Конечно, это не будет большим открытием, если сказать, что культура, или, точнее, история культуры, начинается только там, где начинаются заимствования. Заимствования начинаются там и тогда, когда обмен продуктами труда становится не исключением, а правилом. Пока нет  регулярного обмена продуктами труда, то и культура носит зачаточный характер, по крайней мере, она неисторична, в том смысле, что она не развивается. Характерно, что когда обмен по каким-то причинам прекращается или становится эпизодическим явлением, как это было в эпоху Средневековья, то там мы наблюдаем и упадок культуры, если она раньше и была достаточно развитой.

На то, что заимствования в становлении общества играют ключевую роль, указывает еще и то, что ни один народ не прошел самостоятельно путь развития от начала до конца – от первобытного состояния до капитализма. "Точки роста" новых общественно-экономических формаций каждый раз "кочевали", перемещались от одной страны к другой. Уже тот факт, что современному биологическому виду человека всего около 40 тыс. лет, тогда как  время существования человека в целом насчитывает несколько миллионов лет, говорит о том, что наследование человеческой культуры шло не по прямой линии и совсем не совпадало с биологическим наследованием. Даже с неандертальцем мы имеем генетически очень мало общего. Кроманьонец вытеснил неандертальца, но заимствовал его способ производства.

Греческая античность несет на себе явные следы вытесненной ею крито-микенской культуры, которую уничтожили пришедшие с севера предки греков.

Отделение философии как формы общественного сознания от мифологии произошло именно в Греции потому, что там знание, которое составило содержание философии, было полностью импортным, завезенным из Египта, Месопотамии, Индии. Оно объективно противостояло архаической греческой традиции, не укладывалось в нее, не могло быть ею ассимилировано. Поэтому в Греции философия конституируется как отдельная форма общественного сознания, а в Китае и в Индии так и остается в синкретическом состоянии, несмотря на то, что большинство основоположных идей греческой философии имеют как раз индийское и китайское происхождение.

Если рассматривать религию не по внешним, случайным признакам: с точки зрения обряда, наличия священнослужителей и т.п., а по существу, как отдельную форму общественного сознания, то первой религией, несомненно, является христианство. Только здесь появляется идея единого бога. Не просто единственного, такое наблюдается и в дикарей-идолопоклонников, а именно единого, универсального. Только христианство первой из религий канонизирует идею разделения мира на два: потусторонний и посюсторонний, только оно постулирует идею универсальности человека независимо от родовой и сословной принадлежности, другой вопрос, что таковым он выступает пока исключительно в качестве «раба божьего». Все дохристианские верования еще не являются религиями в собственном смысле слова, поскольку несут на себе печать первобытного синкретизма сознания.

Но не подлежит сомнению, что христианство становится первой настоящей религией, в смысле – отдельной формой общественного сознания –далеко не в последнюю очередь благодаря тому, что оно прошло школу греческой философии, в частности платонизма и аристотелизма, заимствовало у греческой философии даже идею единого бога. Без этих заимствований христианство, несомненно, так и осталось одной из сект иудаизма и не оказало бы серьезного влияния ни на другие религии, ни на другие формы общественного сознания.

Рим заимствовал из Греции Законы двенадцати таблиц, но только римское право становится завершенной системой и во многом выделяется в отдельную форму общественного сознания.

Арабы заимствовали греческое и латинское знание, но на арабской почве оно стало зачатками науки, чего так и не произошло в Греции. Отчасти греческая философия не смогла превратиться в науку потому, что не успела – греческая культура прекратила свое развитие вследствие того, что прекратила свое существование греческая цивилизация. Но, с другой стороны, римляне, тщательно скопировавшие формы греческой философии, и в целом греческой культуры, не продвинулись ни на шаг по сравнению с греками в направлении дифференциации философии в конкретные науки. Арабам это удалось лучше еще и потому, что они не просто копировали греческие формы, а приспосабливали их к своим практическим потребностям, которые далеко превосходили как греческие, так и римские.

Средневековье заимствовало арабскую науку, но продвинуть вперед не могло до тех пор, пока не смогло развить свою практику до пределов, которые превосходили бы то, чего достигли арабы. Европейская наука превзошла арабскую только тогда, когда европейцы превзошли арабов в мореплавании и кораблестроении, а особенно тогда, когда мореплавание привело к бурному росту промышленности.

Когда общественный организм находится в стадии становления, роста, заимствование влияет благотворно. Когда он перешел в стадию разложения – заимствование только усиливает разложение.

Например, марксизм на европейской почве превратился в мертвую схоластику, в обоснование оппортунизма. Не в последнюю очередь это произошло потому, что был упущен момент роста, становления рабочего класса как новой общественной силы. На русской почве марксизм дал практический результат не в последнюю очередь потому, что рабочее движение России не успело, подобно европейскому, "встроиться" в систему капитализма. Пролетариат России в начале ХХ века находился в стадии бурного роста, брожения и поэтому очень нуждался в своей собственной идеологии, которая помогла бы ему занять более достойное место в обществе.

О том же говорит и опыт большинства социалистических революций ХХ столетия. Они происходили, как правило, не в развитых, а в так называемых развивающихся странах, при активном участии крестьянства, которое в ХХ веке повсеместно переживало процесс активного разложения, пролетаризации.

Что касается развитых, точнее бы сказать, переразвитых, капиталистических стран, то в них не только полностью потерял свои позиции собственный, коренной пролетариат, который давно не претендует на собственную политическую роль, но и активно разлагается уже третье поколение гастарбайтеров.

В этих самых развитых странах уже давно и не мечтают о развитии культуры. Идея «заката Европы», «конца истории» и т.п. уже давно стала банальностью в западной философии.

Цикл замкнулся. То, что когда-то дало толчок развитию европейской культуры – обмен товаров – сегодня стало причиной прекращения этого развития. И чем больше интенсифицируется обмен товаров, чем больше он глобализируется, тем больше заимствования способствуют не развитию, а разложению культуры, тем явственней катастрофичность последствий этого разложения.

Хочется привести еще один крайне показательный пример. Кибернетика, как наука об управлении в сложных биологических и социальных системах,  родилась на Западе. В Советском Союзе, как известно, ее поначалу не восприняли и даже подвергли резкой критике. Но парадокс состоит в том, что на Западе, где никаких гонений на кибернетику не было, эта наука исчезла сама по себе, так и не начавшись. Исчезло из лексикона науки даже само слово "кибернетика". Наука, изучающая электронно-вычислительную технику, там стала называться или информатикой, или, как в США "computers science". В Советском Союзе же прижилось не только слово, но и сама наука получила необычайное развитие. Была разработана и подготовлена к внедрению Общегосударственная автоматическая система управления экономикой (ОГАС), освоение которой, по расчетам экспертов, позволило бы Советскому Союзу сделать такой рывок в развитии, что он за несколько пятилеток оставил бы позади все развитые капиталистические страны. Увы, в самый последний момент, вместо ОГАС было решено внедрять систему экономических преобразований, получившую позже название "экономической реформы 1965 г." Суть ее состояла в том, чтобы вместо совершенствования на новой научно-технической базе, каковой были сети электронно-вычислительных машин, централизованного планового управления экономикой, вернуться к усилению элементов рыночной стихии. Последнее было, разумеется, также заимствованием из опыта западных стран. Но это заимствование привело, в конечном счете, Советский Союз к экономической и политической катастрофе.

Этот пример наглядно показывает, что важную роль играет не только состояние общества, которое заимствует: находится оно в состоянии роста или в фазе разложения. Важен и сам предмет заимствования – есть это нечто, заведомо реакционное, отжившее свой век, или оно дает простор становлению воспринимающего, хотя при этом оно может быть совершенно бесполезным в месте своего возникновения. Ведь, несмотря на широкое распространение вычислительной техники, по причине господства частной собственности на средства производства в западных странах даже не ставится вопрос о создании общегосударственных систем управления.

Данная тема нуждается в более тщательном исследовании, притом не только фактологическом, но и общетеоретическом. Одной из основных здесь, видимо, явится проблема того, что с точки зрения принципа единства мира ничего принципиально "чужого" в природе быть не может. Надо полагать, что продуктивное заимствование связано с тем, что заимствуется не просто чужое, а, говоря гегелевским языком "свое-чужое". С этой точки зрения очень важно уметь проследить не только момент заимствования, но и вычленить то целое, которое в свое время пережило "раздвоение единого", органическим синтезом которого является продуктивное заимствование.