В мозгу современного россиянина, как правило, сидит (либо в означенный мозг вбивается) установка, согласно которой национализм – это плохо, а вот патриотизм - наоборот, хорошо. Почему это так – как правило, не объясняется, да и о сущности самих явлений речь не идёт. Ну а мы попробуем разобраться.
Что такое, собственно, национализм? Оговорюсь, что здесь речь пойдёт об этом понятии в его изначальном, неизвращённом виде. Аристотель писал, что всякое политическое явление имеет своё извращение, свою, так сказать, дурную ипостась. Например, для монархии это тирания, для аристократии - олигархия. То же самое можно сказать и о патриотизме с национализмом. Оба эти слова используют как ругательства (первое реже, второе чаще). Но мы-то с вами люди воспитанные, и ругаться не станем.
Предположим, что существует некая страна, где политическая власть принадлежит кому угодно, только не нации – не населению этой страны. А нация-то уже сложилась, осознала себя единой силой с некими общими интересами. Теперь она начинает заявлять о своих претензиях на власть. А это и есть национализм. Недаром он в наибольшей степени характерен для жителей колоний и вообще зависимых стран. Неудивительно: сознавать, что ты живёшь в стране, где воля её граждан ничего не значит, не очень-то приятно.
В России ситуация несколько иная. Извне ей никто не управляет, однако власть и нация существуют сами по себе, и первая от второй никак не зависит. Пока подобное положение дел сохраняется – будет существовать и почва для национализма. И ровно столько же времени будут ходить разговоры о том, что страной правят евреи или ещё кто-то «чужой», «нерусский». По-другому просто быть не может – это, по остроумному выражению господина Фонвизина, злонравия достойные плоды.
Буржуазна ли эта идеология? В своей основе – безусловно. Однако, если речь заходит о России наших дней, здесь приходится делать одну поправку. Дело в том, что здесь (как, кстати, и в империи Романовых до 1917 года) крупные собственники намертво связаны с существующим режимом, не только антидемократическим, но и чуждым всякому национализму. А потому они совершенно не заинтересованы в каких-либо переменах, тем более в смене режима (эти-то держиморды, по крайней мере, охраняют крупную собственность, а что будет после них – ещё неизвестно). Поэтому идеология крупного капитала – великодержавность. Ему хорошо вдвоём с государством, и какая-то «нация» в этой идиллии будет совершенно лишней.
Иное дело – буржуазия мелкая. Она, бесправная, лишённая какой-либо возможности влиять на события в стране, является для власти лишь объектом «дойки». Национализм для неё вполне органичен, пусть она и далеко не всегда осознаёт его суть. Она как никто другой заинтересована в формировании в России политической нации. То есть – нации как субъекта политики.
Но вернёмся к нашим баранам. Итак, нация – отдельно, власть – отдельно. Может ли на этом этапе существовать патриотизм? Наиболее верным представляется отрицательный ответ. Для граждан нет смысла стремиться к благу страны, которая им не принадлежит (и в которой они бесправны), а тем более чем-то жертвовать ради этой страны.
Здесь возможен только ложный патриотизм – верноподданничество, то есть лояльность любой существующей власти. Самый, пожалуй, яркий и наглядный пример подобного ложного патриотизма – 1812 год, когда русские крестьяне в шинелях и без героически дрались за своё право быть выпоротыми на конюшне. Разумеется, власть всячески стремится стимулировать подобные настроения, поскольку это в её интересах, и больше ни в чьих. Но успех подобных мероприятий всегда сомнителен, поскольку ложный патриотизм, в отличие от подлинного, не имеет под собой прочной материальной основы. В той же России вспышка патриотических (а на самом деле – верноподданнических) настроений в 1914 году обернулась к началу 1917 года даже не пренебрежением, а откровенной ненавистью к российскому государству – и, в конечном итоге, революцией.
А теперь обратим внимание на следующую стадию процесса. Нация не претендует на власть, а уже овладела ею. Рассматриваемая страна стала демократической, то есть власть уже не бесконтрольна. Национализм сделал своё дело и уходит в историю, наступает время для патриотизма. У людей уже есть резон отстаивать существование и благо страны, где они обладают каким-то правами, а отчасти и владеют ею. Патриотизм по самой своей природе возможен только для полноправных граждан, которые владеют (или, по крайней мере, уверены, будто владеют) страной. Собственно, идеология патриотизма в своём нынешнем виде и родилась в ходе Великой Французской революции, провозгласившей нацию единственным легитимным источником власти. «Allons enfants de la Patrie, le jour de gloire est arrivé!» – вот вам патриотизм в химически чистом виде.
Приглядимся к одной его особенности. Такой патриотизм означает верность не «стране вообще» (что это такое – страна? Территория?), а именно своей стране, и только до тех пор, пока она остаётся своей. Тот же французский патриот по определению должен был быть верен Французской республике – но никак не королевской Франции после реставрации.
Нет нужды говорить, что подобный патриотизм имеет в своей основе взаимные обязательства. Гражданин должен заботиться о благе родины – но и родина должна заботиться о благе гражданина, в частности, гарантировать его права и защищать их.
Как видите, это имеет чрезвычайно мало общего с культивируемым в современной России рабским патриотизмом. Точнее говоря, не имеет почти ничего общего, кроме названия. Здесь ты от рождения должен своей стране (на практике, конечно, государству) всё, а она тебе – ничего. И может поступать с тобой так, как ей заблагорассудится. И при этом, естественно, всякому вменяется в обязанность быть патриотом. Только здесь «патриот» – это всего лишь политкорректное обозначение верноподданного.
Резюмируя всё вышесказанное, можно сказать: национализм есть идеология нации, претендующей на политическую власть. Патриотизм – идеология нации, этой властью, уже овладевшей.
К сожалению, мы в России и до первого ещё не вполне доросли.