Если всерьез подчинить свою жизнь национальному принципу, начинаешь вести себя, как желудочный больной. Круг общения строится диетически – этого категорически нельзя, этого не желательно, а вот это вполне можно. Хотя, может быть, именно того, кого можно, иногда, чисто по-человечески, как раз не перевариваешь.

Известно же: национализм – это не ненависть к другим нациям, а, прежде всего, любовь к своей. Так вот, не знаю, может быть, это только мое такое счастье, но в последнее время мне слишком часто полагается любить каких-то уродов.

Недавно ездили с ребятами под Нежин, нашли там целые поля опиумного мака. Их надсмотрщик на родном для меня украинском языке обложил нас матом, пообещал скрутить башку и кричал в рацию, чтобы нас перехватили на выезде. Слава Богу, братья по нации оказались не такими быстрыми, как мы.

Есть экономическая присказка - «Свій до свого по своє». В смысле, покупай у своих, бойкотируй товары оккупанта. Хороший старый принцип, правильный, даже Махатма Ганди им не гнушался. Но вот в контексте нежинских опиумных полей звучит издевательски.

Проблемы украинского языка я переживаю всем сердцем, вы не подумайте. Нацию свою люблю, чего уж там. Искренне считаю, что дикторы вечерних новостей должны отправлять меня в кроватку словами «На добраніч», а не «Спокойной ночи». Считаю, национальная идентичность – штука тонкая, сильная и важная, очень важная. И опасная, если ею пренебрегать. Кто думает иначе, тому желаю, чтобы все квартиры в его подъезде скупили цыгане.

Но. Елки ж палки, господа! Удивительно, как много людей все нервы себе портят, и людям их портят, жизнь кладут, больше других проблем не видят, лишь бы было именно «На добраніч». Ну, или наоборот, не суть же.

На позапрошлой неделе я познакомился с ворами из города Белая Церковь. Украиноязычные – заслушаешься. Обносят квартиры в Киеве, не гнушаются разбоем и так, по мелочи. На Украину, кстати, им глубоко накласть. «Треба звідси валить, от шо».

Помню, ехал в Одессу поездом, на боковых полках наблюдал расово неверную семейную пару – араб и славянка. Араб был какой-то рафинированный, в белой рубашке (в плацкартном вагоне-то), в тонких очках, тихий и сосредоточенный. Сидел на нижней полке, нервно смотрел перед собой пустыми глазами. Потому с ним всё пытался заговорить в слюни пьяный хмырь из соседнего купе:

- Чуєш, ти?! Чуєш, нє?.. Ти понімаєш, шо я тобі кажу? Е?!..

И пальцами бедного араба за локти дергает, злится, что тот его игнорирует. «Чуєш», «чуєш», «чуєш» - в конце концов он так достал, что я спустился вниз и заколотил земляка под раздвижной столик.

В общем, для себя пределы национальной солидарности установил.