7 ноября 2007 года Киевская организация марксистов, кроме всего прочего, вечером проводила акцию протеста против принятого накануне решения Киевсовета о переименовании улицы январского восстания в улицу Мазепы.
Улица январского восстания была названа так в честь восстания киевских рабочих и некоторых частей киевского гарнизона – понтонного батальона и авиаотряда – против Центральной Рады, которая после октябрьского переворота в Петрограде открыто перешла на сторону контрреволюции. Состоящее из мелкобуржуазных социалистических партий правительство не только не приступило к реализации основных обещаний – передачи земли крестьянам и национализации заводов и фабрик, но пошло на сговор с контрреволюционными силами России, пропуская на Дон контрреволюционные отряды, но при этом разоружая части, настроенные пробольшевистски. Центром восстания стал военный завод «Арсенал». Его поддержали железнодорожные мастерские, рабочие Демиевки, свои отряды на помощь восставшим прислали Подол и Куреневка. Но долго противостоять регулярным частям Центральной рады плохо вооруженные и слабо организованные рабочие не смогли. Восстание было потоплено в крови. Притом в бою погибло не так уж много людей. Основная масса восставших была убита после того, как завод был взят, а его защитники захвачены в плен. Это была самая первая крупная расправа над рабочими после революции. И, пожалуй, самая бесчестная и беспощадная. И вот, 90 лет спустя буржуазия решила окончательно расправиться еще и с памятью восставших рабочих. Накануне празднования годовщины Октябрьской революции выносится решение о переименовании улицы.
Акция протеста против этого решения задумывалась в форме демонстрации знаменитого фильма Александра Довженко «Арсенал» прямо на стену того самого заводского корпуса, который еше до этого времени хранит следы пуль и снарядов со времен восстания.
Причем рассчитывали мы не столько на то, чтобы фильм могло посмотреть как можно больше людей на улице, сколько на то, чтобы привлечь внимание средств массовой информации и тем самым создать некоторый общественный резонанс вокруг этого возмутительного решения. Мы имели некоторое основание думать, что из этого что-то выйдет. Во-первых, переименование было очень вызывающим. Ведь улицу не просто переименовали, а дали ей имя Мазепы, что, вроде бы, должно было вызвать самое глубокое возмущение у тех политических партий и контролируемых ими изданий, которые спекулируют на вопросах статуса русского языка, дружбы с Россией, борьбы против украинского национализма. Во-вторых, мы привлекли в качестве защитника исторической памяти январского восстания Александра Довженко, которого на Украине почитают в качестве одного из символов национальной культуры.
Надо сказать сразу, что наш расчет не оправдался. Средства массовой информации абсолютно не заинтересовались нашей акцией. Пришло 4 или 5 членов КПУ, один немец и один итальянец. Таков был невеселый итог нашей агитации на традиционной утренней демонстрации. Видимо, что на самом деле буржуазным партиям, будь они трижды пророссийскими, Мазепа куда ближе, чем восставшие рабочие. И их несложно понять. Мазепа им совершенно не страшен. Мало того, они к нему даже привыкнуть успели – уже столько лет он красуется на десятигривневой банкноте, так что стал им совсем родным.
Не очень сопротивлялась даже УПЦ Московского патриархата, главная резиденция которой – Печерская Лавра – будет теперь, получается, находиться на улице Мазепы, в свое время преданного анафеме русской церковью.
Так или иначе, основную массу зрителей, если не считать милиционеров и очень ненадолго останавливающихся отдельных прохожих, составляли сами члены организации марксистов и сотрудничающие с нами товарищи.
Но статья, собственно, не об акции, а фильме и о революции.
Фильм немой, поэтому революция в нем показана в основном самыми простыми средствами – главные среди которых, мимика, жест, костюм, движение. Фильм представляет собой собрание как бы оживших, переходящих друг в друга полотен, изображающих разные этапы созревания революции в недрах старого строя (война, на которой капиталисты разных стран ради роста своих прибылей заставляют рабочих разных наций убивать друг друга, доводящая до отчаяния нищета в деревне, абсолютное бесправие и беспросветная бедность рабочих), ее чрезвычайно противоречивое течение на Украине, где она причудливо переплелась с решением недорешенных национальных вопросов в результате чего из революции переросла в контрреволюцию (как говорит главный герой фильма: «Мы рабочие тоже за Украину, но мы требуем заводов, земли. Ну хорошо, вы говорите, что власть украинская, а земля чья?»). Нужно сразу сказать, что революция в этом фильме выглядит далеко не так прилично и романтично, как себе ее представляли советские интеллигенты времен застоя, воспитанные на более поздних фильмах о революции, где она нередко представлялась как хорошо организованное партией осуществление гениальных задумок вождей. Здесь она вырастает из крови и грязи мировой войны, из нищеты и бесправия, вековой забитости и нечаянно вырвавшейся наружу долго сдерживаемой ненависти к эксплуататорам. Вырастает только для того, чтобы здесь же быть преданной и растоптанной милыми, интеллигентными социалистами-патриотами, так искренне желающими добра своему народу и несущими ему страшное зло, загоняющими его обратно в кабалу к своим «ридным» и иностранным «цивилизованным» капиталистам, бросающими его в пучину гражданской войны на стороне контрреволюции и, в конце концов, безжалостно расправляющимися с народом, как только оказывается, что его не удалось обмануть.
В этом фильме нет хеппи-энда. Наоборот, развязка его трагична, и даже надежда на будущую победу обозначена только слабоуловимым намеком.
Но самым удивительным образом именно этот фильм заставляет проникнуться верой в несокрушимую силу революции, в ее неизбежность и способность перевернуть кажущийся незыблемым мир капитала.
Откуда это ощущение?
Вариант ответа на этот вопрос подсказал сам фильм. При его просмотре бросается в глаза, что режиссер явно не сильно заботился о том, чтобы созданные образы выглядели законченными, чтобы они воспринимались зрителями однозначно, чтобы, как писали раньше, они несли правильную идейную нагрузку. Возможно, тут много от специфики немого кино, но гораздо более вероятно, что в этом состоит «специфика» художественного таланта. Талантливый писатель, художник, режиссер не пытается разжевать и в готовом виде подать зрителю мысль или образ, заранее предполагая, что зритель, читатель, слушатель настолько тупой, что сам окажется не в состоянии ничего понять из тех проблем, которые поднимаются в произведении. Наоборот, талантливый художник предполагает в своем зрителе или читателе если не равного себе, то способного стать таковым художника. Довженко заставляет зрителя «додумывать» каждый образ, заставляет «работать», самостоятельно «разворачивать» каждый эпизод фильма в более или менее законченную мысль, достраивать каждый образ за счет собственного воображения, напрягая при этом все свои знания, чувства. Такое безграничное доверие художника к зрителю, неразрывно соединенное с высокими требованиями к нему, очень созвучно с тем отношением к рабочим, трудящимся массам, которое сумела выработать ко времени революции партия большевиков, и которое во многом обеспечило партии признание, а революции – успех.
И как «далеки от народа» и как мало талантливы оказываемся мы, сегодняшние революционеры! Как часто мы пытаемся завоевать доверие в массах исключительно тем, что предлагаем им проверенные временем (и поэтому кажущиеся нам правильными, хотя на самом деле они являются просто-напросто устарелыми) готовыми формулами, сами этим массам не только нисколько не доверяя, но еще их и глубоко презирая за их нежелание нашим формулам следовать! В ответ получаем точно такое же презрение.
Впрочем, с не меньшим презрением отворачиваются массы и от тех, кто пытается заискивать перед ними, так сказать, сюсюкать, сводя всю борьбу к чисто экономическим вопросам, к вопросам «хлеба насущного», будучи полностью уверенными, что на большее рабочий и не претендует.
И очень редко нам приходит в голову мысль о том, что массы нас не хотят слушать, возможно, еще и потому, что сами мы не научились слушать, чувствовать массу, не научились, подобно талантливому художнику или подобно большевикам времен революции, видеть, слышать, улавливать в массе то, чего она сама еще не знает, что у нее оно есть. Не научились рисковать, делать ставку на этот, еще непроявленный, но уже могущий проявиться потенциал массы. Не научились заставлять массу подниматься над собой, «дотягиваться» до самых высоких образцов, подобно тому, как умел заставить это сделать российского рабочего Ленин.
Пересмотрите еще раз «Арсенал», и вы убедитесь, что это можно сделать. Наша сегодняшняя масса никак не ниже уровнем, чем та, которая 90-лет тому назад произвела великую революцию в России. Так что дело за малым.
За нашим собственным уровнем. |
Главная
