«Забыть 68-й» - так называется новая книга Даниэля
Кон-Бенедита, одного из лидеров студенческого восстания «красного мая»
в Париже. Ее презентация состоялась 3 апреля. Сам «Красный Дани» 68-й
год уже давно забыл, стал депутатом Европарламента. Он ездит по разным
странам, кается за анархистское прошлое, рассказывая, что ничего лучше
капитализма просто и быть не может.

Тем не менее, тема майских событий сорокалетней
давности не дает покоя французским политикам. Так, одним из лозунгов
предвыборной кампании нынешнего президента Франции Николя Саркози также
было «вытравить дух 1968 года». Впрочем, вытравить его оказалось не так
просто. Согласно опросу социологической службы CSA, проведенному по
заказу журнала «Нувель обсерватор», 74% респондентов полагают, что
май-68 оказал положительное влияние на общество, а 77% заявили, что в
то время были бы на стороне студентов и бастующих.

«Золотое тридцатилетие»

Что же случилось в 1968-м? Что хочет забыть политическая элита, и упорно не хотят забывать французы?

О мае-68 обычно пишут как об иррациональном бунте.
Однако восстание десяти миллионов французов было подготовлено всей
послевоенной историей, причем даже не французской, а мировой.

Из неолиберального сегодня послевоенное
тридцатилетие видится европейцам «золотым веком» преуспевания и
беззаботного времяпрепровождения в «государстве всеобщего
благоденствия». И хотя «золотой век» и был географически строго
ограничен ведущими государствами Европы и Северной Америки, а остальная
часть планеты имеет веские основания назвать этот «век» как-то иначе,
тем не менее «социальное государство» существовало.

Вторая мировая война обострила ожидания общественных
низов, что, в свою очередь, вынудило элиты европейских стран пойти на
социальные реформы. Политическая система вынуждена была перенести свой
вес на «левую ногу», и по всей Европе и в Соединенных Штатах к власти
пришли социал-реформистские силы, те, кого в 1968-м назовут «старыми
левыми». В США их включил в свою команду Рузвельт, в Британии
Лейбористская партия создала свое правительство. Во Франции
реформистские рецепты реализовал де Голль, также включивший в свое
правительство левых, вплоть до коммунистов, а в Западной Германии
«левые» мероприятия начали еще оккупационные власти.

Реформы, такие как национализация британских
железных дорог, были востребованы самим уровнем развития производства и
концентрации капитала. Транснациональные корпорации еще только
зарождались, они существовали только в торговой и отчасти финансовой,
но не в производственной сфере. Значит, организовать производство на
адекватной этой высокой концентрации основе можно было только при
помощи государства. Результаты реформ, проведенных «левыми»
правительствами, и обеспечили четверть века спокойствия, прерванного
бурей 1968 года.

Что стало причиной того, что европейская молодежь
чуть ли не поголовно заразилась жаждой перемен? Ведь рост
благосостояния был несомненным?

Потребление и бунт

Представим себе послевоенные годы: восстановление
экономики, отмена продовольственных карточек, налаживается мирная
жизнь… Получив возможность купить телевизор и холодильник, обосноваться
в отдельной квартире, простой европеец заводил детей. Но его
наследникам, которым в 1968-м было 15-20 лет, потребительский комфорт
родителей уже не казался каким-то завоеванием.

Сама же привычная жизнь, за исключением некоторого
роста достатка, мало изменилась с довоенной поры. Отделенный от семьи и
привычного быта, студент того времени был заперт в стенах
университетских городков, где быт был приближен к условиям рабочих
общежитий, а режим был часто еще строже. Вот свидетельство нантерского
социолога Алена Турэна, относящееся к тому периоду: «Современный
большой университетский городок замыкает в себе студентов подобно тому,
как заводские поселки американских компаний замыкают в себе рабочих.
Студенческая толпа, такая же плотная и безликая как рабочая масса,
несет свои требования, выдвигает своих лидеров и дышит сознанием своей
растущей силы».

Научно-техническая революция 60-х не только
радикально расширила сектор умственного труда и «сферы обслуживания» в
экономике, но и превратила работников научно-технических и многих
других профессий в простых наемных работников. Из солидного
представителя среднего класса клерк или инженер становился заурядным
«пролетарием».

Именно в эти слои общества и предстояло попасть
большинству студентов 1968 года. Рассчитывая подняться вверх по
социальной лестнице после получения образования, они оказывались на том
же уровне, что и его родители.

Революция «бэби-бумеров»

Молодое поколение 1968 года – это дети, родившиеся
сразу после войны, в период «бэби-бума». Люди в возрасте до 20 лет
составляли треть населения Франции в конце 60-х. В связи с этим,
значительной части бэби-бумеров угрожала безработица – в 1968 году во
Франции было около 500 тыс. безработных, из которых половина - моложе
25 лет.

Поэтому молодежь легко подхватила радикальные
лозунги. Студенты бунтовали по всему миру. Париж, Марсель и Лион,
Западный Берлин и Гамбург, Рим и Милан, Мадрид и Барселона, Лондон,
Буэнос-Айрес и Лима… Но студенты были далеко не единственными
участниками движения. Например, 24 мая 1968 года во Франции бастовало
более 10 миллионов рабочих.

«Старые» и «новые» левые

Новые слои, пришедшие в движение в конце 60-х –
молодое поколение рабочего класса, студенчество, - не были
удовлетворены программой старых социалистических и коммунистических
партий. Лидеры «старых левых», сидя в креслах парламента, уже скорее
боялись, чем желали революционного энтузиазма молодежи. Соответственно,
молодежь выбирала для себя более революционные варианты марксистской
идеологии, в особенности маоизм. Иммануил Валлерстайн в своей статье о
1968-ом пишет о «разнообразных «маоизмах», развившихся в начале 1970-х
гг. во всех частях света». Возник как будто из небытия и основательно
забытый к тому времени в Европе анархизм.

В 1968-м революционным настроениям, казалось,
суждено было вырваться на волю. Перекрытые баррикадами улицы Латинского
квартала и захваченные забастовщиками заводы недвусмысленно намекали на
крушение «старого мира». Однако он оказался живуч. Студенты сменили
красные косынки и цитатники Мао на офисные галстуки и гроссбухи, а
бывшие лидеры бунтарей стали, подобно Кон-Бенедиту, респектабельными
политиками или университетскими профессорами. Но чтобы выжить, старому
миру пришлось перестать быть самим собой.

Наследники 68-го

Элитам пришлось пойти на уступки, и после 68-го в
Европе уважают права меньшинств, заботятся об экологии, чтят демократию
и права профсоюзов. Многими завоеваниями «красного мая» французы
наслаждаются и сегодня, но вот «социальное государство», детьми
которого были «парни 68-го», не надолго пережило студенческий протест.
Нефтяной кризис середины 1970-х заставил всю Европу жить по тем
правилам, которые мы сегодня называем «рецептами Международного
Валютного Фонда»: приватизация, снижение социальных гарантий, тотальная
монетизация. Вместе с этим и инициатива радикальных выступлений перешла
от обеспеченных студентов Сорбонны к общественным низам: молодежи
арабского происхождения, членам профсоюзов, разорившимся фермерам.

Именно их, родившихся гораздо позже «красного мая»,
призывает забыть события сорокалетней давности Даниэль Кон-Бенедит. Из
них собирается вытравливать «дух 68-го» Николя Саркози.

Впрочем, «дух 68-го» можно обнаружить и в Киеве. И в
нашем городе возникает все больше общественных инициатив, которые
пытаются решить те или иные проблемы собственными силами, не надеясь на
политиков. Возможно, именно Киеву передаст сорок лет спустя бунтарскую
эстафету Париж, чем черт не шутит?

http://infocorn.org.ua/2008/04/07/68/