Поражает в тексте Катерины Максименко только то, что всё это уже тысячу раз было левым сказано. Начиная с горбачевской «перестройки» только это им и говорится – чтобы они образумились и не мечтали больше ни о какой «кровище» – а они всё равно о ней мечтают, как прирожденные вампиры. И нужно, видимо, говорить им всё тоже самое ещё очень много раз.

Кратко перечислю свои, столь же не оригинальные возражения.

Сначала про план. При росте возможностей вычислений, моделирования и вообще при всё более реальном искусственном интеллекте, планирование становится всё более эффективным. Так что «той» плановой экономики, при которой вы жили, не будет второй раз точно – даже если бы кому-то этого и захотелось. Общество вообще меняется качественно, на уровне отношений, а не только на уровне потребления товаров.  Вот, например Вассерман рассчитал недавно, что при ныне достигнутом уровне вычислений социализм как экономически эффективная система стал наконец возможным. Я не знаю, насколько можно верить Вассерману по конкретной дате, но сам ход его мысли мне представляется правильным.

Одна из главных черт прогресса, развития общества, это именно рост способности к планированию, всё более точный и всё более реалистичный план того, чем мы будем заниматься и какие результаты это нам даст. И кстати, кто сказал, что мы выбираем между «полезным хаосом» и «вредным планом»? ТНК и международные финансовые институты всё очень жестко планируют наперед – посмотрите, как давят несчастных греков за то, что те не выполнили капиталистический план, как давили ирландцев за то, что те отказались окончательно присоединяться к европейской экономике, ибо не были согласны с тамошним «планом»? Никакого «свободного рынка» нет и никогда не существовало, это чистая идеология – то есть ложь, выгодная 1% сверхбогачей.

Уровень планирования экономики при капитализме вполне сопоставим с советским – разница только в том, кем и в чьих интересах планируется производство и потребление. И вот тут сразу включается личный, классовый момент. Каждый спрашивает себя: чей план я выбираю? Что потеряю и приобрету я и близкие мне люди? Человек, которому есть что терять, который так или иначе «в доле», всегда будет называть план правящего класса «свободным рынком» – который сам всё регулирует и обеспечивает демократию. Он даже будет считать, что сначала (как при Пиночете) нужна максимальная классовая доминация   1% над 99%. А уж потом, когда эта цель на всех уровнях достигнута, можно позволить себе и «демократию» – то есть, имитационный спектакль, который никак не может изменить экономическую реальность «свободного рынка». Когда все заборы расставлены, на них разрешают клеить любые предвыборные плакаты.  «Политика отдельно, а экономика отдельно» – это самая вредная буржуазная ложь.  В этом смысле я, как человек с зарплатой в 15 тысяч рублей, не имеющий ценных бумаг, процентного счета, сдаваемой квартиры или каких-то ещё способов «соучаствовать в прибылях», не чувствую, что потеряю что-то, если мы попробуем плановую экономику в интересах большинства (а не меньшинства, как сейчас). Граница проходит именно здесь – большинству это было бы выгодно, кому-то не очень, а кому-то «очень не». Важно, к кому мы себя причисляем, с кем ассоциируем, чей экономический план нам ближе? У людей не может быть одного мнения на этот счет, потому что одни являются деклассированными элементами, другие – постоянными наемными работниками (часто и зря ассоциирующими свои интересы с интересами своего нанимателя), третьи – мелкими собственниками, четвертые – крупными и т.п.  Каждый, рефлексируя, выбирает «лучшую» модель для своей группы, а не «лучшую вообще для всех людей в нашей стране».  Екатерина, насколько я понял, считает, что от перехода к капитализму «при всех его проблемах» она скорее выиграла. А я себя отношу к тем, кто от этого перехода «при всех его свободах» скорее проиграл.

Теперь о демократии. Ничего нельзя понять без исторической ситуации возникновения. Почему так получается, что революции, совершаемые левыми, дают людям запредельный эйфорический уровень свободы (то есть возможности распоряжаться своей жизнью) – но очень быстро эта свобода свертывается, купируется и начинает таять? Откуда у левых такая патологическая нетерпимость к свободе высказываний, собраний, образа жизни и т.п.? На мой взгляд, плановая экономика тут абсолютно не причем. При  плановой социалистической  экономике человека лишают только одной свободы – жить за счет других, использовать наемный труд, распоряжаться и владеть средствами производства (не путать с личной собственностью, сферой «прайвеси»). Ограничение демократии и элементы авторитаризма у победивших левых, на мой взгляд, всегда появляются по совершенно другой причине, имя которой «враждебное окружение». Если страна, в которой победила революция, окружена враждебными странами, которые ведут против неё экономическую, политическую, а иногда и прямую войну, создают пятую колонну, поддерживают всех, кто против революции, вводят удушающие санкции, то внутри такой страны политическая демократия становится практически невозможной – хотя степени её ограничения обсуждаемы.

Именно поэтому демократия не расцвела ни в Советском Союзе, ни на Кубе. Чавес в Венесуэле много лет гарантировал полнейшую свободу прессы и не трогал телеканалы, которые ежедневно рассказывали о том, что он – «умалишенный» и «опасный» (это дословно), что не позволил бы ни один «демократический» президент в других странах мира. Он пошел на незначительные ограничения свободы прессы только после того, как США, опираясь на эту самую «прессу» устроили против него государственный переворот. В вопросе о политической демократии я скорее согласен с троцкистами – она по-настоящему возможна в социалистическом обществе, только если революция приобретает международный глобальный характер и враждебное окружение на карте перестает быть для такой революции угрожающим фактором. Если побеждающий социализм сильнее отступающего капитализма, то никаких причин ограничивать свободу личности внутри социализма не появится.

И давайте спросим себя: сводится ли демократия к политическим свободам? Не является ли в социалистических странах её вынужденной заменой демократия экономическая – то есть, всё более широкий доступ людей ко всему, созданному обществом? Я помню московские автобусы моего детства, в которых на стеклах было написано «Совесть – лучший контролер!» – и каждый сам решал, бросать ли пятачок. Сегодня на входе в автобус стоит турникет. Так выглядит «демократия»? По-моему, с экономической точки зрения, советский автобус демократичнее. Отсутствие бездомных и безработных, конечно, не отменяло запрета на рок-музыку и многопартийность. Но даже не знаю, что выбрало бы большинство людей, предложи им кто-нибудь выбор между политической демократией и экономическими гарантиями? А ведь выбор большинства это и есть основа «демократии». Или нет?  Да, советское чиновничество превращалось в отчужденное сословие и доходило до паранойи – но у этой, самой отвратительной стороны советской системы были объективные исторические причины, и по-другому тогда быть не могло.  В следующий раз будет иначе – просто потому что прошло почти сто лет и люди за этот век сильно изменились. Я не верю, что «демократия» это реальность там, где возможности 1% настолько отличаются от возможностей 99%. «Демократия» никак не контролирует капитал, а капитал контролирует всё. Поэтому я готов рискнуть и пожертвовать такой спектакулярной демократией.

Дальше по тексту: «собственность» никто у вас «отрезать» не собирается, если это не собственность на средства производства – то есть, на заводы, газеты и пароходы, обслуживаемые другими людьми. Не имея с самого раннего детства личного пространства и собственных вещей, человек вообще не может творчески развиваться и осознавать свою уникальность. И это никак не мешает социализму и его «плану».

«Конкуренцию» запрещать незачем – если это конкуренция в спорте, науке, творчестве, любви или педагогике. Аморальна только рыночная конкуренция капиталов – то есть, сгустков чужого, присвоенного через эксплуатацию, труда. И вот этой конкуренции как раз не может быть в по-настоящему культурном, гуманном, свободном и демократическом обществе.

«Предпринимательство»? Я не знаю что такое. Всё зависит от того, что именно вы собираетесь предпринимать? Обычно под этим словом прячут организованную кражу чужого труда и коллективной энергии ради личного успеха организаторов этой кражи на рынке. Мне кажется, что мир без такого «предпринимательства» задышал бы полной грудью – и выражение лиц большинства людей стало бы гораздо более счастливым, осмысленным и гордым.

Что до «низового» планирования и местной самоорганизации людей, то оно будет логично включено в систему как нижний этаж социалистической демократии. В советской системе этому мешала злокачественная бюрократизация, а откуда она взялась – см. выше.

Теперь о самом волнующем. О «кровище», то есть. На эту тему есть блестящая статья Троцкого – «Их мораль и наша» – и всё же я скажу и от себя.  Неужели вы не видите, что «кровища» при капитализме льется буквально каждый день? От империалистических войн до бандитских разборок. От бомбежек третьего мира до поножовщины за контроль над овощным рынком в Подмосковье.  Давайте всё сведем к простейшему корню: в наше время люди гибнут в муках каждый день потому, что собственники делят собственность.  Это происходит на всех уровнях, от геополитических до бытовых – потому что не остается уровней, свободных от капиталистической конкуренции. Почему вы выбираете эту, ежедневную «кровищу» как допустимую, вместо той, которая «вдруг может случиться» во время революции? Чем эта реальная кровь «приемлемее» для вас той, возможной? В чем вы её измеряете, чтобы быть уверенной точно, что без революции крови больше, чем с революцией?

Теперь следующий шаг: кто начинает лить кровь во время революции? Страшные большевики, помешанные на идее убить всех с ними не согласных?  Октябрьская революция 17-го года была фактически бескровной. Сколько погибло при штурме Зимнего и «оккупации» Петрограда? Власть перешла к Съезду Советов мирным путем. Кто же начал лить кровь, когда и почему заработала мясорубка? Когда на границах России высадился иностранный десант Антанты и когда была сформирована белая армия для борьбы против Советов. «Кровища», которая вас так пугает, пролилась тогда, когда собственник не захотел расставаться с собственностью и его по всему миру поддержали такие же собственники, шокированные коммунистическим обобществлением и испуганные перспективой распространения этой практики. «Кровища» была нужна в этой классовой войне тому, кто хотел, чтобы на него и дальше завтра ишачили тысячи людей с легко управляемым сознанием.  Буржуазию устраивала любая «кровища», чтобы вернуть «своё». Они начали гражданскую войну и интервенцию. В этих условиях «кровищу» лили уже все стороны и ни с чем не считаясь – потому что речь шла о рождении или об отмене нового мира для новых людей.

Я никогда не соглашусь с тем, что «любая кровь одного цвета». Этот фарисейский «гуманизм» аморален и является пассивной поддержкой существующей власти вместе со всей её мерзостью. Кто-то готов признать, что кровь казненного нацистского преступника и кровь тех, кого он уничтожал в концлагерях «одного цвета»? Нет? Значит, всё-таки цвета бывают разными? Для меня есть кровь, которая делает мир справедливее и есть кровь, которая капает банкиру на счёт. Если мы признаем что это одна и та же, равно нежелательная, жидкость, тогда мы превратимся в попов, которые «осуждают грех». Многого ли добились попы в своей борьбе с грехом за две тысячи лет своих сладких проповедей? И на чьей всегда попы стороне?

Я не садист – и, кстати, принципиальный противник смертной казни за любые преступления. И всё же мне кажется, что те, кто говорят про «один цвет» и «одно насилие» не могут так по-настоящему думать, а просто любят так красиво говорить.

И, наконец, по самой последней строке: «поднять налоги для богатых и сделать властные системы принятия решений прозрачными». Вот тут я полностью согласен. Это действительно лучше, чем ничего. Мало кто (из 99%) вообще будет против такого правильного требования. У меня есть только один марксистский вопрос: кто и почему станет это делать? Предлагается воздействовать на богатых и чиновников с помощью гипноза или женских чар? Молиться об этом у икон? Или выбирать в парламент более «совестливых» и «честных» людей – понимая, что от их личной честности ничего не может зависеть там, где речь идет о коллективном интересе победившего класса и о государственном аппарате, обеспечивающем господство этого класса? Каков у «левых либералов» механизм реализации столь правильного требования? Те из них, кто мне известен, обычно ссылаются на то, что подобная система «уже была» – и значит она «вновь возможна». Демократия позволяет это сделать. Лучше всего для такого примера подходят «социальные государства» Европы тридцатилетней давности. Уровень неравенства действительно был там ниже – да и многие социальные гарантии реализовывались лучше, чем сейчас. Но вот только «демократия» тут абсолютно не причем. У появления этого «социального» или «смягченного» капитализма есть конкретные причины. Это, прежде всего, конкуренция двух систем. Буржуазия была готова идти на уступки своим (боровшимся за это) гражданам потому что её заставлял отступать страх перед красной Москвой, перед красным Пекином, перед красной Гаваной. Третий мир активно переходил под красный флаг – и вчерашние метрополии чувствовали себя в осаде. Мировой коммунизм нужно было остановить любой ценой. Поэтому и возникло «социальное государство». Чтобы спасти капитализм, нужно было делиться и уступать бунтовавшим массам. Эту простую мысль понимали тогда почти все представители правящего класса, дискуссия шла лишь о размере и темпах уступок. И этот прогрессивный процесс шел вплоть до начала 80-х годов прошлого века. Нужно ли объяснять, почему историческая граница проходит именно здесь? Есть и вторичные причины появления «социального капитализма» – эта система на тот момент ещё не исчерпала своего прогрессивного потенциала полностью – но их объяснение очень удлинит мой текст, и если нужно, я дам ссылки на научные работы.

«Левый либерализм» ничем не плох – кроме того, что он попросту сегодня не реализуем. Он предполагает, что внутри системы есть игрок, который её изменит. Но капитализм пережил свой «золотой век» тридцать лет назад. И для возвращения туда у него нет ни внешних, ни внутренних причин. То, что осталось от его былой «социальности» сворачивается вот уже более десяти лет западными правительствами любого политического цвета – и система становится всё менее справедливой. «Кризис» является идеальным оправданием для такого сворачивания «прежних прав».  Новым субъектом «перетягивания каната» могли бы стать в Европе последовательные левые и профсоюзы – но и те и другие недостаточно сильны. А в России и на Украине нет даже таких, сопоставимых с европейскими, «системных» левых и рабочих организаций.

Источник