Социализм можно было бы назвать  переходным этапом от капитализма к коммунизму, если бы слово «этап» не предполагало более-менее четко очерченных границ: вот еще не социализм, а это уже он; это уже коммунизм, а это еще социализм. Но таких четких границ нет, есть ускоренное движение от капитализма. Но источником любого движения является противоречие. Следовательно, социализм не может быть ничем иным, кроме как непрекращающейся ни на мгновение борьбой старого с новым и наоборот, которая протекает в их неразрывном единстве и является основным сущностным противоречием социализма. В этой связи уместно вспомнить выражение Маркса о том, что «коммунизм – это не идеал, а действительное движение, преодолевающее существующее положение». Преодоление подразумевает не просто движение, а непрерывно ускоряющееся движение. Следовательно, социализм – это ускоренное и постоянно ускоряющееся движение, преобразующее гражданское общество, свойственное капитализму, в солидарную самоуправляющуюся ассоциацию всесторонне развитых личностей. Новое, чтобы победить, должно развиваться очень динамично. Малейшая заминка в преобразованиях может привести к поражению. Слабость и неопытность нового компенсируетcя лишь скоростью его развития.
Борьба двух тенденций, которая неминуемо должна окончиться выходом на новые основания одновременно с поражением одной из них, приобретает все черты антагонизма, более острого, чем антагонизм, присущий антагонистическим формациям. Вызвано это тем, что переход от предыстории к истории сопровождается переворотом всех оснований общественного бытия. Чем являлись все антагонистические формации предыстории? – Той или иной ступенью развития одного и того же товарного производства. Переход со ступени на ступень осуществлялся стихийно и был вызван ростом производительных сил, которые перерастали рамки отживающих общественных отношений. Но отношения господства и подчинения сохранялись. Базис определял надстройку, т.е. «бытие определяло сознание».
Что происходит при переходе к обществу обобществленного человечества, по сути, уже не являющемуся формационным? – Производство из товарного должно превратиться в нетоварное, из инструмента порабощения человека – в инструмент его всестороннего развития, т.е. экономика, по сути, должна стать одним из элементов педагогики. Отношения господства и подчинения посредством снятия разделения труда должны трансформироваться в отношения всеобщей солидарности и ассоциированного самоуправления. Причем преодолеть товарно-денежные отношения, не преодолев основных форм разделения труда, невозможно, потому что оба эти преодоления находятся в диалектическом единстве. Силы рыночной стихии планомерно должны вытесняться сознательным строительством жизни, основанным на знании законов общественного развития, что с необходимостью влечет за собой присвоение массами диалектического способа мышления, которое, в свою очередь, позволит управлять общественными процессами. Другими словами, в процессе движения к коммунизму человечество должно овладеть общественной формой движения материи. Следовательно, социализм – это не только ускоренное и постоянно ускоряющееся движение от капитализма, но и школа, в которой человечество осваивает навыки и методы управления общественной формой движения материи. То есть по мере преодоления капиталистических тенденций все активней начинает работать формула, противоположная знаменитой «бытие определяет сознание». При социализме в большей или меньшей степени (в зависимости от момента его развития) сознание начинает определять бытие, формируется тип нового, человечного человека и солидарные отношения между людьми. Потому, на мой взгляд, главным критерием оценки социализма является динамика формирования коммунистического общественного сознания, которое первоначально возникает как продукт специфических общественных отношений, возникших на базе национализированных средств производства, но затем постепенно все больше и больше начинает определять общественное бытие. Именно в связи со становлением процесса формирования нового, коммунистического сознания уместно говорить о социалистичности или несоциалистичности экономических, политических и социальных преобразований в обществе. Поскольку человек – это совокупность всех общественных отношений, их продукт и результат, невозможно себе представить, чтобы новый человек начал формироваться вне преодоления старых общественных условий. Особенно это касается начального периода преобразований, когда общественное бытие еще не перестало определять общественное сознание, а это сознание еще не начало определять бытие, а только начало трансформироваться в сторону обновления под воздействием быстро меняющихся и развивающихся новых условий. При исследовании данного вопроса можно опираться на свидетельства очевидцев, но еще лучше обратиться к искусству как своеобразному документу и зеркалу, запечатлевающему в образах общественные отношения и человеческие стремления, свойственные той или иной эпохе.
Говоря о сущности социализма, нельзя не отметить, что помимо его основного антагонистического противоречия, выражающегося в борьбе двух непримиримых тенденций, каждой из этих тенденций в отдельности присущ комплекс собственных противоречий. И если новое прокладывает себе дорогу к развитию посредством разрешения противоречий, свойственных капитализму, то источником его возрастающей силы, необходимой для этого преодоления могут служить лишь его собственные внутренние противоречия. И если противоречия капитализма детально изучены и описаны Марксом, социализм как движение, возникающее из противостояния нового и старого, находится в процессе изучения, то противоречия, имманентно присущие самой коммунистической тенденции, выражены в жестко противостоящих друг другу, но не капитализму в целом, направлениях околомарксистской мысли, вращающейся по замкнутому кругу, абстрагированной из живого, взаимообусловленного комплекса противоречий, присущих социализму, одной из его составляющих, возведенной в абсолют.
2.      Кое-что о некоторых направлениях мысли и вопросах коммунистического абстракционизма
Можно, например, из основного противоречия социализма вырвать преодолеваемую, но, явно, еще присутствующую в нем капиталистическую тенденцию, а коммунистическую тенденцию для удобства посчитать равной или стремящейся к нулю, и мы получим теорию госкапитализма в СССР.
Можно, на основании того, что в Советской России диктатура пролетариата приняла в связи с отсталостью страны и враждебным окружением бюрократическую форму
(хотя Ленин в своей работе «Очередные задачи Советской власти» совершенно определенно высказался насчет того, что диктатура пролетариата принимает различные формы в зависимости от конкретных исторических условий), утверждать, что диктатуры пролетариата не было вовсе, или она была деформирована. Хотя, если бы преобразования, осуществлявшиеся в стране в 20 – 40-е годы противоречили интересам пролетариата, протест нарастал бы снизу, а не со стороны разрозненных группок интеллигенции и отстраненной от власти оппозиции. Но тогдашняя бюрократия в большинстве своем была из рабочего класса, еще не утратила живой связи с ним и выражала его основные интересы. А если в отдельных случаях и не выражала, то исход для нее был один, и он хорошо известен.
Так же нелепо словосочетание «деформированное рабочее государство». Во-первых, потому, что любое, даже самое что ни на есть рабочее, государство – это инструмент насилия одного класса над другим. Являясь, по сути, деформирующей силой, оно не может быть не деформированным. Другой вопрос, что на первых порах после взятия власти пролетариатом, пока окончательно не подавлено сопротивление враждебных классов и не созданы условия для ускорения процесса отмирания государства, существование этой деформирующей силы является абсолютно необходимым, и тем самым неизбежным условием для осуществления движения от капитализма. Если начать демократизировать эту силу раньше возникновения объективных условий для этого – неокрепшие ростки нового неминуемо давят танками. И в этом первое и основное противоречие, присущее собственно новой, коммунистической тенденции, - средства производства национализированы, т.е. начинают работать на все общество, а управление остается в руках, пусть даже самого передового, но одного из его классов в той или иной форме диктатуры. Но именно это противоречие является источником самодвижения, т.е. развития нового. Причем, ведущей стороной противоречия является именно национализация средств производства и организация их работы на плановых началах, потому что именно эта сторона определяет первый этап процесса снятия отчуждения. И отрицательная сторона данного противоречия служит механизмом реализации положительной. Именно две стороны этого, объективно существующего противоречия развели Сталина и Троцкого по разные стороны баррикад. И можно утверждать, что победи в этой борьбе Троцкий, он вынужден был бы действовать, либо по логике этого противоречия, т.е. осуществить все, что было осуществлено при Сталине, либо позволить Советскому Союзу потерпеть сокрушительное поражение не в абстрактном далеко, а в конце 30-х – начале 40-х годов. Если бы это противоречие было успешно разрешено, т.е. было бы введено всеобщее высшее образование и в управлении начал бы принимать участие по мере своих сил каждый (условия для этого сложились во второй половине 50-х – первой половине 60-х годов), основным противоречием, присущим развивающейся коммунистической тенденции, стало бы противоречие между формой управления и ограниченным узкой специализацией сознанием. Именно, решая это противоречие, пришлось бы преодолевать товарно-денежные отношения и ключевые виды разделения труда. Вот тогда бы началось самое интересное, но, к сожалению, до этого не дошло.
В связи со всем сказанным необходимо коснуться больного спора о возможности построения социализма в отдельно взятой стране. Во-первых, возможность, не значит – неизбежность, возможность означает лишь ту или иную степень вероятности. Во-вторых, в пылу этого спора Троцкий представляется этаким апологетом Мировой революции, а Сталин ее ярым противником. Однако подобное представление не соответствует действительности. Тезис о необходимости Мировой революции был выдвинут еще Марксом, подхвачен Лениным, и снят с повестки дня им же после поражения Германской и Венгерской революций, когда стало ясно, что социализм придется строить, пусть в огромном, но замкнутом пространстве. Насколько задержится Мировая революция, тогда не знал никто: ни Ленин, ни Троцкий, ни Сталин. Мысль о необходимости строить социализм в отдельно взятой стране принадлежит Ленину и в той или иной форме озвучена им в работах «Великий почин», «О задачах союзов молодежи» и некоторых других. Сталин лишь подхватил ее и продолжил реализовывать. Троцкий же продолжал утверждать, что без Мировой революции дела не будет, тогда, когда по всему миру катилась волна реакции. Абстрактно верная мысль, неприменимая в конкретных исторических условиях или несоответствующая им (ведь истина всегда конкретна) превращается в свою противоположность.
Так, тезис о невозможности построения социализма в отдельно взятой стране, реализованный в действии тогда, равнялся бы изменению вектора движения от капитализма на 180 градусов, т.е. тогда, следуя этому тезису, можно было только стремительно крахнуть в капитализм, что означало бы не только поражение отдельно взятой страны, но и Мировой революции в целом. Потому что, если выход общества на новые основания реализовался в Парижской Коммуне как единичное, то в Советской России – как особенное. Но по выражению В.А. Босенко: «Особенное есть всеобщее», т.е. отдельно взятая страна, вставшая на путь социалистических преобразований, определяла тогда, не только собственное развитие, но и развитие мирового революционного процесса, как, собственно, и мира, в целом. Сейчас модно сетовать на то, что мы «имеем то, что имеем», при этом непременно поплевывая в прошлое. Но не будь этого прошлого, мы бы, скорей всего, не имели и того, что имеем, да и нас самих бы не было. Гитлер и Ко давно бы уже нашли способ, как расправиться с планетой.
В связи с этим хотелось бы ответить еще на один «забойный» аргумент тех, кто во всех бедах склонен винить так называемую сталинскую эпоху и лично Сталина. Пишу «так называемую», потому что на месте Сталина мог быть, кто угодно, но он был бы вынужден, либо следовать логике строительства социализма в условиях этой эпохи, либо потерпел вместе со страной сокрушительное поражение, одновременно явившееся бы и поражением для всего мира. Если отвлечься от имен, этот период можно было бы назвать «эпоха неизбежности строительства социализма в отдельно взятой стране».
Так вот, обычно, когда в разговоре о причинах поражения социализма упоминается о теоретической безграмотности послесталинских партийных руководителей всех уровней, сторонники противоположной точки зрения встают и с видом торжествующих победителей задают один и тот же вопрос: «Что это за система такая, что в ней только один человек был теоретически грамотным марксистом, а с его смертью все стало катиться вспять?»
Вместо ответа предложу им совершить экскурсию по местам боевой славы и спросить об этом у гранитных монументов с высеченными на них фамилиями погибших. В той войне погибло больше 3-х миллионов коммунистов, и состав партии несколько раз почти полностью успел обновиться. И невозможно даже предположить, что среди этих 3-х миллионов не было достаточного количества теоретически мыслящих и грамотных марксистов. Общие человеческие потери составили 27 миллионов (10 млн. погибло на передовой, 17 млн. – на оккупированной территории). В той войне почти полностью были выбиты два молодых поколения, сформировавшихся в быстро изменяющихся условиях социалистического строительства. Именно те, которые уже могли в общих чертах определять своим сознанием бытие. Матросовы, Гастелло, Краснодонцы, Гавриловы, Космодемьянские, Голиковы определили своим сознанием бытие миллионов и ушли. Послевоенное поколение, в котором еще преобладали качества, свойственные носителям коммунистического сознания, достигло своей активной зрелости в первой половине 60-х, но его количества уже явно не хватило, чтобы изменить качество целого, в котором к тому времени уже усиленно взбадривалась и подкармливалась придавленная, но не изжитая капиталистическая тенденция, а, следовательно, стал стихийно формироваться мелко-буржуазный тип массового сознания. Усиливающаяся рыночная тенденция взрастила людей, рукоплескавших перестройке и теперь, превратившись из тенденции в капитализм, расправляется с ними по волчьим законам рынка. Что еще раз свидетельствует о наличии социализма в СССР. Был бы капитализм – был бы и классовый антагонизм – был бы он – налицо было бы классовое сознание масс, это единственное оружие в борьбе наемной рабочей силы с капиталом. Но уж 17 лет прошло, а классового сознания все нет, единичные случаи его проявления есть, а массового – нет. Отсюда такой успех всех, в сути своей, нехитрых манипуляций: классовый мир, честно заработанные миллиарды, всевозможные мессии и т.д. Следовательно, при социализме усиление рыночной тенденции может способствовать формированию лишь половинчатого буржуазного сознания, причем не той его половинки, которая – наемный эксплуатируемый рабочий, а той, которая – буржуазный потребитель. Максимум буржуазных вожделений сочетается с минимумом приспособленности к жизни при капитализме. Это очень безрадостное, в смысле массового сознания, и малоперспективное, в смысле его быстрой революционизации, сочетание. Лучше было бы наоборот. Но в условиях социализма наоборот получиться не могло.