Заливные луга на юго-востоке Киева объявлены частными владениями – «фермеры» присваивают некогда общие земли по праву силы и безнаказанности

Мы шли по селу Бортничи, к его заливным лугам. Одна скучающая бабушка взялась провести нас до околицы, и я уже представлял, как перед нами откроется бескрайний простор – до самых правобережных холмов. Однако взгляд уперся в бетонную стену. Высокая, длиной в полтора-два километра, она наглухо отгородила село от лугов и озер. Перед стеной лежали кучи строительного мусора, а за ней, прямо на вчерашних сенокосах, расположилось несколько солидных особняков.
– Сын ко мне приезжал, так я его провела туда, за забор. Смотри, говорю, где ты вырос, где по травке бегал. Птичек послушай. Через пару лет и этого больше не будет, – только и сказала нам на прощанье бабка.
Мы обошли стену, и как будто вышли в другую комнату. Город исчез, осталось лишь поле, с его звуками, запахами и пастельными красками. Жаворонки висели над головой, будто приклеенные к облакам, а их песня лилась над распадками, где уже обильно цвела мать-и-мачеха. В залитых водой лощинах густо чернел верболоз, и над ним поднимался зелено-желтый ореол, мартовское сияние набухших, но еще не распустившихся почек. Куропатки с шумом вырывались из-под ног, будто живые пропеллеры. На небольшом озерке отдыхали от перелета две пары белых лебедей-кликунов. Старая ива почти падала, подточенная резцами бобров, а на ее ветвях беззащитно качался пуховой домик синицы-ремеза. Сонная рыба тихо плескалась в воде, готовясь к скорому нересту в плавнях.
Земля дышала, готовясь произвести из себя новую жизнь, а из нее то тут, то там торчали таблички с броской надписью: "Внимание! Земли фермерского хозяйства. Частная собственность. Проход, проезд, рыболовство запрещены. Охраняется собаками!". При одном взгляде на них в глаза бросались проплешины намытого песка, бетонные плиты и трубы, набросанные в самом сердце пойменных лугов.
Мы шли дальше, радуясь бесплатному воздуху и никому не принадлежащим солнечным лучам. Впереди маячила необычная пирамида, поразительно напоминавшая культовые сооружения индейцев майя. Во время обычных тут паводков колхозники сносили на верх этого обложенного плитами кургана, свой инвентарь, а, кроме того, отмечали на его склоне уровень поднявшихся вод.
За пирамидой нам повстречался охранник – похожий на бывшего пастуха, в охотничьей куртке и спортивных штанах, на фоне которых странно смотрелась милицейская резиновая дубинка. Он сходу разразился серией непечатных выражений, очевидно, входящих в его ежедневный рабочий лексикон.
 – Странно, а там было написано: "охраняется собаками", – только и успел я ответить этому человеку. Он не только отказался показать журналистам свои документы, но даже заверил нас, что закон о купле-продаже сельхозугодий был проголосован Верховной Радой еще несколько лет назад.
 Вероятно, они рассказывают такие же байки местным селянам. Эти люди нежданно лишились луга, за счет которого жили многие поколения их предков, и проявляют по этому поводу вполне обоснованное недовольство. В местном сельпо рассказали, что здешние поля, объявленные собственностью нескольких бизнесменов и депутатов, действительно охраняли сторожевые собаки.
 – На детей нападали, на велосипедистов, на бабок, когда они траву рвать ходили. А как наши хлопцы осенью поохотились, так собак и не стало, – лукаво сообщил нам один подросток. Словно в подтверждение этих слов, по пути встретилось сразу несколько изрешеченных выстрелами табличек.
 Перейдя границы очередного "частного владения", мы увидели совсем уже лаконичные надписи: "Вход, въезд воспрещен! Территория охраняется!". Все они смотрели в разные стороны – так что я почувствовал себя обложенным каким-то невидимым кордоном.
 А впереди на нас надвигалась другая, огненная граница – многокилометровая полоса лугового пожара. Каждый год, по весне, местные крестьяне выжигают прошлогодние сенокосы, чтобы дать подняться новой густой траве. Из окна нашей окраинной квартиры можно наблюдать инфернальное зрелище ночного пожара в полях, где багровыми угольями переливаются дальние костры. Огонь пожирает траву с аппетитом сотни голодных беспризорников, которых усадили за покрытый закусками стол. Гул и треск от пожара слышны далеко, а под ногами шевелится земля – это пытается спастись луговой крот. Сухие болотные травы горели прямо в воде – не хватало одних только медных труб. Здоровенная черная гарь, окруженная рыжей каймой пламени, обозначила собой юго-восточную границу Киева.
 Хорошо продымившись, мы шли по лугам, обходя треножный знак археологического памятника на старом кургане. Судя по всему, он также отошел к новым хозяевам – вместе с бобрами, зимородками, лилиями и ирисами.
Работники "фермерского хозяйства", приехавшие следить за пожаром, согласились довезти нас до места, где можно перелезть через забор, минуя охранников из "Титана". Нам было стыдно – за то, что мы, киевляне, лишены права свободно пройти по этому еще вчера ничейному лугу. Память услужливо подсказала строки из Михалкова, заученные еще в школьные годы.
На сотни верст – леса, поля,Равнины и луга,А все – помещичья земля,Где ни ступи нога.В лугах – господская трава,В лесах – господские дрова,На всем лежит запрет...
Возвращаясь с проданных лугов, я думал о пирамидах Южной Америки. О том, как похожа на судьбу майя судьба здешних коренных жителей, бессильных против захватчиков-конкистадоров, бесцеремонно занявших нашу, некогда общую землю. Навстречу, на автоплатформе, везли земснаряд – чтобы замыть очередные гектары луговой поймы.
Вероятно, бабушка не ошиблась – всего этого скоро не будет. Когда нувориши совьют здесь гнезда своих особняков, тут не останется места даже для песни жаворонка.
Фото автора
"Газета по-киевски"