистические грехи. В ноябре 1967 года многотысячный митинг студентов против правительственного курса в сфере образования стихийно перерос в митинг памяти только что погибшего Че Гевары. Репортаж одной из французских радиостанций: «Известие о смерти Че Гевары, который пожертвовал своим положением «человека номер два» на Кубе ради того, чтобы погибнуть в забытых богом джунглях за свободу чужой страны, пронеслось по умам студентов подобно урагану. Вот послушайте: они скандируют «Че – герой, буржуазия – дерьмо! Смерть капиталу, да здравствует революция!» – и многие при этом плачут». Это свидетельство отражает настроение студенчества в ту пору. Социологическое исследование, проведенное в США в те годы, дало неожиданные для современников данные: лишь 18% студентов были согласны с тем, что деньги играют большую роль в жизни, и лишь 12% хотели стать бизнесменами, в то время как 79% - людьми творческих профессий: художниками, музыкантами, учителями, психологами, учеными, изобретателями, журналистами и революционерами. Стихийно молодежь чувствовала, что пришло время социального творчества, революционной перестройки жизни. Нельзя сказать, что рабочий класс был в стороне от такого настроения – среди арестованных на левацких демонстрациях в Германии, к удивлению властей и буржуазной прессы, только каждый четвертый оказывался студентом. «Студент» – это скорее собирательный образ молодого бунтаря, восставшего против системы в конце 60-х. Лозунги революции 1968 года не похожи на лозунги традиционных левых партий. Но непохожесть эта заключается лишь в форме, которая призвана шокировать, эпатировать. Слоганы 1968 года были политическими лозунгами революционного движения, а не просто причудой. Причудой они становятся, когда их повторяют вне массовой борьбы, при совершенно других обстоятельствах. Лозунги были направлены против капиталистической системы, и в особенности против реформизма и оппортунистических «старых левых»: Те, кто делают революцию наполовину, роют себе могилу! Мы не будем ничего требовать и просить: мы возьмём и захватим! Как ни проголосуешь на плебисците, «да» или «нет», из тебя всё равно сделают козла! (Plebiscite : qu'on dise oui qu'on dise non il fait de nous des cons. - По ритмике аналогично отечественному: «Голосуй не голосуй, все равно получишь …»). Не торгуйтесь с боссами! Упраздните их! Рабочий! Тебе 25 лет, но твой профсоюз из прошлого века! Будьте реалистами, требуйте невозможного! Освобождение человечества будет всеобщим либо его не будет! Один уик-энд без революции проливает гораздо больше крови, чем месяц перманентной революции! Реформизм – это современный мазохизм! Границы – это репрессии! Структуры для людей, а не люди для структур! Университеты – студентам, заводы – рабочим, радио – журналистам, власть – всем! Упраздни классовое общество! Захвати фабрики! Человечество не будет счастливым, пока последнего капиталистане задушат кишкой последнего бюрократа! и т.д. Анархизм «новых левых» был не чем-то органически присущим движению, он был именно реакцией на теоретический догматизм и политический оппортунизм, а также организационную закостенелость и забюрократизованность «старых левых». Студенты Гарвардского университета во время восстания 1969 года вывесили плакат с цитатой из Маркса: «Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его». Мода на марксизм оказалась неожиданной для буржуазных социологов, один из них, американец Сидней Хук, писал в 1966 году: «Будущий историк будет озадачен явлением второй половины ХХ в. - вторым пришествием Маркса. В своем пришествии он выступает не в пыльном сюртуке экономиста, как автор "Капитала", и не как революционный санкюлот, вдохновенный автор "Коммунистического Манифеста". Он является в одежде философа и нравственного пророка с радостными вестями о человеческой свободе, имеющей силы за пределами узкого круга класса, партии или фракции…»[14]. Сидней Хук награждал будущего историка собственным уровнем понимания исторических процессов и идей Маркса, которые, по его мнению, можно разделить, как именинный пирог, на «экономические», «политические» и «философские». Лидеры коммунистических партий не далеко ушли от Хука в своем понимании, они не нашли ничего лучшего, чем объявить бунтующих студентов «анархистами», «леваками», «псевдореволюционерами» и т.д. Более того, коммунистические лидеры в большинстве стран присоединились к силам «порядка» против сил «хаоса», фактически поддержали контрреволюцию против революции. Они не только не объединили студенческие комитеты захваченных университетов и рабочих захваченных заводов, но и, согласившись на частичные уступки рабочим, пошли на выборы. Официальные коммунисты выдвинули такой вот «революционный» лозунг: «Против беспорядков, против анархии – голосуйте за коммунистов!». «Порядок» в те времена был основным лозунгом де Голля. Буквально повторилась ситуация, описанная Марксом для 1848 года: «Все классы во время июньских событий сплотились в партии порядка против класса пролетариев – партии анархии, социализма, коммунизма»[15]. Только в составе «партии порядка» оказалась теперь и Французская коммунистическая партия. Идеология третьей волны: Мао Цзэдун и Эрнесто Че Гевара Символическими фигурами для революционного течения в коммунизме конца 1960-х – начала 1970-х стали Эрнесто Че Гевара и Мао Цзэдун. Их портреты мелькали над парижскими демонстрациями Красного мая 1968 года, их идеи и их пример вдохновляли тех, кто хотел революции. Они были главными марксистскими идеологами революционной волны 1968-75 года. Поэтому, следует показать их действительные воззрения, в противоположность тому, что приписывается им сегодня теми или иными политическими силами в собственных целях. Чтобы сделать это, по необходимости придется прибегнуть к обильному цитированию. Мао Цзэдун и Эрнесто Че Гевара были теми, кто подхватил знамя Манифеста Коммунистической партии: «Коммунисты считают презренным делом скрывать свои взгляды и намерения. Они открыто заявляют, что их цели могут быть достигнуты лишь путем насильственного ниспровержения всего существующего общественного строя»[16], не разменяв его на сомнительные коалиции и соглашения в рамках буржуазной системы. В противоположность теориям о мирном парламентском пути к социализму, Че пишет, что «решимость достичь более справедливой общественной системы должна заставить нас думать главным образом о вооруженной борьбе»[17]. Гимн вооруженной борьбе поет и «Красная книжечка», цитатник, составленный из произведений Мао Цзэдуна в 1967 году для малограмотных солдат Народно-освободительной армии Китая. Парадоскально, но именно он стал неприменным атрибутом революционера-интеллектуала Европы и США: «Центральной задачей революции и высшей её формой является захват власти вооружённым путем, то есть решение вопроса войной. Этот революционный принцип марксизма-ленинизма верен повсюду; он безусловно верен как для Китая, так и для других государств»[18]. «Марксизм открыто заявляет о неизбежности насильственной революции. Он указывает, что насильственная революция есть повивальная бабка, без которой не обходится рождение социалистического общества, есть неминуемый путь замены буржуазной диктатуры диктатурой пролетариата, всеобщий закон пролетарской революции». Ни Мао, ни Че не отрицают возможностей мирного пути революции, но говорят, что этот путь был бы слишком приятным исключением, чтобы на него рассчитывать: Мао писал, что выдвигать положение о желательности мирного перехода, конечно, «выгодно в политическом отношении, то есть выгодно для завоевания масс, для лишения буржуазии её аргументов и изоляции буржуазии», но «мы не должны связывать себя этим желанием. Буржуазия не сойдёт добровольно с исторической арены, это — всеобщий закон классовой борьбы. Пролетариат и коммунистическая партия любой страны ни в коем случае и ни в малейшей степени не должны ослаблять подготовку к революции. Им необходимо всегда быть готовыми дать отпор налётам контрреволюции, необходимо быть готовыми в решающий для революции момент захвата власти рабочим классом свергнуть вооружённой силой буржуазию, если она прибегнет к вооружённой силе для подавления народной революции (что, как правило, является неизбежным)». Полемика между Мао Цзэдуном и Эрнесто Че Геварой, с одной стороны, и руководителями КПСС и следовавшим за ними руководством большинства партий, с другой, было полемикой между революционным марксизмом и реформизмом, актуальность которой сохраняется и сегодня. Например, следующие слова китайских тезисов о генеральной линии коммунистического движения вполне можно было бы адресовать современным «коммунистам» из российской или украинской компартий: «Понятие мирного перехода к социализму не должно быть лишь истолковано как завоевание большинства в парламенте. Главное — это вопрос о государственной машине. В 70-х годах XIX века К. Маркс считал возможной мирную победу социализма в Англии, потому что Англия представляла собой страну, «в которой тогда всего меньше было военщины и бюрократии». Одно время после Февральской революции В.И. Ленин надеялся, чтобы путём передачи «всей власти Советам» революция одержала победу в ходе мирного развития, потому что тогда оружие находилось «в руках народа». Постановка вопроса у К. Маркса и В.И. Ленина не означает использование старой государственной машины для осуществления мирного перехода. В.И. Ленин неоднократно объяснял следующее известное высказывание К. Маркса и Ф. Энгельса: «Рабочий класс не может просто овладеть готовой государственной машиной и пустить её в ход для своих собственных целей». «Если военно-бюрократическая государственная машина буржуазии не будет сломана, то большинство мест в парламенте для пролетариата и его надежных союзников станет либо невозможным (буржуазия в любое время может в своих целях изменить конституцию для укрепления своей диктатуры), либо ненадёжным (буржуазия может, например, объявить выборы недействительными, объявить коммунистическую партию вне закона и распустить парламент и т.п.)» [19]. «Даже если при определенных обстоятельствах коммунистическая партия сможет выиграть большинство мест в парламенте и в результате победы на выборах принять участие в правительстве, она не изменит буржуазной природы парламента или правительства, еще менее это будет означать слом старой и установление новой государственной машины. Абсолютно невозможно произвести фундаментальные общественные перемены, полагаясь на буржуазный парламент или правительство»[20]. Че Гевара не менее категоричен: «недостойно поддаваться оппортунистическому искушению и выступать знаменосцами народа, который желает своей свободы, но отказывается от борьбы к ней ведущей, и ожидает победы, как нищий подаяния»[21]. Поверхностные критики несправедливо упрекают Мао и Че в особом внимании к крестьянству, и даже в переоценке его революционной роли. Особенно этим отличаются псевдомарксистские чистоплюи, предпочитающие называть великих коммунистов-революционеров ХХ века «крестьянскими вождями» или «народниками». В свое время учение Ленина также считалось подобными «марксистами» применимым лишь к странам с преобладанием крестьянства. Такого мнения придерживались не только социал-демократы, но и часть коммунистических руководителей, например, Григорий Зиновьев. Мао и Че вполне осознавали ведущую роль пролетариата в борьбе за социализм. Вот мнение Гевары: «крестьянство – это такой класс, который в силу состояния бескультурья, в котором его держат, и изолированности, в которой он живет, нуждается в революционном и политическом руководстве со стороны рабочего класса и революционной интеллигенции, без которых он сам по себе не смог бы подняться на борьбу и одержать победу»[22]. «В национально-освободительном движении необходимо отстаивать гегемонию пролетариата» - добавляет Мао Цзэдун[23], - «только рабочий класс является наиболее дальновидным, бескорыстным и последовательно революционным классом. Вся история революции свидетельствует о том, что без руководства рабочего класса революция терпит поражение, а при его наличии — одерживает победу»[24]. Советский Союз, напротив, часто предпочитал оказывать помощь буржуазии, считая ее «вождем» национально-освободительной борьбы, а не коммунистам в странах «третьего мира». Индия, например, стояла на первом месте среди получателей советской экономической помощи, а также на одном из первых мест среди покупателей советского вооружения, в то время как буржуазия Индии уже перешла на контрреволюционные позиции и подавляла коммунистов и восставших крестьян. Стремясь сохранить «дружеские» отношения с Францией, СССР долго не признавал Временного правительства Алжирской республики. Хрущев однажды даже заявил, что Алжир – это «внутреннее дело Франции». Частью глобальной революционной стратегии Мао Цзэдуна и Че Гевары является признание тезиса, что мировая революция первоначально охватит «периферию» мирового капитализма, «мировую деревню», а лишь затем захлестнет «мировой город», развитые империалистические страны. «Конечная стратегическая цель нашей борьбы – уничтожение империализма, - пишет Че Гевара, - Задача, стоящая при этом перед нашими народами, народами отсталых и эксплуатируемых стран, - это разрушение тыловых баз империализма, пресечение его возможностей черпать отсюда свои капиталы, дешевое сырье, дешевую рабочую силу и дешевых специалистов – и направлять сюда новые капиталы – как орудие своего господства, оружие и прочие средства, призванные содействовать наше тотальной зависимости»[25]. «Каково главное противоречие современной эпохи? Если бы это было противоречие между социалистическими и империалистическими странами или между империализмом и рабочим классом его стран – роль т.н. третьего мира действительно была бы намного меньшей, чем на самом деле. Однако существует с каждым днем все более веские аргументы для того, чтобы считать, что главным является противоречие между эксплуатирующими нациями и эксплуатируемыми народами»[26]. Исходя из этого анализа, строится соответствующая революционная стратегия, которая прямо аналогична стратегии Мао Цзэдуна. Вот точка зрения китайских коммунистов по тому же вопросу: «Обширные районы Азии, Африки и Латинской Америки — это районы, где сосредоточены различные противоречия современного мира, самое слабое звено господства империализма, главная зона бурь мировой революции, которые наносят непосредственный удар по империализму …Антиимпериалистическая революционная борьба народов Азии, Африки и Латинской Америки является отнюдь не региональным вопросом, а вопросом всеобщего значения, касающимся дела мировой революции международного пролетариата в целом»[27]. Из этого вытекает, что именно «революционная буря в Азии, Африке и Латинской Америке … нанесет решающий и сокрушительный удар по всему старому миру»[28]. Мао Цзэдун, как и Че Гевара, констатирует становление всемирной революционной ситуации: «Никто не может отрицать, что в Азии, Африке и Латинской Америке ныне сложилась весьма благоприятная революционная ситуация»[29]. Эта революционная ситуация не ограничится, однако, «третьим миром»: «Мы уверены, что в Западной Европе и Северной Америке — колыбели капитализма и сердцевине империализма — в результате развития противоречий и борьбы между пролетариатом и буржуазией настанет великий день грандиозных битв. Тогда Западная Европа и Северная Америка несомненно станут средоточием мировой политической борьбы, средоточием противоречий мира»[30]. Глобальная революционная стратегия Мао и Че оказалась верна: революционная буря конца 1960-х действительно началась в странах третьего мира (Перу, Боливия, Панама, Индия, Турция, Филиппины и т.д.). Перекинувшись в 1968 году в страны «центра», она была предана реформистскими лидерами коммунистических партий, и затем снова «отступила» на периферию мирового капитализма, в Латинскую Америку, Азию, Африку. Еще одной чертой, которой революционный коммунизм Че и Мао отличался от коммунизма руководителей КПСС и большинства компартий, был интернационализм. Этих двух теоретиков и практиков отличает понимание революции именно как мировой революции, а не как замыкающейся в себе «системы социализма», которая «мирно сосуществует» с миром капитала. «В конце концов, мы должны иметь в виду, что империализм – это мировая система, и что надо победить его в конфронтации мирового масштаба»[31], - пишет Че. «Мы должны объединиться с пролетариями всех капиталистических стран, с пролетариями Японии, Англии, США, Германии, Италии и всех других капиталистических государств, и только тогда можно будет свергнуть империализм, добиться освобождения нашей нации и народа, освобождения всех наций и народов мира»[32], - пишет Мао. Национально-освободительное движение для Мао является не просто движением за освобождение от колониальной зависимости, но частью мировой пролетарской революции: «Независимо от того, какие классы, какие партии и какие отдельное представители угнетённых народов принимают участие в революции, независимо от того, сознают они это нет, понимают они это субъективно или нет, если выступают против империализма, то их революция становится частью мировой пролетарской, социалистический революции и сами они становятся её союзниками»[33]. Но революция непременно должна превращаться в социалистическую, иначе неизбежен возврат назад: «Выбора нет: либо революция на континенте будет социалистической революцией, либо это будет карикатура на революцию»[34]. Че Гевара предлагает альтернативу мировому капиталистическому разделению труда, складывающемуся начиная с 60-х годов под командованием транснациональных корпораций. Эта альтернатива – экономическая система, включающая социалистические страны и страны «третьего мира» в рамках которой обмен продуктами труда происходит на нерыночной основе. Фактически это – всемирная демократически организованная плановая экономика, «социалистическая глобализация», вместо глобализации при господстве империализма, которая сложилась после кризиса 1973-74 года. Такой идеи в «чистом виде» у Че Гевары нет, но она является прямым и единственно логичным выводом из его последнего публичного выступления – Алжирской речи 1965 года. В этой речи Че Гевара выдвинул советским руководителям обвинение в том, что они отказываются создавать параллельную экономическую систему со странами «третьего мира», продолжая торговать по «мировым ценам» и фактически проводя политику «социал-империализма». «О какой «взаимной выгоде» может идти речь, - говорил он, - если по ценам мирового рынка продается сырье, стоимость которого определяется потом и безграничными страданиями народов отсталых стран, и закупается – по ценам того же рынка – оборудование, произведенное на крупных современных автоматизированных заводах»[35]. Дело тут, конечно, не в моральной оценке принципов «свободного рынка», а в том, что социалистическая система не предлагала странам «третьего мира» ничего принципиально иного, чем империалисты. В отличие от КПСС, которая настаивает на внедрении рыночных механизмов социалистическую экономику (что, в конечном счете, привело к реставрации капитализма), Мао и Че предлагают уничтожение разделения труда и создание нового человека, как необходимый момент становления коммунизма. Цель коммунистического движения по Че Геваре – человек «освобожденный от своего отчуждения»[36]. Мао Цзэдун говорит в связи с этим о революциях в развитых капиталистических странах, где, в отличии от «третьего мира», «степень механизации высока» и «главной задачей после успеха революции будет не продвижение механизации, а преобразование людей»[37]. И Че и Мао являются противниками «экономического детерминизма», который достался советским учебникам диалектического и исторического материализма в наследство от Каутского и Бухарина. Коммунизм Мао и Че в политической, практической форме подводил к вопросам теоретически решенным Марксом в «Экономическо-философских рукописях 1844 года»: снятию отчуждения, присвоению общественным человеком его собственных сущностных сил, действительному, а не только формальному преодолению частной собственности и т.д.
[1] К.Маркс, Ф.Энгельс. Соч. т. 7, стр. 100.
|
07 2008 22:45:00
· 0 Комментариев ·  |
|
|||
| Нет комментариев. | |||
|
|||
| Пожалуйста, залогиньтесь для добавления комментария. | |||
|
|||
Рейтинг доступен только для пользователей.
Пожалуйста, залогиньтесь или зарегистрируйтесь для голосования. Нет данных для оценки.
| |||
|
|||
| 29 ноября врачи проведут общероссийскую акцию против ... 8 ноября профсоюзы проведут митинг в поддержку арест... Докеры Ейского морского порта начали «итальянскую з... Валентин Урусов сделал заявление в связи с преследо... 7 ноября в Москве левые силы проведут "КРАСНЫЙ МАРШ" Moody’s предсказал рекордное падение золотовалютных р... 12 сентября потеряла сознание участница голодовки ра... Московские больницы в ближайшие месяцы ждут внутрен... В Уфе участники акции протеста встретились с предста... 9 сентября 6 активистов профсоюза медиков начали голо... | |||
|
|||
| 5 ноября 2014 года в Вашингтоне пройдёт Марш Миллиона ... МВД Испании перебросило в Каталонию более 400 сотрудн... Митинг против запрета референдума о независимости. П... Работники школьных автобусов Нью-Йорка грозятся объ... Стачка на заводе Bombardie может закончиться 15 сентября В Китае 16 000 работников дочерних подразделений тайва... У берегов Ливии затонуло судно с 250 мигрантами Из-за забастовки на Air France, стартующей 15.09, под вопросо... В США начали забастовку работники автомобильной про... Пилоты Lufthansa 10 сентября провели забастовку в Мюнхене | |||
|
|||
|
|||
| Государство - это не я! Аркадий Давидович | |||
|
|||
|
|||