| Ключевое различие между социализмом и либерализмом лежит не столько в плоскости вопроса о частной собственности, сколько в подходе к описанию природы человека. Социалисты почти всегда эссенциалисты, т.е. они считают, что у человека в действительности есть некоторая онтологическая природа, несовместимая с капитализмом, противоречащая ему. Задача социализма, соответственно, заключается не столько в преодолении капиталистического общества, сколько в освобождении человека. Освобождении, которое с неизбежностью приведет к возникновению новых людей - коммунистического сверхчеловека или чего-то подобного.
Об этом много спекулировали большевики, утверждавшие, что крепостей, которые они не могли бы взять, не существует. Об этом же писал Островский в романе "Как закалялась сталь", и - что довольно забавно - Булгаков в "Собачьем сердце". Собственно, Булгаков так раздражает социалистов вовсе не потому, что он вывел комичную фигуру Швондера или убил руками профессора Шарикова, но потому что он показал, что весь проект человеческого преображения обречен. Как бы то ни было, но помимо огромного числа литературных произведений на тему разного рода "трансгуманизма" в СССР в 20-ые годы раздавались и вполне официальные голоса, заявляющие, что человеческая природа должна быть трансформирована. В частности, об этом писал Николай Бухарин, который дословно заявил, что если бы они, большевики, не верили в возможность создания нового советского человека, то даже и не подумали бы браться за революцию. Но они верили и взялись.
Один из парадоксов тут заключается в том, что умеренные социалисты, не разделяющие прожектерства радикальных марксистов в советском стиле, считали, что человек все-таки слаб и ограничен, и что его нужно нянчить. Вместо монструозного коллективного организма новых людей - партии - на сцену выходят старые дисциплинарные практики, воплощенные в структурах патерналистского государства. Человек слаб, говорят такие социалисты, и потому его нужно ограждать от опасностей и бед: от нищеты и наркотиков, например. Возможно, появление социалистического государства советского типа, этой пугающей разновидности big government, следует рассматривать как свидетельство раннего поражения антропологической теории большевиков.
Либералы, в свою очередь, изначально были склонны смотреть на человека достаточно скептически. Ключевой пассаж "Богатства народов" Смита демонстрирует, что единственным эффективным мотивом для действий человека является его эгоизм, так что рассчитывать на построение общества на основе энтузиазма, взаимопомощи и альтруизма не стоит (мы получаем хлеб не по милости пекаря, но благодаря его эгоистическим интересам). Фундаментом такой антропологической картины является по сути тезис о том, что единственный способ заставить человека делать что-то - это поставить его на грань выживания. Поэтому конкуренция как с природной средой, так и с другими людьми, страх голодной смерти и страх социальной неудачи является единственным механизмом, способным удерживать общество на плаву. Отсюда вытекает тезис, согласно которому все, что конкуренцию ограничивает, является деструктивным для общества. В реальности, правда, это положение никогда не интерпретируется буквально, потому что, скажем, мы бы не хотели, чтобы судебные решения принимались на основании эгоистичных экономических интересов судей. Но, кратко говоря, антропологическая картина либерализма ясна: человек - это сволочь. В то время как для социалистов сволочью его делает как раз капитализм и классовое общество в целом.
Интересно, что у радикальных социалистов и радикальных либералов есть одна общая черта. Обе стороны считают государство вынужденным или необходимым злом, от которого было бы желательно избавиться при первой возможности. Социалисты хотели бы заменить государственную власть свободными ассоциациями трудящихся, а либералы - чистой, ничем не сдерживаемой конкуренцией. В первом случае речь идет о вере в безграничный потенциал человеческого альтруизма и братства, во втором - о вере в целительную силу динамичного и предприимчивого эгоизма. По сути, обе стороны все-таки верят в человека, считая, что его никому не остановить.
Когда я об этом думаю, то мне часто приходит на ум одна аналогия. Самой эффективной и чистой формой конкуренции, не сдерживаемой никем, является война. Социалистический тезис о том, что война является отражением логики развития капитализма, получает тут буквальное выражение. Война - это просто конкуренция без правил, она вовсе не обязательно должна вестись между двумя национальными государствами, это лишь один из частных случаев боевых действий. И война действительно невероятно эффективна. Если оценивать прогресс по уровню развитий технологий, то посмотрите на то, какой рывок мировая наука сделала в 1939-1945 годах. Поставьте рядом советские танки Т-26, пик производства которого пришелся на начало Второй мировой войны, и ИС-2, которые штурмовали Берлин весной 1945 года, оцените количество инженерных проблем, которые пришлось решить при переходе от первого ко второму. Никакая корпорация Apple, никакое Сколково тут и рядом не стояли. Вот где были настоящие инновации! И то же самое можно сказать о всех остальных сферах развития знания и технологий.
Война - это чистый капитализм без примесей. И наоборот капитализм - это попытка ведения цивилизованной войны всех против всех, войны, которая никогда не закончится. Социалисты в этом смысле просто хотели мира. Но у них, кажется, ничего не получится.
Идея о неустранимой эгоистичности человека, впрочем, также является вполне эссенциалистской. Если в действительности, как учат нас современные антропологи вроде Шеффера, человек есть менделевская популяция и как таковой находится в постоянном становлении, то будущее потенциально открывает для нас любые политические возможности. Правда, разумеется, никто не гарантирует, что эти возможности будут позитивными, что мы сможем защитить свободу, равенство и братство.
Зафрендить автора |
Главная
