Приступая
к выяснению политического и философского проекта Маркса, в первую
очередь следует уяснить, что же значит для него философия материализма.
Ведь Маркс считает себя философом-материалистом. Не является ли это
противоречие в терминах? Во-первых, мыслитель-материалист непременно
является критиком идеализма и всевозможных метафизических, религиозных
иллюзий. Но также, как читаем в «Тезисах о Фейербахе», следует
отбросить «старый материализм», который не менее метафизичен, чем любая
другая идеалистическая философия. Маркса интересует «действительная»
история, человеческая «практика», революционное преобразование
общества. Итак, Маркс и остается в традиционном поле философии – как
критик идеализма и «старого материализма», но одновременно он и выходит
за ее границы, поскольку выступает уже скорее ученым-аналитиком
материальности исторических ситуаций.

Таким образом, как отмечает
Фредрик Джеймисон, материализм Маркса не есть «философская и
онтологическая позиция, а общее обозначение операции, которую можно
назвать де-идеологизацией». Новый материализм Маркса – это и процедура
де-идеологизации, и изобретение «науки истории». Примечательно, что для
самой философии Маркс как бы предлагает не просто метод или учение, а
качественно другую парадигму, в которой объединенные в одно целое
фигуры ученого и революционера, хотя и вызывают постоянный кризис
«чистого знания», размыкая систематичность учения навстречу
историческим событиям, тем не менее никогда не пренебрегают научной
«строгостью» ради сиюминутной «конъюнктуры». То есть, революционер не
менее важен для науки, как и ученый, – а последний не менее важен для
революционной практики. Внимательно взвешивая и изучая историческую
канву событий, Маркс готов к переделке и переоценке своих концепций,
что с ним и случалось не один раз.

И все-таки, неизменность и даже некоторую незыблемость метода Марксу гарантирует в его философии примат политики.
Часто Маркса неправильно представляют исключительно как экономического
детерминиста, критика политэкономии в «Капитале», забывая о другой
очень важной стороне его учения – объединенных одной тематикой
радикальной демократии трех ключевых произведениях: «Классовая борьба
во Франции с 1848 по 1850 г.», «Восемнадцатое Брюмера Луи Бонапарта» и
«Гражданская война во Франции». В «Манифесте Коммунистической партии»
он утверждает: «Всякая классовая борьба есть борьба политическая». В
первую очередь Маркса всегда и во всем интересует динамика классовой
борьбы, взаимодействие сил, вопросы массовых движений, идеологии,
партии...

Точнее, речь
идет не так о радикальной демократии как таковой, скорее, этот примат
политики у Маркса следует назвать «пролетарской политикой». Недаром Б.
Кроче называл Маркса «Макиавелли пролетариата». Так же как нельзя
считать Маркса философом в традиционном смысле слова, он не является ни
ученым-экономистом, ни социологом или политологом, поскольку задача
политического материализма Маркса не в том, чтобы определить место и
структуру классов в рамках классической политэкономии, а мыслить
реальную динамику классовой борьбы в капиталистическом обществе.

Изменение политической парадигмы

В
каком интеллектуальном контексте развивает Маркс свою философию
политического материализма? Подобно де-идеализации традиционной
философии, осмысление политики у него происходит посредством активной
критики гегелевских и фейербаховских концепций: связь государства и
гражданского общества, отчуждение, иллюзии сознания, вопрос
«человеческой сущности»… Одновременно его политическая философия
находится под сильным влиянием исторического события – Французской
революции, ее множественных последствий, значения универсальных
либерально-республиканских лозунгов в среде радикально-демократических
освободительных движений.

По
отношению к каждой известной концепции или лозунгу Маркс предлагает
существенное дополнение, некую радикальную «надбавку», которая вызывает
общее смещение значений. Например, по отношению к буржуазной
конфигурации государство/гражданское общество Маркс добавляет к ней
третий термин: собственно, гипотезу «пролетарской политики», – такое
дополнение к официальной политической конфигурации, которое никакая
буржуазная идеология не в силах терпеть, предпочитая вытеснять ее из
области общепринятых терминов. Но именно на этом вытеснении буржуазная
идеология права и держится!

Что
касается упомянутых философских концепций, по отношению к ним Маркс
предлагает также качественно новую проблематику: вместо метафизических
понятий отчуждения, сознания, человеческой сущности – выдвигается
материалистическая концепция «праксиса» и «производства»,
диалектическое отношение производственных отношений и производительных
сил, критика идеологии, онтология социальных отношений (человек
понимается как «ансамбль» этих отношений), классовое разделение труда...

Во-вторых,
Маркс ставит под вопрос и сами демократические принципы Французской
революции – свободу, равенство, братство. Эти принципы он ценит и
сохраняет, но не оставляет без критики, поддавая, каждый по-своему,
серьезной переоценке. Так вместо взятого у поэта Роберта Бернса лозунга
Союза коммунистов «Все люди братья» он предлагает существенно иной,
более политический и экономический лозунг восставших парижских рабочих:
«Пролетарии всех стран, соединяйтесь!». Что касается «свободы» – здесь
Маркс изобличает капиталистическую свободу продажи рабочей силы, в свою
очередь выдвигая на первоочередное место значение классовой эмансипации
и освобождения труда. В вопросе «равенства» – также – Маркса, как
коммуниста, не может удовлетворить формально-юридическая идеология
«равенства» перед лицом буржуазно-правового государства, в то время как
реальное равенство (возможное только в условиях бесклассового общества)
капиталистической системой жестко попирается и опять-таки вытесняется.

Субъектом этой эмансипации-освобождения, эмансипации-коммунизма, как «действительного движения»
(определение Маркса и Энгельса на страницах «Немецкой идеологии»),
направленного навстречу материальной реализации этих идейных смещений,
является пролетариат, «всеобщий класс», действительный агент
радикальной демократии, который хоть и не является в обществе
абсолютным большинством, но по своему структурному отношению в
разделении труда в капиталистической системе способен вызвать
структурные изменения для всего человечества.

Для
Маркса-аналитика демократические принципы в буржуазном обществе всегда
выступают в диалектике иллюзии и реальности. Посему Маркс, например,
изобличает «права человека» как идеологию, но выступает ярым поборником «прав человека» как политической классовой борьбы. Борьба пролетариата за демократические права и свободы превращает демократию в реальность. 

Пролетариат и идеология

Для Маркса, во всяком случае сначала, идеология имеет
исключительно буржуазный характер. Фраза «пролетарская идеология»
звучала бы для него как терминологический абсурд, – как видно из
«Немецкой идеологии» и «Коммунистического манифеста», пролетариат
избавлен от идеологических иллюзий и предрассудков, например,
националистического угара, свойственного буржуазно-консервативным
кругам. В «Манифесте» прямо сказано: «Рабочие не имеют отечества…
пролетариат… пока еще национален, хотя совсем не в том смысле, как
понимает это буржуазия».

Пролетариат
находится как бы на кромке буржуазного общества, он и внутри него, но
одновременно и вне его «утех и дней»; самим своим материальным
положением он слишком хорошо осведомлен о «гнилой» изнанке этой
системы, чтобы поддаваться каким-либо иллюзиям… Пролетариат – сама
основа общественного производства, а посему, он есть своеобразный
«не-класс», способный стать классом, лишь упраздняя классы как таковые.

Об
«идеологии» Маркс говорит в связи с философами-идеологами,
воспроизводящими господствующий дискурс господствующего класса… Эта
идеология напрочь оторвана от реальной жизни, она фрагментарна, но
стремиться быть универсальной и руководящей. Собственно задание Маркса,
как критика идеологии, – определить содержание этих господствующих в
буржуазную эпоху абстракций (универсалий) – в частности свободы,
равенства, частной собственности и т.д.

Но,
как мы отмечали вначале, теория вошла в противоречие с определенным
событием в истории. Поражение революции 1848-1850 гг. заставило Маркса
переосмыслить понятие пролетариата и связанного с ним понятия
идеологии. Выяснилось, что пролетариат довольно легко становится
жертвой или потребителем повседневной буржуазной идеологии и морали. К
тому же понятие «идеологии» не совсем точно отражает интеллектуальные
наработки буржуазных экономистов Смита, Рикардо, Мальтуса, современных
ему статистиков, историков и т.д., работами которых Маркс пользуется в
своих исследованиях, хотя и с изрядной долей скепсиса и критики.

Товарный фетишизм и необходимость видимости

В
конце концов, Маркс отказывается от понятия идеологии, используя сам
этот термин крайне редко, хотя проблему, которую оно определяет, он
переформулирует на страницах «Капитала» в понятие «товарный фетишизм».
Самое интересное, что это понятие больше не разделяет реальность и
иллюзию (видимость). С одной стороны, Маркс демистифицирует
экономические уловки капитала (например, «qui pro quo»), но и
доказывает, что товарный фетишизм – неизбежный и структурно необходимый
способ, которым реальность не может нам не представляться. Это как бы
«действенная видимость» – одновременно Schein и Ersheinung (нем. обманка и явление) – без чего социальная жизнь была бы невозможна как таковая.

В
определенном смысле видимость необходима, поскольку упразднение
видимости значило бы упразднение общественных отношений. Действенная
видимость материальна. Таким образом, идеология и фетишизм – идол и
фетиш – являются двумя неизбежными сторонами «необходимой видимости»
государства и экономики.

Экономическая и правовая идеологии

Проблема в том, что практически Маркс утверждает следующее: для класса буржуазии собственно экономика и выступает идеологий буржуазного государства. Экономика необходима буржуазии как ее «фирменная» идеология и
для господства, и для определения себя как класса. Проблема,
собственно, в том, что Маркс не совсем четко теоретически разделяет эту
(экономическую) идеологию и просто (правовую) идеологию,
которая изнутри буржуазного государственного аппарата «сплачивает
ряды», определяет поведение и роли ее функционеров, деятельность ее
«органических» интеллектуалов, права и обязанности граждан по отношению
к госаппарату и т.д.

К
тому же во Франции бонапартизм, в который выродилась Французская
революция, выдвигает на повестку дня неожиданные формы политического
правления. Они подталкивают Маркса и Энгельса к выводу, согласно
которому демократическое право для буржуазии состоит в том, чтобы
делегировать политическое руководство кому-то другому, а не собственным
господствующим на практике группам.

Утопический либерализм и борьба за демократию

Итак,
какова же должна быть роль «пролетарской политики» как средства критики
и «аномального» вмешательства радикальной демократии в
капиталистическую систему? Ответ на этот вопрос, увы, не лежит на
поверхности и требует специального экскурса в идеологию либерализма,
идеологию, которую И. Валлерстайн назвал «политической геокультурой»
нашей современности. Начиная с Адама Смита, экономический дискурс,
представляя себя как дискурс чисто «научный», резко отмежевывается от
«политики» как от какого-то докапиталистического, феодального
пережитка, и таким образом устанавливает различие между гражданским
обществом и государством. Это позволило буржуазии осознать и
организовать общность своих классовых интересов (накопление капитала,
денежное регулирование труда) в терминах «экономики» – в отличие от
«политики», чьим именем называлось все, что противостоит частным
интересам.

Также это
позволило буржуазии не дать рабочим массам организоваться, выступить
против различных фракций буржуазии, внести «смятение в расчеты» и
поставить под вопрос коллективный характер государства. Дело в том, что
концепция государства в Новое время колеблется между апорией
«естественного государства» и «общественного договора». Таким образом,
в случае конфликта интересов, «гражданской войны», необходимо найти
определенный принцип всеобщей воли, гармоничного сосуществования.

Экономическая
идеология либерализма не ищет решения этой проблемы в обрасти права,
морали или «естественного закона». Она вообще в корне меняет место
этого решения, утверждая, будто оно не может быть «политическим», и
государством не навязывается, – конфликт интересов благополучно
разрешается самой экономической логикой, «невидимой рукой»
рынка. И есть еще одно дополнение. Больше не нужен сложный социальный
контракт с его ограничениями и гарантиями. Больше не нужно
конституировать государство с нуля, с воображаемого «естественного
состояния», несущего опасность «возвращения масс» (Спиноза) на
политическую арену. Согласно либерализму, достаточно продолжать государство,
вносить незначительные реформы. А задача государства – в том, чтобы
гарантировать воспроизводство «свободной игры» рынка и рынка труда.

Маркс
развеивает иллюзии этого «утопического либерализма» (будто бы
свободного, саморегулируемого рынка), доказывая существование жестоких
реалий капитализма, эксплуатации и диктатуры буржуазии. Никакого
идеального рынка не существует, есть капитализм!

Собственно,
либеральная утопия вовсе не является идеальным горизонтом надежд, а
«необходимой видимостью» диктатуры буржуазии. Посему, будучи реалистом
и последовательным радикальным демократом, Маркс говорит об упразднении
капиталистического государства и установления диктатуры пролетариата –
только в условиях последней демократические принципы свободы, равенства
и братства приобретают реальный смысл.

Литература: