Владимир Эрн "От Канта к Круппу"
Когда-то давно, при довольно странных обстоятельствах, мне как-то сразу стало ясно, что единство и упорядоченность окружающего мира – это не сам мир как таковой, а свойство нашего сознания, способность нашего сознания автоматически перерабатывать и приводить к определенной гармонии, сводить в некую целостность и т.п. всю получаемую из внешнего мира информацию.
Более того, это свойство сознания есть инструментальное, но жизненно важное свойство, ибо если сознание перестанет автоматически упорядочивать, связывать, синтезировать потоки информации из окружающего мира, проникающие сквозь наше тело, наши ощущения, наши чувства, то наше сознание погибнет во мраке хаоса.
Что такое "единство апперцепции" и т.п. я тогда не знал и предпочитал мыслить в терминах теории информации.
То есть, так, сам не зная того, стал я стихийным кантианцем. И долго был им. И до сих пор питаю огромный пиетет и уважуху к философии этого ботаника из славного города Калининграда.
Замечу, что через некоторое время я поверил, что, то же самое относится к обществу и общество неминуемо распадется или его постигнет болезнь аномии, если над ним не будет стоять некая трансцендентальная реальность, которая будет объединять, регулировать, направлять и т.п. (привет Дюркгейму). Но со временем подобное воззрение отошло в прошлое.
Но, здесь речь не о социологии, речь о Канте.
Откуда же исходит соприкосновение Канта и символического насилия, репрессивности, подавления и прочего подобного?
Власть и физическое насилие – разные вещи.
Физическое насилие аннулирует власть. Как только власть прямо применяет насилие – она перестает быть властью.
Невозможно при помощи насилия заставить подчиняться людей в долгосрочной перспективе. Ибо для этого необходимо постоянно стоять с палкой над каждым подвластным. А это нереализуемо.
Более длительный мотив – страх перед насилием, перед болью. Но страх – очень зыбкий фундамент власти.
Власть держится на других эмоциях и отношениях.
Власть становится неистребимой и повсеместной когда она образует различного рода зависимости. Зависимости эмоциональные, рассудочные, дискурсивные.
Но, что делает человека зависимым от другого человека, либо от каких-либо воображаемых сущностей (Родина, Народ, Партия, Нация и т.д.)?
Точнее лучше говорить "зависимыми от различного рода символов", которые, стимулируя воображение, продуцируют эти воображаемые сущности: Родину, Народ, Партию, Государство, Нацию, Свободу и прочее подобное.
Когда человек при виде флага начинает плакать, то в его мозгу появляется фантазм Родины-Государства-Нации, то есть флаг как символ отсылает к воображаемому сообществу, заменяет собой воображаемое сообщество, которое не имеет никаких конкретных материальных очертаний и не может иметь, так как является только смутным продуктом нашего воображения (трансцендентальным означаемым).
То есть, зависимость в данном случае от символов (конгломерата символов), которые практически ничего не обозначают, либо просто обозначают какие-то неясные сумрачные фантазмы.
Ну и понятно, что власть в этом случае оказывается у людей, которые являются носителями этих символов или распоряжаются этими символами: президент, командир, чиновник, вождь партии, священник и многое подобное.
Но, это небольшое отступление.
Вернемся к вопросу: Почему человек начинает ощущать какую-то зависимость от реальных или фантасмагорических субъектов? Почему эти субъекты (или от имени этих субъектов) начинают свободно манипулировать поведением этого зависимого человека, посылая его на войну, обрекая на тяжелый несправедливый труд, отымая у него его жизнь, его тело, присваивая его эмоции и желания?
Что лишает человека свободы? Точнее, что заставляет человека добровольно отказаться от свободы? Что заставляет добровольно отдать себя под власть другого субъекта?
Чувство вины и чувство долга.
Которые неотделимы от категорического императива "нашего философа Канта".
Здесь нет места, чтобы рассмотреть все варианты идеологической машинерии, которая превращает человека в зависимое существо.
Но в конечном итоге, после различного рода идеологических машинерий человек начинает ощущать себя вечным должником перед Государством, Нацией, Родиной, Свободой, Партией и т.п.
И это ощущение невыплаченного долга сопровождается чувством вины, вины за свое несоответствие требованиям, законам, нормам, которые предписывают Государство, Нация, Родина, Свобода, Партия, Общество и т.д.
Но откуда появляется это неизбывное чувство вины от невозможности выполнить свой долг?
Откуда появляется это постоянное ощущение Долга?
Откуда это чувство наличия каких-то обязательств перед внешним миром?
С детства, когда человек начинает ощущать собственную зависимость от внешней среды, когда требования "подчинись, смирись, почувствуй собственную ничтожность и т.п." становятся частью человеческой личности, человеческой психики, человеческого тела.
И чувство вины, и постоянное ощущение долга появляются, когда человек ощущает собственную неполноценность, собственную слабость, собственную неспособность любить себя и быть любимым другими.
Когда человек не верит в собственную ценность, то он верит в собственную задолженность перед внешним миром, более ценным, чем он сам.
Часть подобной машинерии – моральный закон, категорический императив, повиновение которому должно быть безусловным, бесспорным, обязательным.
Категорический императив создает человека, полностью подчиненного требованиям внешней среды, ибо категорический императив требует беспрекословного подчинения внешнему формальному закону, а не миру собственных чувство и ощущений.
Сам по себе, категорический императив жесток. Моральный закон неумолим. Как формальный закон, моральный закон не предполагает ни грамма чувственного. Кант жестко и непримиримо развел моральный закон и чувственную жизнь, противопоставил их друг другу, заставил враждовать и ненавидеть друг друга.
Формальный моральный закон не просто противоположен чувствам удовольствия, счастья, радости и подобное. Формальный закон подавляет их, он репрессивен по отношению к ним.
Счастье есть категория эмпирическая и как таковая не имеет с формальным моральным законом ничего общего. Счастье есть себялюбие, а себялюбие и моральный закон не совместимы.
Как-то так получается, что моральный закон вводит запрет на саму любовь. Ибо, если человек сообразует свои жизненные правила с всеобщим законом, то он не может любить себя.
Но он не может любить и других. Ибо Кант водит запрет на удовольствие от самого выполнения нравственного закона. Человек не должен следовать нравственным нормам добровольно, по желанию, охотно и, тем более, не может получать удовольствие от следования нравственному закону. Ибо это будет патология, а не нравственное поведение.
Только Долг, только чувство Долга, только исполнение Долга!
Ты должен делать добро и не радоваться этому, а страдать от этого.
А как можно любить человека и не радоваться этому?
Но любовь вообще относится к миру эмпирического и поэтому должно подчиниться моральному закону.
Нельзя совершать нравственный поступок из любви. Нельзя следовать нравственному закону из любви. Нельзя и все тут. Патология-с.
Какое-то страдание ради страдания.
Нет страдания – нет исполнения долга, нет нравственного закона в чистом виде, нравственного закона как формального надэмпирического закона, которому не подвластно ничто чувственное.
А как может человек любить кого-то, если он не любит себя?
Человек воспитанный в духе категорического императива – это несчастнейшее создание, которое постоянно сравнивает свои правила поведения с всеобщими законами и одновременно страдает, не находя в этом никакого удовольствия.
Мало того, что это создание растворяется во всеобщем, оно еще должно это делать с кисло-меланхолическим выражением физиономии, дабы никто не заподозрил, что присутствует какое-то удовольствие от этого отказа от себя (что приравнивается к неисполнению Долга).
Он физически должен ощущать собственную приниженность, ибо высокая самооценка наносит ущерб моральному закону.
Он физически должен ощущать собственную зависимость, ибо чувство долга и вины за неисполнение этого долга постоянно витают над ним.
"Долг! Ты возвышенное, великое слово, в тебе нет ничего приятного, что льстило бы людям, ты требуешь подчинения, хотя, чтобы побудить волю, и не угрожаешь тем, что внушало бы естественное отвращение в душе и пугало бы; ты только устанавливаешь закон, который сам собой проникает в душу и даже против воли может снискать уважение к себе…" (Критика практического разума)
Таким образом, формируется способность смиряться, подчиняться, формируется постоянное чувство вины за неспособность до конца раствориться во всеобщих законах.
Категорический императив не просто подавляет человеческую чувственность, категорический императив формирует послушную, покорную, слабую, зависимую, несамостоятельную, лживую, жестокую личность.
Категорический императив формирует человека масс, конформиста, полного ненависти и агрессии ко всему, что не совпадает с его пониманием долга, общественных обязанностей и т.п.
Оборотная сторона покорности и смиренности - агрессивность и ненависть, в первую очередь к самому себе, но и к окружающему миру тоже. А при определенных обстоятельствах только к окружающему миру, как своего рода месть за собственную приниженность, страх, подавление чувств, желаний и т.п.
Да и с самим законом не все так просто.
В реальной жизни (в эмпирической действительности) отдельный человек не способен определить, что из многообразия его поступков, правил и норм поведения может соответствовать всеобщему закону.
И, в конце концов, он вынужден принимать другие определения всеобщего счастья, концепции общего блага. Определения, которые от имени Всеобщего дают другие люди.
И он принимает эти чужие концепции счастья и блага с удовольствием, ибо привык безропотно подчиняться внешнему миру.
А безропотно подчиняться внешнему миру и не доверять собственным ощущениям и чувством научил его категорический императив.
И вдруг оказывается, что всеобщие законы формулирует Государство (которое печется о благе всех), Вождь Нации (который печется о благе всей нации), Партия и Вождь Партии (которые пекутся о всеобщем счастье народа, страны, человечества). И т.д., и т.п.
И счастье для всех будет, если все будут подчиняться Государству, вождю Нации, Партии и т.д. А кто против Государства, вождя Нации, Партии и т.д., тот против всеобщего счастья, то есть против морального закона, против категорического императива. Значит он не просто враг Государства, Партии, Нации, он враг всего человечества, человеческой морали, враг категорического императива мудрого старика нашего Канта. А если враг не сдается, то его уничтожают.
Категорический императив связывается с волей и законами Государства, Нации, Партии и т.п. И человечишка, воспитанный в постоянной потребности ощущать долг и вину, с удовольствием подчиняется чувству Долга перед Государством, Нацией, Партией и т.п.
А если вдруг не захочет подчиняться, захочет радостей жизни или просто жить и не идти на войну за интересы государства, если вдруг появится желание в чем-то перечить Государству, Нации, Партии и т.п., тогда, ведь ему напомнят, что Долг и удовольствие не совместимы, как учил наш философ Кант. И забудь про удовольствия, счастье и радости жизни: пусть каждый исполнит свой Долг!
Ты обязан!
Нет возможности в данном случае полностью раскрыть всю тему, описать все нюансы, оттенки, вариации.
Лишь замечу, что 20 век был жесток по отношению к Канту.
В 1968 году категорический императив мог окончательно проиграть свою битву за человека. "Великий отказ" был отказом от внешних императивов в пользу чувственного, отказом в пользу хаотичной игры внутренних жизненных сил, которые были связаны с наслаждением и удовольствием.
Слабого здоровьем чудака-философа наверное постигло бы страшное разочарование, если бы он увидел лозунги молодежного бунта:
Ты должен нести в себе хаос, чтобы принести танцующую звезду в мир!
Рабочие всех стран, наслаждайтесь!
Чем больше я занимаюсь любовью, тем больше я хочу заниматься революцией.
Чем больше я занимаюсь революцией, тем больше я хочу заниматься любовью.
Кант просто не смог бы жить в мире после 1968 года, в мире в котором удовольствие сначала было освобождением, а потом само стало категорическим императивом.
Хотя категорический императив живет и владеет телами и душами людей.
Напоследок. Это не все гадости, которые можно было бы сказать по поводу наследия, которое оставил своим потомкам кёнигсбергский мыслитель.