Все началось 7 ноября, в годовщину Октябрьской революции. Пока функционеры петербургской организации КПРФ пытались мобилизовать своих сторонников на ритуальный митинг возле «Авроры», рабочие завода «Форд» остановили предприятие, объявив предупредительную забастовку.

Стачка продолжалась меньше суток и было остановлена решением суда, но к этому профсоюз был готов заранее. Не прошло и двух недель, как 20 ноября началась новая забастовка, на сей раз бессрочная.

События на «Форде» были лишь частью общего подъема рабочего движения, охватившего Петербург и Ленинградскую область. Еще летом разразились конфликты на пивоварне «Хейникен» и предприятии «Кока-кола», а затем противостояние охватило местное отделение Почты России. Во всех этих случаях сопротивление рабочих было связано с появлением новых свободных профсоюзов, пытавшихся доказать свою способность улучшить положение трудящихся. Зачастую профсоюз организовывался именно потому, что на предприятии назревал конфликт или условия труда воспринимались большинством коллектива как неудовлетворительные. Успехи рабочих «Форда» доказывали, что добиться перемен можно за счет энергичных и организованных совместных действий.

«Насколько нынешние трудовые конфликты будут иметь политическое значение, вопрос будущего»

Однако летнее наступление свободных профсоюзов оказалось не слишком удачным. В большинстве случаев забастовки и протесты были не подготовлены. Они заканчивались поражением, активисты и лидеры увольнялись, а профсоюзу приходилось теперь бороться не за улучшение условий труда рабочих, а за собственное выживание. В других регионах России было еще хуже, чем в Питере, где у нового рабочего движения всё же имелась своего рода критическая масса (отсюда дополнительные возможности взаимопомощи, существование Комитета солидарных действий и т.д.). Кульминацией неудач стала провалившаяся стачка на АвтоВАЗе в Тольятти.

К началу осени 2007 года казалось, что рабочие выступления пошли на спад, многие профсоюзные вожди испытывали растерянность, не зная точно, что делать дальше, а общественное мнение было отвлечено начинавшейся думской выборной кампанией и спорами политологов о том, кто станет преемником Путина.

Однако события ноября вновь изменили ситуацию. В то время как бессодержательная и вялая избирательная кампания вызывала в обществе усталость и недоумение, из Петербурга стали приходить вести о новых акциях рабочего протеста. Вслед за предупредительной забастовкой «Форда» началась 13 ноября стачка докеров. К концу месяца на некоторых предприятиях докеры отказались от попыток полностью остановить работу, перейдя к «итальянской забастовке» или «работе по правилам», что в российских условиях может оказаться для владельцев порта еще хуже. Конфликт на питерской почте вновь стал заметен, дополнившись судебными делами и акциями солидарности, проводимыми в защиту уволенных профсоюзников. Локомотивные бригады объявили о предстоящей стачке, назначенной на 28 ноября. Конфликт на «Форде» вступил в резонанс с общим подъемом рабочего протеста.

Почему опять Питер?

Хотя город на Неве считался в начале прошлого века «колыбелью трех русских революций», еще несколько лет назад трудно было представить в качестве нового центра рабочих выступлений. В позднее советское время ленинградцы, обиженные на новую столицу, разозленные тупостью местных «провинциальных» властей, были в постоянной оппозиции, а потому антикоммунистические настроения распространялись здесь даже быстрее, чем в других крупных городах России. После распада СССР Питер стал центром распространения либерализма, причем не только в верхах общества, но и в массах. Не случайно здесь имелась одна из самых крупных организаций партии «Яблоко». Однако в ходе промышленного подъема 2000-х годов ситуация опять стала меняться.

Приход к власти Путина исцелил петербуржцев от комплекса неполноценности. По мере того как выходцы из «города на Неве» заполняли московские кабинеты, менялся и его статус. Петербург вновь стал обретать психологию и самоощущение столичного города со всеми вытекающими отсюда плюсами и минусами. Но еще более важную роль сыграли экономические перемены, произошедшие за последние 5–7 лет. В силу географических особенностей Ленинградская область оказалась идеальной зоной для производственной экспансии транснациональных корпораций.

С одной стороны, здесь имелась большая масса рабочей силы, хорошо образованной, не слишком дорогой и (в отличие от Москвы) на первых порах не слишком избалованной различными льготами. С другой стороны, здесь же имелась и значительная масса потребителей, причем доходы и покупательная способность их росли благодаря квазистоличному статусу региона, опережая общероссийские. Наконец, имелась подходящая инфраструктура, включая петербургский порт.

Вообще-то с петербургским портом всегда были проблемы, поскольку со времен Петра Великого никто не мог точно понять, зачем он нужен. И лишь в новых условиях, когда Россия потеряла доступ к оказавшимся в «новых независимых государствах» портам Балтики, значение Петербурга в качестве приморского города вновь возросло. Поскольку же значительная часть новых производств основана была на сборке деталей, поступающих по морю из-за рубежа, близость порта оказывалась очень кстати. В перспективе открывалась возможность экспорта местной продукции в Прибалтику и Северную Европу. Предприятия стали расти как на дрожжах. Даже сейчас, пока «Форд» бастует, другие автомобилестроительные корпорации продолжают по соседству сооружать свои производственные корпуса.

Транснациональные компании сделали ставку на создание молодых коллективов, не зараженных советской трудовой культурой, способных быстро освоить новые технологии. Расчет был верен – производительность труда оказалась на качественно другом уровне, чем на старых заводах (достаточно сравнить тот же «Форд» с АвтоВАЗом). Но вместе с ростом производительности росло и самосознание рабочих. На экономическом уровне это выразилось просто: появились новые профсоюзы, потребовавшие повышения зарплаты. Дисциплинированные коллективы, привыкшие к четкой и слаженной работе, оказались способны так же эффективно и дисциплинированно бастовать. А «вирус классовой борьбы», найдя для себя благоприятную среду на новых предприятиях, постепенно стал заражать и старые. Вместе с первыми успешными выступлениями распространялась и информация, передавался опыт, а главное – чувство уверенности в себе.

Соблазн

Предвыборная обстановка лета 2007 года способствовала тому, что политические партии стали проявлять интерес к новому рабочему движению. Потенциал протеста мог превратиться в ходовой товар на политическом рынке. «Другая Россия» приглашала профсоюзы участвовать в маршах несогласных, Геннадий Зюганов и Сергей Миронов приезжали к рабочим «Форда», приглашали их на свои партийные мероприятия. У более опытных профсоюзных лидеров это вызывало серьезные опасения. Те, кто помнит историю свободных профсоюзов в России, не мог не увидеть сходства с ситуацией конца 1980-х и начала 1990-х годов, когда выступления шахтеров были цинично использованы столичными либеральными группировками, после чего в ходе неолиберальных реформ десятки тысяч шахтеров потеряли работу. Сейчас возникала опасность того, что новое рабочее движение будет так же использовано в ходе очередной политической кампании. Даже если это не приведет к таким же катастрофическим последствиям, как 15 лет назад, то всё равно закончится «растаскиванием» профсоюзного актива между партиями, не имеющими ничего общего с интересами трудящихся.

Однако, к удивлению многих, беды не случилось. Отчасти это было вызвано коррумпированностью и неэффективностью самих «оппозиционных» партий, которые просто не смогли сделать ни одного серьезного шага навстречу рабочим организациям.

Психология современной российской политики такова, что подкуп отдельных лидеров считается вполне достойным способом траты денег, но помощь какой-либо организации в ее практической работе – бессмысленной растратой средств и времени. Между тем рабочие организации, даже имея сильных лидеров, остаются достаточно сплоченным целым. Если даже кто-то из лидеров продается, он оказывается неспособен повести за собой своих сторонников. Он просто теряет их, ибо не может ничего предложить коллективу. Профсоюзные лидеры прекрасно сознают эту ситуацию и понимают, что доверие членов своей организации куда важнее, нежели посулы любых «внешних» структур.

«Другая Россия» после первоначальных успехов в Питере начала утрачивать там влияние, ибо участники уличных протестов не желали быть «пушечным мясом» для московских «полководцев», считающих любые конкретные вопросы не более чем «поводом для наступления на власть». КПРФ прониклась уверенностью, что успех «Единой России» оставляет ее в роли единственной значимой оппозиционной партии, а следовательно, она автоматически получит все голоса протеста, даже ничего не делая. Что касается «Справедливой России», то ее функционеры сначала были уверены, что Кремль за них сделает всю работу и преподнесет им думские мандаты на блюдечке с голубой каемочкой, а когда поняли, что это не так, начали просто разбегаться, растаскивая выделенные на предвыборную кампанию деньги.

Справедливости ради надо признать, что для рабочих организаций коррумпированность и неэффективность «официальной оппозиции» оказались просто благодеянием. Рабочих на какое-то время оставили в покое, дав их организациям возможность развиваться самостоятельно, без особых внешних влияний.

В свою очередь, лидеры профсоюзов, понаблюдав за происходящим, сделали самые нелицеприятные выводы о политиках. 7 ноября во время судебного заседания на вопрос, будет ли он голосовать за КПРФ, лидер фордовцев Алексей Этманов бросил: «Пусть сначала уволят Зюганова!»

«Не голосуй, а бастуй!»

Не только для оппозиционных политиков, но и для работодателей или местных властей было бы удобнее, если бы социальный протест можно было бы привязать к каким-то внешним событиям, особенно – к избирательной кампании. Именно на это намекали представители областного начальства в своих первых комментариях по поводу забастовки на «Форде». Однако реальность оказалась в настолько вопиющем противоречии с этой пропагандой, что от нее пришлось отказаться.

Рабочее движение демонстративно повернулось спиной к выборам. Один из первых лозунгов стачки звучал как четкая политическая позиция: «Не голосуй, а бастуй!» Иными словами – никакого доверия к политикам, которые могут попытаться использовать рабочих в своих целях, никакого шанса тем, кто хочет превратить забастовки в элемент предвыборной игры.

Та же тенденция наметилась и в других социальных движениях. Они либо отказывались вовлекать себя в избирательный процесс, либо и вовсе выступали с его публичным осуждением. Дополнительную остроту этому осуждению придало то, что в некоторых регионах активную роль в социальных движениях играют сторонники незарегистрированной Российской коммунистической рабочей партии (РКРП). После проверки Министерства юстиции эта партия, как не набравшая должного числа членов, была отстранена от выборов (хотя, на мой вкус, РКРП больше похожа на партию, чем большинство организаций, к выборам допущенных). Не удивительно, что там, где сильны позиции РКРП, социальные движения особенно склонны осудить «избирательный балаган». Сюда же примыкает и большинство троцкистских групп, за исключением группы «Вперед», которая призвала своих сторонников явиться на выборы и голосовать как угодно, за кого угодно, лишь бы против «Единой России».

Наиболее ярко неприятие выборов выразилось в Перми. Местный Координационный совет протестных акций призвал «поставить крест на выборах». Причем сделать это предложили совершенно конкретным образом: «Мы призываем всех, кто не согласен с тем, что его лишили естественных гражданских прав и свобод, кому надоело терпеть пустые обещания, пойти на избирательные участки 2 декабря 2007! Взять свой избирательный бюллетень! И перечеркнуть его крест-накрест!»

Самое удивительное в этом призыве то, что не сказано, как дальше быть с перечеркнутым бюллетенем. Бросить в урну? Положить в карман, унести домой и повесить на стенку? Сдать в Координационный совет как доказательство пролетарской сознательности? Подарить любимой девушке?

Общественность

Независимость рабочего движения имеет и оборотную сторону. Если бы профсоюзы готовы были продаться либеральной оппозиции или обслуживать КПРФ, несомненно, мы имели бы сейчас бурную кампанию в защиту рабочих – либо в либеральной прессе, либо в изданиях, находящихся под контролем Зюганова. Однако движение, «просто» защищающее интересы рабочих, никому (кроме самих рабочих) не нужно, не вызывает ни интереса, ни симпатии. В лучшем случае о забастовках сообщают, да и то, больше в разделах экономических новостей.

В отличие от первых выступлений фордовцев, которые вызывали интерес и даже симпатию уже тем, что были у нас в новинку (ого, как на Западе!), нынешняя стачка на особые симпатии «общественности» может не рассчитывать. Наоборот, на первое место выходят опасения потребителей, боящихся, что придется дольше ждать заказанной машины или увеличится ее цена. То, что требуемое профсоюзом «Форда» повышение зарплаты «до бразильского уровня» может быть при неизменной цене компенсировано незначительным снижением прибылей компании, говорить не принято. 21 ноября «РБК daily» обнародовал подсчеты экспертов, согласно которым при полном удовлетворении всех требований забастовщиков себестоимость «Фокусов» вырастет всего по 100 долларов на машину. И нет никакой причины перекладывать эти расходы на потребителя.

Увы, эти подсчеты остаются по большей части недоступны для массовой публики, которую продолжают запугивать резким подорожанием и без того чрезмерно дорогих машин. О том, что дороговизна вызвана стремлением фирм сорвать дополнительную прибыль с «перегретого» рынка и не имеет никакого отношения к по-прежнему низкой заработной плате, предпочитают молчать. Журналистика наша всегда принимает сторону работодателя, а журналистика либеральная – в особенности. Как при таком отношении к заработной плате мы надеемся стать через 15–20 лет страной с «европейским уровнем жизни» – остается некоторой загадкой. Было бы неплохо сперва, по примеру фордовцев, попытаться подтянуть зарплаты до «бразильского уровня» (оговорюсь сразу, что имеются в виду всё же бразильские рабочие, а не бразильские беспризорники).

Однако в то время как либеральная общественность испытывает к стачке на «Форде» безразличие, переходящее в глухую неприязнь, рабочие других предприятий автомобильной отрасли смотрят на происходящее с возрастающим интересом. Если конфликт закончится хотя бы приемлемым компромиссом, то не за горами день, когда пойдет речь об отраслевом соглашении, гарантирующем приемлемый уровень заработной платы, для всех автомобилестроительных заводов.

Если это случится, то к России тоже окажется применимо высказывание Генри Форда: «Мои рабочие сами могут покупать мои автомобили».

Победа на Волге

Так или иначе, но ноябрьские забастовки в Питере войдут в историю нового рабочего движения России. И не только как пример организованности и сплоченности участников, но и как определенный этап в развитии политического сознания трудящихся. Люди научаются защищать свои интересы и не дают собой манипулировать. Для сотрудников компании «Форд», докеров петербургского порта и машинистов локомотивных бригад в Ленинградской области ноябрь 2007 года запомнится не унылой избирательной кампанией, а острыми социальными конфликтами.

Видимо, не случайно и то, что одновременно с забастовкой на «Форде» произошло другое событие, не менее важное для рабочего движения. 23 ноября профсоюзу «Единство» в Тольятти удалось подписать соглашение с руководством АвтоВАЗа. Неудачно развивавшаяся августовская стачка в Тольятти была своего рода холодным душем для рабочих лидеров. Однако последовавшие переговоры завершились успехом. На фоне общего подъема забастовочного движения менеджмент Волжского автозавода оказался куда более склонен прислушаться к требованиям профсоюза и Всероссийской конфедерации труда, в которую входят и «Единство», и рабочие «Форда».

Встреча руководителя «АвтоВАЗа» Б. Алешина и рабочего лидера Петра Золотарева длилась около 2 часов. В итоге было объявлено, что до 2 декабря будет издан приказ, согласно которому все санкции к участникам августовской забастовки отменяются. Уволенные ранее рабочие Мачихин и Виноградов будут восстановлены на работе, с участников забастовки будут сняты все выговоры и взыскания, им будут выплачены премия за август и 13-я зарплата по итогам года. Отныне профсоюз «Единство» станет равноправным участником комиссии по заключению коллективного договора. По сути, это означает официальное признание администрацией АвтоВАЗа профсоюза «Единство», чего рабочие добивались на протяжении целого десятилетия.

«Когда появился новый Трудовой кодекс, – объясняет президент ВКТ Борис Кравченко, – свободные профсоюзы были в состоянии шока. Их деятельность была резко ограничена, права сведены к минимуму, забастовки фактически оказались под запретом. Попытки добиться справедливости с помощью жалоб, писем протеста и лоббирования политиков ничего не дали. Потом, когда первое потрясение прошло, стало ясно: жить можно и при новом Кодексе, только надо не жаловаться, а бороться. Нынешние стачки по факту меняют практику трудовых отношений. Свободные профсоюзы научаются сочетать конфронтацию с переговорами и добиваться успеха. Рано или поздно Трудовой кодекс тоже будет пересмотрен. Но добьемся мы этого не с помощью политиков, а сами, своими силами».

На таком фоне даже официальная Федерация независимых профсоюзов России, ранее всячески одобрявшая Трудовой кодекс, заговорила о возможности его пересмотра. Лидер ФНПР Михаил Шмаков хоть и с оговорками, но поддержал требования нового рабочего движения. Времена меняются.

Насколько нынешние трудовые конфликты будут иметь политическое значение, вопрос будущего. Но в любом случае, перед нами первые признаки новой общественной ситуации, которая меньше всего может быть описана в категориях соперничества думских партий и политических как бы элит.

Гражданское общество России демонстрирует свою зрелость не возле урн на избирательных участках, а под холодным северным ветром у проходной «Форда».
vz.ru