Герберт Шиллер: информация и развитый капитализм
Прислано Frankenstein Ноября 07 2008 22:45:00

---

Все, кому приходится заниматься анализом развития современного общества, признают, что в нем чрезвычайно возросла роль информации и информационных технологий. Даже беглый взгляд убеждает, что сегодня мы сталкиваемся, например, с существенно большим, чем ранее, количеством графических образов и способов их распространения. Сегодня весь мир опутали информационные сети, работающие в реальном масштабе времени и передающие данные с такой скоростью, которая делает телеграфию и телефонию 1970-х годов безнадежно устаревшими. Общеизвестный пример — стремительное распространение �нтернета: к концу 2000 г. доля домохозяйств в Великобритании, которые имели к нему доступ, составляла уже треть и быстро росла. Сегодня можно смело держать пари, что к моменту выхода этой книги из печати доступ к сети из дома, из публичной библиотеки или с работы получит уже подавляющая часть британских граждан. Трудно не считаться с тем, что использование текстовых процессоров и рабочих станций стало привычным делом, нельзя больше не замечать детей, играющих в компьютерные игры дома и в салонах игр, нельзя закрывать глаза на экспансию рекламы и на превращение рекламодателей в основных спонсоров спортивных мероприятий, невозможно не считаться с опытом прямой почтовой рассылки рекламы и тем распространением, которое получают корпоративные рекламные акции. Короче говоря, «информационный взрыв» — это бросающаяся в глаза примета нашего времени, и любая попытка игнорировать эту особенность превратила бы рискнувшего на это социолога в аутсайдера.
Как мы убедились ранее, есть ученые — наибольшей известностью из них пользуется Дэниел Белл, — которые во всех перечисленных явлениях видят знамения формирующегося у нас на глазах информационного общества». Для них новизна и необычность происходящего — уже достаточное основание объявить о наступлении новой эпохи и считать, что с прошлым покончено. В этой главе я хотел бы обратить внимание на тех, кто не согласен с такой интерпретацией, на анализирующих понятие «эра информации» марксистов (хотя, быть может, правильнее было сказать «парамарксистов»). В качестве их представителя выбран Герберт Шиллер — мыслитель, который признает влияние информации на общественное развитие и рост этого влияния в XX в. и даже согласен с ее осевым значением для разворачивающихся в мире событий, но при этом утверждает, что информация и коммуникация — лишь основные составляющие давно сформировавшейся и хорошо известной капиталистической формации.
Сегодня в обществе бытует мнение, что марксизм — это отжившая догма, сторонники которой упорствуют в своем мнении, что за прошедшее столетие ничего существенно не изменилось. С этой точки зрения марксистский мыслитель, который признает и даже настаивает на том, что мы живем в эпоху, когда «производство и распространение... «информации» становится для всего общества важнейшим — по любым меркам — и абсолютно необходимым делом», выглядит несколько странно (Schiller, 1976, с. 3). Но, возможно, устоявшее мнение о парамарксистах — лишь наш предрассудок. Конечно, кое-кто из них в своем анализе общественных явлений двигается по проторенной колее, но есть и те, кто очень тонко ощущают тенденции развития информационной сферы. Среди них Герберт Шиллер был, конечно, ведущей фигурой, но в Великобритании есть еще Питер Голдинг, Грэм Мэрдок, Николас Гарнэм, в Нидерландах — Сиз Хамелинк, во Франции - Арман Маттлар, в Финляндии — Каарле Норденстренг и Винсент Моско, Джеральд Сассман, Стюарт �вен — в Америке. Они предлагают разумный и систематичный подход к анализу современного капитализма и роли информации и информационных технологий. �спользуя марксистскую методологию, эти исследователи приходят к результатам, которые заслуживают серьезного внимания.
Герберт Шиллер (1919—2000) был наиболее выдающимся представителем группы так называемых критических теоретиков (американский эвфемизм для исследователей, придерживающихся марксистской ориентации), размышлявших в конце прошлого столетия над тенденциями развития информационной сферы. Как и Дэниэл Белл, Шиллер был типичным интеллектуалом поколения 1930-х годов, выросшим в Нью-Йорке. Однако в отличие от многих своих сверстников с нью-йоркскими корнями, для которых alma mater был Сити-колледж (City College — CCNY), Шиллер с возрастом не изменил своего радикального мировоззрения (Bloom, 1986). Его мировоззрение сформировалось между двумя мировыми войнами в период Великой депрессии, когда его отец целое десятилетие был безработным, и за годы военной службы (1943—1948), которые Шиллер провел в Северной Африке и в Европе. Хотя он и сам вырос в крохотной квартирке, Шиллер был глубоко потрясен картиной нищеты, увиденной им в Марокко и Алжире. А в Германии его просто шокировала легкость, с которой представители оккупационных властей Великобритании и Соединенных Штатов, почувствовав рост антикоммунистических настроений, возвращали во власть нацистов. В течение всей своей взрослой жизни Герберт Шиллер оставался левым. Он всегда испытывал повышенный интерес к тому, что происходило в мире, который потом назовут «третьим», и где на грани нищеты живет большая часть человечества. А то, что он своими глазами увидел в Берлине, заставило его скептически относится ко всем заявлениям американского правительства о якобы благородной миссии, которую оно выполняет за рубежом и у себя на родине. Хотя исследованиями в области информации и теории коммуникации Шиллер занялся относительно поздно — свою первую книгу он опубликовал в 1969 г. — и всего лишь несколькими годами раньше занялся преподаванием в этой области, ему удалось внести существенный вклад в понимание сущности «эры информации». Не последнюю роль в этом сыграло его регулярное участие в конференциях и семинарах по всему миру, на которых он широко. Демонстрировал незаурядные способности как оратор и полемист. Высокий и угловатый, Шиллер на многих, кто видел и слышал его, производил неизгладимое впечатление своим юмором и красочной речью с неистребимым нью-йоркским акцентом. Его влияние в научном мире укреплял и неистощимый поток статей и книг, из которых наиболее значимыми стали Mass Communications and American Empire, 1969; The Mind Manager, 1973; Who Knows? 1981; Information and the Crisis Economy, 1984 и Culture Inc., 1989. Кроме того, к Шиллеру прислушивались еще и потому, что он касался вопросов, которые поклонники концепции информационного общества оставляли в стороне: всего, что связано с бедностью, с социальным неблагополучием и с положением народов, живущих за пределами Европы и Северной Америки.
Политическая экономия
Хотя Герберт Шиллер и занял в 1970 г. должность профессора процессов коммуникации в Калифорнийском университете в Сан-Диего (Калифорния) и оставался в этой должности 30 лет, до самой смерти, первоначально он получил экономическое образование. Учитывая его подготовку и интересы, а также склонность к радикализму, нет ничего удивительного в том, что он сыграл ведущую роль в развитии того направления исследования информации и коммуникации, которое получило название политико-экономического подхода. Этому подходу свойственен ряд особенностей (см. Golding and Murdock, 1991), из которых три представляются особенно важными.
Во-первых, это стремление увидеть за информацией, скажем, в форме газетной статьи или телевизионного сценария, ее скрытую сущность. Обычно речь идет о таких экономических характеристиках, как структура собственности СМ�, источники рекламных поступлений, доходы аудитории. Политические экономисты склонны видеть в этих структурных элементах то, что незаметно влияет на содержание телевизионных новостей или на типы создаваемых компьютерных программ. Во-вторых, сторонники политико-экономического подхода настаивают на системном анализе процессов коммуникации и обработки информации. То есть они прилагают все мыслимые усилия, чтобы определить место конкретной сети кабельного телевидения или компании, разрабатывающей программное обеспечение, во всей социально-экономической системе. Как мы увидим, этой системой неизменно оказывается капитализм, а отправной точкой, с которой политические экономисты начинают свой анализ и к которой они многократно возвращаются, то, какое значение для капиталистической системы в целом имеет данное состояние и вероятное направление развития информационной сферы. �ными словами, они всячески подчеркивают важность целостного подхода к этой сфере. Однако предвзятые критики почему-то считают, что такой анализ схематичен и ограничен, поскольку все заранее продиктовано вездесущей «системой», ничто не может существенно измениться. � здесь возникает важное «в-третьих». Речь идет о роли истории, о периодизации процессов и явлений. Политические экономисты подчеркивают при этом важность различных стадий развития капитализма и возникающих на этих стадиях дополнительных возможностях и ограничениях.
Последняя тема часто возникает в работах Шиллера, которого особенно интересовали выявившиеся тенденции в развитии коммуникации. Он исходит из того, что для современного состояния капитализма особое значение имеют информация и коммуникация, поскольку они тесно связаны со стабильностью и благополучием данной экономической системы. Возвращаясь к плодотворным идеям, высказанным Гансом Магнусом Энценсбергером в его эссе, опубликованном в начале 60-х годов, Шиллер и его единомышленники рассматривают «производство, основанное на интеллекте», как фактор, который по многим причинам станет «в XX в. ключевым для экономики» (Enzensberger, 1976, с. 10). К этой теме Герберт Шиллер возвращался многократно:
Нет сомнения в том, что сегодня мы производим больше информации, чем когда-либо ранее. Нет сомнения и в том, что подобных средств для создания, хранения, поиска, обработки и распространения информации не было никогда раньше, и это относится как к их количеству, так и к качеству. Замечательна и сложившаяся инфраструктура создания, хранения и распространения информации.
(Schiller, 1983a, СЃ. 18).
С такого рода утверждений начинают и другие исследователи, но большинство из них видят в этом признаки возникновения нового общества. К Шиллеру это не относится. � после появления сложных технологий обработки информации приоритеты капитализма и присущие ему конфликты остаются неизменными. Таким образом:
вопреки мнению, что капитализм меняет свою природу, основные императивы рыночной экономики остаются теми же самыми, какие бы изменения ни происходили в технологической и информационной сферах.
(Schiller, 1981, СЃ. xii).
Важно понять, в чем сущность парамарксистского анализа. Да, говорит сторонник такого подхода, конечно, изменения налицо, Некоторые из них очень важные, но, тем не менее, капитализм и определяющие его черты остались теми же самыми. Например, Дуглас Келлнер (Douglas Kellner, 1989b) признает, что «современный капитализм претерпел важные, драматические изменения» (с. 171). Ему нравится термин «технокапитализм» как определение периода, когда «новые технологии, электроника и компьютеризация приходят на смену механическим устройствам и процессам, а информация и знание играют все большую роль в процессах производства, влияют на общественное устройство и на повседневную жизнь» (с. 180). Однако при всех этих терминологических новшествах основная концепция критических теоретиков остается неизменной, как и сущность капитализма. Да, продолжает Келлнер, все так, но при этом система тождественна самой себе, а поэтому понятия, введенные предшествующими поколениями марксистов (социальный класс, капитал, товар и прибыль) не утратили своей объяснительной силы (Kellner, 1999). Фактически эти понятия — так, по крайней мере, можно думать — приобрели даже большую ценность, поскольку, как мы убедились, сейчас так много интерпретаторов социальных процессов, для которых информация и коммуникация — это то, что знаменует разрыв с прошлым. Бросая вызов авторам, которые тщатся уловить суть постмодернистского, постиндустриального, постфордистского общества, философы типа Келлнера ссылаются на выдержанные в марксистских погребах концепции как на «альтернативу всем теориям посткапитализма» (с. 177).
Отвечая на вопрос, почему так существенна для капитализма сфера информации, парамарксисты обращаются к своим излюбленным категориям власти, контроля и выгоды. В середине 1970-х годов Герберт Шиллер настаивал, что при анализе «характера и перспектив новых информационных технологий основную проблему можно сформулировать с помощью хорошо известных понятий; нужно только спросить, кому эти технологии выгодны и в чьих руках сохраняется контроль над их применением» (Schiller, 1973, с. 175). Для других исследователей, придерживающихся взглядов, аналогичных взглядам Шиллера, характерен тот же подход: при объяснении нового они упорно обращаются к однажды установленным причинам и, как мы убедимся, делают упор на то, что новые технологии консервируют существующие общественные отношения. Типичные для Шиллера вопросы, которые он постоянно ставит: кому принадлежит инициатива разработки новых технологий, кто поддерживает эти разработки и кто применяет созданные технологии? Какими интересами руководствуются те, кто поддерживает инновации? В чем цель экспансии информационной сферы, и к каким последствиях она приведет? Сформулированные таким образом вопросы не слишком будоражат воображение, но если рассматривать их в сочетании с другими элементами подхода, развиваемого критическими теоретиками, то мы придем к заключению, что в этих вопросах заложен определенный смысл.
Основные аргументы
В трудах Шиллера мы найдем, по крайней мере, три аргумента, которые заслуживают особого внимания. Я собираюсь сейчас обозначить их, а далее в этой главе рассмотрю их подробнее. Во-первых, Шиллер настаивает, что при анализе развития информационной сферы нужно использовать рыночные критерии. Важно признать, что по отношению к любым инновациям, связанным с информацией и коммуникацией, решающей становится роль рынка: все это нужно покупать, продавать, этим нужно торговать, чтобы получить прибыль. Признав определяющую роль рынка, Шиллер (и его жена Анита — их брак длился 50 лет; она была библиотекарем и занималась тенденциями развития информации) сделал вывод, что рынок диктует важное направление развития: информация должна превратиться в товар, то есть доступ к ней все чаще будет возможен только на коммерческих основаниях. В этом отношении информация все больше будет уподобляться любым другим товарам в капиталистическом обществе: «Сегодня информация рассматривается как товар. Это что-то вроде зубной пасты, овсяных хлопьев или автомобилей, ее все чаще покупают и продают» (Schiller and Schiller, 1982, с. 461).
Во-вторых, Шиллер настаивает, что основным фактором, влияющим на распространение информации, доступ к ней и право ее создавать, является классовое неравенство. Проще говоря, классовая принадлежность определяет, какую информацию вы получаете сами и какую информацию позволяете получать другим. Поэтому выиграли вы или проиграли от «информационной революции», зависит от того, какое место вы занимаете в социальной иерархии.
В-третьих, с точки зрения Шиллера, существенно, что общество, в котором происходят такие важные изменения в сфере информации и коммуникации, находится в специфической стадии корпоративного капитализма. �меется в виду, что характер современного капитализма определяют корпорации, причем корпорации особого рода. Сегодня для них характерна огромная концентрация капитала, они представляют собой институты олигопольного, а часто и вообще монопольного рынка, они диктуют свои интересы государству, а то и международному сообществу. Если вы хотите конкретно представить себе такие корпорации, возьмите в качестве примера кластер компаний, которые доминируют в энергетическом секторе нашей экономики: Shell, BP, Exxon, Texaco и несколько других. Все они огромные, централизованные предприятия, при том, что их деятельность охватывает гигантские территории, распространяется на несколько континентов, а в развитых странах глубоко проникает в повседневную жизнь любого городишка или даже деревни.
Для критических теоретиков пейзаж современного капитализма выглядит так: на первом плане крупные корпорации, причем несколько сотен из них занимают все командные высоты в экономике (Trachtenberg, 1982; Barnet and Miller, 1975). Поэтому, с точки зрения Герберта Шиллера, в информационной сфере доминируют именно интересы корпоративного капитализма. На первом месте в списке их приоритетов — развитие информации и информационных технологий в интересах частного бизнеса, а не в интересах общества в целом. Поэтому информационные технологии несут на себе, прежде всего, отпечаток корпоративного капитала, а уж потом — любой другой группы интересов в современном обществе.
Это, конечно, общепризнанные черты капиталистического общества. Рыночные отношения и классовое неравенство были основными особенностями капитализма с момента его зарождения, да и история корпоративного капитализма уходит в прошлое не менее чем на столетие (ср. Chandler, 1977), хотя некоторые наиболее яркие черты этой стадии проявились только в конце XX столетия. Но в этом-то для Шиллера как раз и суть дела: определяющими особенностями «информационного общества» стали те самые давно выявленные структурные составляющие и мотивы развития, которые свойственны капитализму. С его точки зрения, все, что говорится о тенденциях развития информации как о пути, ведущем к разрыву с прошлым, не заслуживает доверия. Как может быть, спрашивает Шиллер, чтобы те силы, которые вызвали к жизни информационные технологии и информационный бум, были бы сами устранены своим творением? Гораздо более естественно предположить, что информационная революция как раз и выполняет задачу, которую перед ней поставили эти силы: она консолидирует капиталистические отношения и распространяет их на новые сферы.
Мы видим здесь двустороннее взаимодействие: с одной стороны, информационное общество — отражение императивов капиталистического общества, корпоративные и классовые интересы и приоритеты рынка оказывают решающее влияние на развитие новых компьютерных технологий, а с другой стороны — развитие информации позволяет сохранить и упрочить систему капиталистических отношений. Шиллеру, таким образом, удается объяснить ключевую роль информации и информационных технологий, одновременно ссылаясь на историю капитализма и превращая информацию в важный фактор исторического развития.
Транснациональная империя
Более ясное представление о том, как Шиллер понимает ситуацию, можно составить, если разобраться с его взглядами на развитие капитализма в XX в. Его внимание приковано к тому, как корпоративный капитализм рос в этот период, охватывая все новые регионы, а также формируя нечто, что следовало бы назвать транснациональной империей. Может быть, это слишком сильно сказано, если учесть, что термин «империя» вызывает негативные ассоциации, но в любом случае мы, несомненно, стали свидетелями того, как возникает глобальный рынок и как на нем утверждаются американские корпорации (хотя нельзя, конечно, сбрасывать со счетов корпорации европейские и японские). На память сразу же приходит автомобильная индустрия, где господствуют фирмы вроде Ford, General Motors и Nissan, слово «компьютер» сразу вызывает ассоциацию с IBM и кластером меньших, но все равно огромных компаний вроде Digital Equipment, Sperry-Univac и Apple, а телекоммуникация ассоциируется с АТ&Т, ITT и другими такими же гигантами.
Существует несколько причин, по которым эти корпорации содействуют распространению информации и информационных технологий, а сами эти технологии жизненно необходимы для существования этих корпораций. Одна непосредственно связана с масштабом их деятельности: размещая свои филиалы по всему земному шару, эти фирмы не могут обойтись без коммуникационной и вычислительной инфраструктуры для обеспечения своей повседневной деятельности. Немыслимо представить компанию со штаб-квартирой в Нью-Йорке, которая справилась бы с координацией и контролем над деятельностью своих филиалов в 50—60 других странах (а также во многих регионах самих Соединенных Штатов), не располагая надежной и совершенной информационной сетью. Ведь обычно им приходится ежедневно посылать и отправлять сотни тысяч цифровых и текстовых сообщений. Кроме того, информационные сети жизненно необходимы не только для обеспечения деятельности отдельно взятой корпорации, они связывают воедино разных агентов рынка, без чего мировой рынок не мог бы функционировать. Поэтому нет ничего удивительного, что международные финансовые сети занимают в информационной сфере лидирующее положение (ср. Hamelink, 1982).
Герберт Шиллер считает это свидетельствами того, что развитие информационной сферы подчинено потребностям корпораций, но я полагаю, что менее предвзятый исследователь сделал бы из тех же фактов другой вывод: информационная революция произошла, и просто оказалось, что ее плодами неплохо воспользовались корпорации, тем более что распространению информационных сетей предшествовали годы рассуждений о том, как они нужны корпорациям. Однако подобное рассуждение вызывает следующие возражения. Во-первых, как мы увидим позднее, структура потоков информации внутри и между регионами отражает именно потребности корпораций. Во-вторых, размещение сетей, принятые стандарты обмена данными, цены на услуги и возможность доступа к сетям ставят в более выгодное положение корпоративных клиентов в ущерб общественным интересам. Этот аргумент, связанный с первым, приводит старший сын Шиллера — Дэн (Dan Schiller, 1982, 1999). Говоря об истории создания информационных сетей, Дэн Шиллер показывает, что именно потребности корпораций определили направление этой истории, повернули ее именно в нужное им русло, а не в какое-то другое, они превратили сети в важнейшее средство капиталистических операций. Развитие информации протекало так, как нужно корпорациям, хотя в процессе этого развития судьба самих корпораций стала зависеть от информационных потоков.
�меет смысл кратко остановиться на основных тезисах Дэна Шиллера, поскольку он подчеркивает взаимозависимость информации и корпоративной активности. Он описывает три сферы, в которых происходит экспансия телематики (вычислительной техники и связи): на самом американском рынке, в международном масштабе и в тех областях, в которых основным действующим лицом выступает американское правительство. Фоном, на котором Шиллер отслеживает развитие телематики, служит рост и пространственная экспансия деятельности американских фирм. Отвечая воображаемому оппоненту, Шиллер отмечает, что в условиях, когда рост американских предприятий сдерживался отсутствием информационных сетей, эти сети не могли не появиться. По мере того как размер корпораций — сначала в самих США, а потом и за их пределами — стал увеличиваться за счет появления новых дочерних фирм, «только развитие телематики могло обеспечить их управляемость и интегрировать производственные процессы и сбыт продукции, которые в противном случае вступили бы в конфликт с централизованной структурой корпораций» (Dan Schiller, 1982 с. 4). Нужно подчеркнуть, что в самой телематике ничего не возникло случайно, а лишь потом оказалось востребованным корпорациями. Напротив, начиная с самых ранних стадий развитие было направлено в сторону, предпочтительную для корпораций. Корпорации неустанно лоббировали развитие таких форм телематики, которые были наиболее удобны для них. При этом, пишет Шиллер, «пользователи из сферы бизнеса, добиваясь от телематики наиболее совершенных услуг, заручались эффективной поддержкой политиков, чтобы добиться установления контроля частного бизнеса не только над информационными технологиями, но и над всей нашей экономикой и обществом в целом» (Dan Schiller, 1982, с. xv). В частности, Шиллер показывает, что наиболее настойчивые требования положить конец «естественной монополии» AT&T (Bell System) исходили от корпоративных клиентов этой телефонной компании. Они хотели покончить с идеей универсальной услуги, предоставлением которой правительство оправдывало монопольное положение компании и которое приводило к перекрестному субсидированию других услуг, добиться более широкого предложения самих информационных услуг на рынке (особенно услуг по передаче цифровых данных и текста), причем по более низким для корпораций ценам. В результате система связи была реструктурирована именно таким образом, который наиболее выгоден для корпораций, «боровшихся за контроль над направлением и формой развития национальной телекоммуникационной инфраструктуры» (с. 61). Вот так Шиллер объясняет изменение системы коммуникаций внутри самих Соединенных Штатов.
Нечто подобное происходило и на международной арене. �нформационные сети нужны транснациональным корпорациям, и корпорации рано или поздно добьются, чтобы сети создавались и работали в соответствии со спецификациями, разработанными бизнесом. Поэтому частные корпорации во главе с американскими концернами лоббировали создание коммуникационной сети, которая могла бы предоставлять им — на их условиях — более развитые услуги, и в Европе. Препятствием стало то, что европейская модель предусматривает в области связи существование лишь общественных систем или государственных монополий. Поэтому ни одна группа в обществе не добивалась столь энергично «либерализации», «дерегулирования» или «приватизации» в этой области, как транснациональные корпорации (Dan Schiller, 1982). �х усилия увенчались успехом: система телекоммуникаций приобретает все более открытый характер и начинает оказывать более широкий спектр услуг частному капиталу (см. с. 109—195).
Метод расчистки информационного поля, который призван облегчить транснациональным корпорациям достижение их целей и охрану их интересов, состоит еще и в использовании методов маркетинга. В свою очередь все методы играют важную роль в обеспечении стабильности капиталистической системы. Герберт Шиллер утверждает, что основная масса развлекательной продукции, становится доступной только на рыночных условиях, и одновременно — эта же продукция средство маркетинга товаров, прежде всего американского происхождения. Это относится к телевизионным программам, голливудским фильмам, спутниковому вещанию, одним словом, ко всему, что заполняет досуг, а в производстве подобной продукции лидируют Соединенные Штаты (ср. Tunstall, 1977). Все коммерциализовано и используется таким образом, чтобы повысить продажи товаров и услуг. С одной стороны, телевизионные каналы создаются только тогда, когда это оправдано чисто экономическими соображениями, и тот же принцип применяется к их программному наполнению: оно определяется тем, приносит ли реклама на канале достаточный доход. В свою очередь это отражается на содержании того, что по такому каналу демонстрируется: сенсации и боевики, «мыльные оперы» и сериалы, спорт и еще раз спорт. В общем, все, что не требует напряжения мысли и не касается политически спорных вопросов, но помогает собрать максимальную аудиторию, привлекающую рекламодателей и спонсоров.
В то же время без информационной поддержки СМ� едва ли можно было продавать по всему миру джинсы Levi's, кока-колу, «форды» и сигареты «Мальборо» (Janus, 1984). По мнению Герберта Шиллера, этот вывод — один из самых важных выводов из его анализа (ср. Mattelart, 1991). � действительно, тут мы начинаем понимать, что американские СМ�, будучи сами порождением корпоративного капитализма, не могут не восхвалять капиталистический образ жизни. Отсюда все это обилие прекрасных домов, изображения которых появляются в таком количестве в телевизионных программах, тьма знаменитостей, модная одежда, напитки, погоня за удовольствиями, завидный образ жизни и масса возможностей для карьеры. Конечно, некоторые популярные программы намекают, что жизнь в современной Америке имеет и темные стороны, показывая гетто в центральных районах крупных городов, но и этим картинам пытаются придать красивость, сделать их возбуждающими, заставляя восхищаться ими обитателей Сеула, Манилы или Сан-Паулу. Цель американских СМ� состоит не в том, чтобы зритель из �ндонезии, �талии или �ндии разобрался в интригах сериалов «Даллас», «Бонанца» или «Друзья», а в том, чтобы «в этих странах открыть... рынки и позволить [американским корпорациям] захватить максимальную долю мирового рынка» (Herbert Schiller, 1992, с. 1).
С этой точки зрения бесполезно сетовать, что не все телевизионные программы достигают того уровня качества, которое имели документальные передачи о вьетнамской войне или об исторических последствиях рабства в США. Учитывая приоритеты, связанные со структурой современного капиталистического общества, нужно спрашивать, помогает ли данная передача продавать более эффективно, и понимать, что единственный вид информации, которая помогает это делать, — развлекательная, которая и преобладает в электронных СМ�. �, действительно, согласившись с тем, какую роль играют СМ� в распространении и воспроизводстве рыночной системы, мы можем только удивляться, откуда вообще берутся программы, учитывающие интересы меньшинств, требующие умственных усилий или содержащие критику.
Еще один способ, который используется для того, чтобы одновременно выразить ценности капитализма и добиться их воспроизведения, состоит в том, чтобы предоставлять прежде всего слово основной капиталистической нации — Соединенным Штатам — для утверждения их системы ценностей и мировоззрения. Это способ, конечно, очень близок к рассмотренной стратегии маркетинга. Продуцированные СМ� образы, с одной стороны, используются как стимулы для приобретения изготовленных корпорациями товаров, а с другой — пропагандируют саму капиталистическую систему. Но можно поддерживать капитализм, прославляя ценности общества потребления.
Не преуменьшая роли СМ� в навязывании всему миру американского образа жизни, Герберт Шиллер указывает и на более простые методы, которыми пользуются СМ�, где бесспорна доминирующая роль США, оказывая идеологическую поддержку своей транснациональной империи. Ключевым фактором здесь является роль Соединенных Штатов как производителя и распространителя новостей. Поскольку американские СМ� (а также СМ� Великобритании и еще одной-двух стран, которые следуют в кильватере США) — основной поставщик этого вида информации, нет ничего удивительного в том, что они уделяют в этих новостях внимание прежде всего тому, что волнует их собственную страну. В результате выражения вроде «свободное предпринимательство», «свободная торговля», «приватизация» стали широко использоваться — причем обычно в положительном смысле — всеми агентствами новостей. «Экономическое положение» и «достижения экономики» приобрели при этом смысл, специфический, главным образом для капиталистического способа производства, а о «конкуренции», «рынке» и о «доверии бизнеса» принято говорить как о естественных и желательных условиях, и все сомнения при этом отметаются.
Может быть, еще более важно то, что все события и все тенденции развития в мире рассматриваются с точки зрения «метрополии», т.е. обычно Америки. О других странах упоминается только в связи с событиями, которые могут — хотя бы потенциально — оказать влияние на США, разве что на эти страны обрушились такие несчастья, что их в силу драматичности просто нельзя не упомянуть в новостях. Так, в 1993 г. в американских новостях то и дело упоминали Сомали — страну на Африканском Роге, которую мало кто из американцев смог бы показать на карте. Но это исключительно потому, что несколько американских солдат были убиты местными повстанцами. Странам вроде Гаити внимание уделяется только тогда, когда события там могут привести к росту иммиграции в Соединенные Штаты. Точно так же о событиях на Ближнем Востоке начинают писать, когда там возникает кризис, грозящий осложнениями для США или их союзников. �ндия, Африка или Китай, хотя в них и проживает половина населения всего мира, обычно привлекают внимание лишь тогда, когда там происходят какие-нибудь катастрофы — землетрясения, наводнения или голод, — уносящие тысячи жизней. Лишь когда происходит что-нибудь прямо связанное с Соединенными Штатами, дело выглядит по-другому, например, в начале 2001 г., когда в руках китайцев оказался американский самолет-шпион. Тогда, в апреле на протяжении нескольких дней Китай ежедневно появлялся в заголовках всех газет.
В связи с этим нужно заметить, что источником 90% всех сообщений на международные темы, опубликованных мировой прессой, служат четыре западные агентства, из которых два американские (Юнайтед Пресс �нтернейшнл (UPI) и Ассошиэйтед Пресс), одно британское (Рейтер) и одно французское (Ажанс Франс Пресс), что, конечно, отражается на содержании их сообщений. Две трети сообщений, передаваемых UPI, отражают события в Соединенных Штатах, и только 2% — события в Африке. При таком подходе к отбору новостей Америка (и вообще страны Запада) могут и не тратиться на топорные лозунги вроде «Запад — это здорово», «Вперед к американской мечте» или «Да здравствует капитализм!». �м достаточно того, что весь мир смотрит на события их глазами, что в центре внимания всегда то, что происходит в метрополии, тогда как остальной мир предстает лишь источником тревог (и то лишь в том случае, если беспокоиться приходится господствующим странам), как место, где всегда происходят военные перевороты, войны, катастрофы, засухи и т.д. Попадая в новости лишь как источник проблем, остальные нации предстают лишь как сборища недотеп, к тому же склонных к актам насилия, или как несчастные жертвы очередного циклона, извержения вулкана или неурожая. �спользуя слова Джона Пилджера, которые хорошо выражают чувства Герберта Шиллера, можно сказать, что «они обычно выглядят как немые и беспомощные существа, которые бессмысленно мельтешат на экране. Они не способны ни возражать, ни сопротивляться. Они трусливы. Они ни о чем не мечтают» (Pilger, 1991b, с. 10). То есть они как бы и «ненастоящие люди», во всяком случае, они «не такие, как мы». Убеждение, что «нормальны» только они, полезно поддерживать у тех, кто живет в высокоразвитых капиталистических странах (где 25% населения распоряжаются 80% мирового богатства).
Кроме того, если мы говорим о западных, в особенности американских источниках информации, то не будем забывать, что их господство в мире СМ� обеспечивается, помимо всего прочего, еще и технологическим превосходством (спутники, телекоммуникация, компьютеры и т.д.). Господство американских СМ� идет рука об руку с господством американцев в сфере развлечений: кино — американское, телевидение — американское, американцы — это большая часть музыкального бизнеса. Западное общество находит средства финансировать киноиндустрию, проводить глобальные рекламные кампании, создавать и тиражировать многочасовые «мыльные оперы». Конечно, нужно признать, что идеология, которая распространяется вместе с этой продукцией, весьма туманна, наполнена нюансами, а иногда и прямо противоречит основным целям частного капитала. Но трудно спорить с тем, что «в сухом остатке» послание, которое несет американская развлекательная культура, будь это «Маленький домик в прериях», «Я люблю Люси» или «Друзья», состоит в том, что Соединенные Штаты — завидное место в мире, что американцы это чувствуют, а населению остальных стран остается построить у себя подобие американского общества.
Так воспринимает действительность Герберт Шиллер, который был одним из наиболее упорных сторонников нового мирового информационного порядка. Позиция Шиллера вполне логично следует из его постулата, что в основе ситуации, существующей в СМ�, лежит глубинное неравенство двух частей населения планеты. Выступая в мае 1992 г. во Франции, он указывал на «все увеличивающийся разрыв между бедными и богатыми странами». С его точки зрения, истоки «проблемы глобального неравенства» лежат в мировом господстве западного капитализма, и он убежден, что западные СМ� утверждают это господство, распространяя соответствующие идеи и образы (Schiller, 1992, с. 2).
Шиллер считает, что в этих условиях дать возможность бедным странам выразить свою волю к борьбе за лучшее будущее — значит бросить вызов информационному империализму. Пока же состояние информационной среды всецело определяется западными странами и особенно Соединенными Штатами (McPhail, 1987). Как мы убедились, новости, кино, музыка, образование и издательское дело — «улица с односторонним движением» (Varis, 1986' Nordenstreng and Vans, 1974). Впрочем, и далекие от радикализма исследователи соглашаются, что информационная зависимость остального мира от Запада действительно существует (Smith, 1980); есть немало исследователей, которые не разделяют парамарксистских убеждений, но тем не менее, озабочены сложившимся положением вещей и возможными его последствиями. Во Франции, например, об угрозе национальной культуре, исходящей из Америки, говорят уже очень давно (ср. Servan-Schreiber, 1968). � это не исключительно французские опасения. Дайсон и Хамфри (Dyson and Humphries, 1990) отмечают, что «многие деятели культуры и политики в Западной Европе, столкнувшись с "широкоэкранным Далласом", опасаются утраты своими странами культурной идентичности» (с. 19). Герберт Шиллер интерпретирует эти явления как «культурный империализм», как использование информации для сохранения западного господства в экономической и политической сферах (Tomlinson, 1991). Поэтому он призывает бросить этому «империализму» вызов на всех направлениях и установить «новый мировой информационный порядок» (NWIO). Этот призыв явно имел успех в ЮНЕСКО (Nordenstreng, 1984) и привел к выходу США из этой организации, когда она высказалась в поддержку этого порядка (Preston et al., 1989). Вспоминая в 1989 г. о дебатах в ЮНЕСКО, Шиллер рассказывает об истории движения за новый информационный порядок, а попутно дает и собственную оценку состояния современной информационной среды. Новый информационный порядок, пишет он, был:
попыткой... со стороны стран [третьего мира] поставить под контроль распространение информации в их собственных странах и обрести хотя бы какое-то влияние на развитие их культуры. Они хотели сами формулировать проблемы и сами формировать свои образ жизни. На Западе эти устремления воспринимали в совершенно искаженном виде. Требование установить новые международно признанные правила было представлено там исключительно как попытка диктаторов в третьем мире поработить свои народы и лишить их доступа к потоку «просвещенной» информации с Запада. Ясно, что в некоторых из этих стран у власти были авторитарные режимы, но уверять, что движение выполняло их волю, было явной попыткой извратить факты. Сейчас идея нового информационного порядка сильно потускнела. Но мы все равно добьемся своего, установим новый международный информационный порядок.
(Schiller, 1989b)
Ясно, что ситуация в информационной сфере, как ее понимают парамарксисты, во многом объясняется влиянием корпоративного капитализма, у которого есть внутренний и международный аспекты. Нужно, однако, подчеркнуть, что речь идет не только об экзогенных факторах, влияющих на ее развитие. Напротив, по мере того как корпоративный капитализм становится все более зрелым, сама информационная индустрия становится его интегральной частью и действенным началом в его развитии. Поэтому история становления корпоративного капитализма — это одновременно и история формирования медийных корпораций. Как и корпоративный капитализм в целом, медийные корпорации растут, проходят стадию концентрации и часто диверсифицируют свою деятельность, выходя при этом на международную арену.
Двое ведущих британских исследователей, примыкающих к школе «политической экономии» — Питер Голдинг и Грэм Мэрдок, — отслеживают эти процессы, начиная с середины 1970-х годов (Murdock and Golding, 1974, 1977). �з своих детальных фактографических исследований тенденций развития информационной индустрии они делают недвусмысленный вывод: за рассматриваемый период там возникли «мощные конгломераты, у которых появилась возможность беспрецедентного влияния на мир образов, в котором мы живем» (Murdock, 1990, с. 2). �сследователи выделили несколько различных типов медийных конгломератов: например, их создают индустриальные гиганты вроде американской General Electric, у которой есть своя телевизионная сеть NBC и ее предок — радиосеть RCA. Но существуют и чисто информационные конгломераты вроде империи Руперта Мэрдока. Его News International владеет газетами, киностудиями и телевидением по всему миру. При этом у всех этих конгломератов есть общие черты, наиболее важной из которых является то, что все они — капиталистические корпорации национального и международного масштаба (Murdock, 1982; Golding, 2000).
Если принять во внимание эти особенности, рассуждает Шиллер, то нет ничего удивительного, что современные СМ� с энтузиазмом поддерживают капиталистическую систему. Учитывая, как организован и действует медийный бизнес, нужно удивляться другому: как в современной системе коммуникаций сохраняются пока островки, где, хотя бы частично сохраняется критическое отношение к ценностям капиталистического общества.
Чисто предпринимательский подход должен был бы сказываться на всех сторонах деятельности медийных корпораций. Здесь вполне уместно замечание Шиллера, что эти корпорации относятся к своей рабочей силе так же, как и любые другие капиталистические предприятия:
Я думаю, что индустрия средств массовой информации не сильно отличается от других отраслей американской индустрии. Если мы обратимся к одной из основных проблем — проблеме отношения к рабочей силе — и спросим: «Какую роль отводит последней эта индустрия?»... то, прежде всего, станет ясно, что крупные СМ� — это крупные работодатели. � их отношение к наемной рабочей силе мало чем отличается от отношения к ней на крупных автомобильных предприятиях и в страховых компаниях. Труд — это один из производственных факторов, и вы прилагаете все усилия, чтобы снизить затраты на него. Это обычная точка зрения работодателя. Поэтому я считаю, что большая часть медийной индустрии относится к свой рабочей силе так же, как и остальная часть корпоративного бизнеса.
(Schiller, 1990a, СЃ. 20)
В этой связи возникает искушение вспомнить о решительной (и удачной) атаке News International на профсоюз печатников в 1980-е годы. Корпорация хотела перевести свои редакции и типографию с Флит-стрит в пригород Лондона Уоппинг, использовать там современные технологии и по-новому организовать производственный процесс. В итоге число типографских рабочих было сокращено, а оставшиеся стали проявлять больше «гибкости», чем до этого, а проведенная перестройка стала моделью для других фирм, которые хотели модернизировать производство и одновременно приструнить распоясавшихся работников.
Рыночные критерии
�так, точка зрения Герберт Шиллера состоит в том, что сегодня информационная среда устроена таким образом, который в наибольшей степени соответствует интересам и приоритетам корпоративного капитала, кроме того, по мере своего развития сама эта среда стала существенным фактором упрочения международной капиталистической системы. Однако парамарксистский подход к информации отнюдь не сводится к этим положениям. Мы лучше сможем оценить вклад критических теоретиков, если подробно рассмотрим и проследим на примерах, как капитализм влияет на процесс информатизации общества.
Полезно начать с ключевого для капитализма вопроса — роли рынка. Шиллер утверждает, что рыночные принципы — и в наибольшей степени стремление к максимизации прибыли — работают в информационной сфере так же, как и в капиталистическом обществе в целом. В соответствии с этим принципом количество и (или) качество произведенной информации напрямую зависит от того, есть ли в соответствующей области возможности прибыльно ее продать. Отсюда следует, что давление рынка особенно сильно сказывается на решении, какого вида информацию нужно производить, для кого и на каких условиях.
Давление рынка ощущается даже в отношении возникновения новых технологий. Чтобы полностью оценить важность этого утверждения, вспомним, как часто сторонники теории информационного общества утверждают, что именно события в инновационной сфере и возвестили о начале новой информационной эры. При этом неявно предполагается, что новые технологии просто «возникают», их «открывают», неизвестно как и почему, и, только поступив в распоряжение общества, они могут быть использованы во зло или во благо ему. �нформационные технологии с этой точки зрения, хотя и играют решающую роль в формировании информационного общества, сами при этом сохраняют свой нейтральный характер, на них не сказывается ни влияние какой-либо системы человеческих ценностей, ни борьба интересов в обществе. Против выступают те, кто придерживается точки зрения, что рынок — решающая сила в капиталистическом обществе, что любые Доступные на нем продукты несут на себе печать рыночных отношений. Поразительный пример дал бывший президент компании Thorn-ЕМI, одного из крупнейших игроков на британском рынке информационных технологий, когда он выступил с заявлением, что его компания приняла «решение уйти с рынка медицинской электроники, [поскольку] в предвидимом будущем маловероятно, Чтобы на этом рынке можно будет получить прибыль» (Thorn-ЕМ I, 1980). В этой ситуации выходом, который в наибольшей степени обеспечивал бы соблюдение интересов Thorn-EMI, оказалась концентрация усилий компании на производстве бытовой электроники. Медицинские приборы, как им казалось, не помогли бы компании достигнуть ее цели — получения максимальной прибыли, а бытовая электроника — телевизоры, видеомагнитофоны и прочие — помогли, и Thorn-EMI поступила в соответствии со своей основной целью — добиться успеха на рынке.
Как мы убедимся, корпорации, которые доминируют в информационной индустрии, неизменно придерживаются рыночных принципов и строят свою производственную политику, выбирая продукты, производство которых окупается в наибольшей степени. Сегодня едва ли кто-то будет спорить с этой точкой зрения, но она несколько противоречит взглядам как тех, кто считает, что информационные технологии новой эпохи свободны от социальных влияний (во всяком случае, если речь идет об их аппаратной составляющей — о «железе»: в конце концов, как любят повторять сторонники этой точки зрения, на персональном компьютере можно писать как проповеди, так и откровенную порнографию, он сам по себе ни хорош, ни плох, он находится вне социальных связей), так и тех, кто утверждает, что чем больше информации циркулирует в обществе, тем лучше (видимо, они исходят из неявной предпосылки, что информация — уже сама по себе благо)
Но эти доводы не устраивают критических теоретиков, поэтому они пытаются понять, как продукты попадают на рынок, что с ними происходило на предшествующих стадиях, какими приоритетами руководствуются, например, корпорации при выборе направлений исследований и разработок сегодня такие участники рынка, как IBM, AT&Tn Siemens выделяют на проведение исследований и разработок миллиарды долларов. Эти средства направляются на создание нового поколения информационных технологий, но те, кто распоряжается этими ассигнованиями, не разбрасываются ими направо и налево. British Telecom (ВТ), например, ежегодно тратит на исследования и разработки миллионы фунтов стерлингов, но цели этих инвестиций выбираются очень тщательно. Два журналиста из «Файнэншл Таймс» замечают, что «дни, когда исследования проводились ради самих исследований, миновали», и поясняют, что «коммерчески ориентированная, работающая в конкурентной среде компания вроде ВТ не может позволить себе такую роскошь» (Bradshaw and Taylor, 1993).
Хотя в области исследований и разработок отсутствует однозначная связь между затратами и полученным эффектом (достижение определенного результата просто нельзя гарантировать), неоспоримо, что частные корпорации решаются на финансирование исследовательских проектов в основном из коммерческих соображении Примеров масса, приведем только один. В 1986 г. BT сообщила парламентской Комиссии по монополиям и слияниям, что хотела бы получить ее согласие на приобретение канадской компании Mitel, производящей телекоммуникационное оборудование, с тем, чтобы улучшить свои позиции на рынке. Приведенные доводы сводились к тому, что для увеличения своего присутствия на рынке ВТ необходимо «расширить спектр производимых продуктов, включив в него ряд «ключевых», на основе которых можно будет создавать офисные системы для продажи в стране и за рубежом». Компания подробно объясняет, что программа ее исследований и разработок специально нацелена на завоевание определенного сегмента рынка. � Комиссия констатирует в своем решении, что:
BT рассказала о существовании тесной связи между своими исследованиями, разработками, производством и распределением, каковая связь существенна для быстрого продвижения новых продуктов с концептуальной стадии на рыночную. Стратегия ВТ, следовательно, требует интеграции подразделений, осуществляющих Н�ОКР, и производственных подразделений.
(Monopolies and Mergers Commission, 1986, СЃ. 42)
Учитывая требования рынка, понимаешь неизбежность того, что те области применения информационных технологий, которые наиболее привлекательны с точки зрения рыночных перспектив, первыми и принимают решение о направлении исследований и разработок. А тем самым продукты и услуги уже в момент своего появления испытывают влияние рыночных принципов. Так, в частности, основным рынком сбыта телекоммуникационного оборудования являются корпорации. �менно они покупают его больше всего. British Telecom, например, одну треть всех своих услуг предоставляет всего 300 потребителям, а они в свою очередь генерируют 70% трафика, приходящегося на долю бизнеса (Newman, 1986, с. 29). А международные корпорации и вообще представляют собой основной источник дохода для ВТ. Естественно, что для них и разрабатываются наиболее интересные продукты и услуги. Корпоративному сектору доступны все виды наиболее высококачественной связи: от международных телекоммуникационных сетей, систем телефонной коммутации (РАВХ), передачи факсимильной информации, обработки цифровых и текстовых данных вплоть до организации телеконференций. В то же время в одном из десяти домохозяйств Великобритании нет даже обычного телефона. Поэтому понятно, почему основной соперник ВТ на британском рынке — компания Mercury (хотя ее доля на рынке ничтожна, а она сама — дочернее предприятие транснациональной Cable and Wireless, которое безуспешно пыталось объединиться с ВТ к 1996 г.), хотела бы работать именно в том сегменте рынка связи, который приносит наибольший доход, в сфере услуг связи для крупного бизнеса.
На одно парадоксальное следствие такой системы приоритетов обратил внимание бывший редактор Computing magazine Ричард Шарп. По его мнению, большинство «новых» технологий, в сущности, давно известны, просто они хорошо подходят для тех продуктов, которые уже проверены рынком. Таким образом, компьютерная индустрия «публично демонстрирует свой прогрессивный облик, а приватно сохраняет облик консервативный» (Sharpe, с. 111) Удивительно, но большая часть информационной техники, предназначенной для домашнего употребления, в сущности, только усовершенствованные телевизионные аппараты. Видеозаписывающая аппаратура, кабельное телевидение, компьютерные игры и прочее — развитие исключительно удачной в коммерческом плане технологии — телевидения. � еще нужно заметить: новое поколение «развлекательных систем» появилось очень вовремя: замена черно-белого телевидения цветным уже произошла, появились каналы и приемники, работающие в цвете, потом переносные телевизоры, еще какое-то время спустя люди стали покупать второй и третий телевизоры в спальню и на кухню, возросла надежность этих приборов, и рынок оказался под угрозой насыщения. Как раз в этот момент и появились видеомагнитофоны, телетекст, спутниковое телевидение и пр. Впрочем, во всех этих новинках не было ничего удивительного ни по форме («ящик в углу»), ни по содержанию (развлечение), все новые домашние информационные системы» казались старыми знакомыми, а собственно, зачем предлагать что-то принципиально новое, когда телевидение уже зарекомендовало себя как любимый способ проведения досуга?
Те, кто считают, что такой исход был предопределен самой внутренней логикой технологических инноваций, должны поискать новые доводы. Нет никаких технических причин, которые бы диктовали, что любая информационная технология, предназначенная для домашнего употребления, обязательно должна быть продолжением телевидения (как нет никаких оснований, чтобы сама телевизионная технология была рассчитана на использование в гостиной (Williams, 1974, с. 26)). Точно так же внутренними причинами нельзя объяснить, почему главными программами на телевидении должны быть развлечения. Здесь сработали требования рынка: то, как и где и за какую цену было выгоднее всего продавать. Домашние информационные технологии специально подгоняли под требования рынка. Поэтому результатом развития стало появление в новом облике старых продуктов и проверенного временем содержания. Шарп комментирует это таким образом:
Поиски других технологий велись в альтернативных группах. Но таких групп было куда меньше. � их постигла неудача, так как технология и не была предназначена для принципиально нового использования, ее задача состояла не в том, чтобы что-то по настоящему изменить в ту или иную сторону, она создавалась, чтобы сохранить статус кво.
(Sharpe, СЃ. 4).
В связи с этим нужно отметить, что, наблюдая за значительным ростом количества информации в последние годы, легко не заметить, какую роль в этом росте играют рыночные факторы. Поскольку мы принимаем за аксиому, что увеличение количества информации уже само по себе представляет благо, мы редко спрашиваем, какую роль в этом играет рынок, и нет ли у этого роста негативных сторон. Однако к мнению, что всякая информация — учение, а учение, как известно, — свет, стоило бы отнестись более скептически: иногда за обилием информации скрывается регресс, возврат к менее «информированному» состоянию, то есть к невежеству. Многие, вероятно, согласятся, что в программах телевидения в изобилии представлены передачи, которые не отражают действительности, а представляют собой способ бегства от нее. Такое скептическое отношение вызывает и значительная часть информации, доступной через �нтернет. Эта информация, конечно, колоссальна и чудовищно разнообразна. �нтернет открывает доступ к большему количеству сведений высокого качества, особенно если речь идет об информации, размещаемой публичными организациями, например, университетами (я вернусь к их роли в гл. 7). Но всем известно, что значительное количество информации, которую можно найти по каналам �нтернета, имеет сомнительную ценность, это всего лишь призывы фирм покупать их продукцию и попытки представить эту продукции в наиболее привлекательном свете.
�ногда застываешь в немом изумлении от обилия баз данных, которые сегодня доступны в онлайновом режиме с любого терминала. Но стоило бы задаться вопросом, как эти базы данных устроены и на каких условиях они доступны. Отвечая на этот вопрос, Убеждаешься, что чаще всего услуги, предоставляемые на основе таких баз данных, предназначены для корпоративных клиентов, у которых всегда существует потребность в получении деловой информации в реальном масштабе времени. Кроме того, у них есть возможность щедро оплачивать подобные услуги, что обеспечивает стремительное развитие таких «информационных фабрик» как TRW, Telerate, Quotron и Datastream. Герберт Шиллер по этому поводу замечает:
В рыночной экономике вопросы стоимости и цен неизбежно играют самую важную... роль, какая бы база данных ни создавалась и для каких бы она целей ни была предназначена (то есть, кто бы ни платил за ее использование). Что хранится в такой базе данных, тесно связано с потребностями информационной службы и с ее умением продавать свои услуги.
(Schiller, 1981, СЃ. 35).
� еще профессор Шиллер гневно спрашивает:
Так что же за информация производится сейчас такими утонченными методами? Биржевые курсы ценных бумаг, цены на биржевые товары, обменные курсы валют. �так, огромные частные информационные службы, масса посредников... с мониторами, подключенными к информационным системам, и невероятное количество перерабатываемой специальной информации. � все это для того, чтобы заработать побольше денег на бирже... чтобы ввозить и вывозить деньги за рубеж... вот это и составляет большую часть информации, вот это и есть ее основные потребители.
(Schiller, 1990b, СЃ. 3)
Дэвид Диксон (Dickson, 1984) дополняет эти замечания своими наблюдениями в области истории науки и техники — двух ключевых сфер знания. Отслеживая ход событий с момента окончания Второй мировой войны, он выделяет две основные области, в которых возникают инновации, — корпоративный сектор и военно-промышленный комплекс. Для Герберта Шиллера это все одна область, так он убежден, что задача армии состоит в защите и сохранении капиталистической системы и рынка. Он пишет:
�нтерес военных к связи, компьютерам и спутникам... не имеет ничего общего с отвлеченным интересом к передовым технологиям. Задачей вооруженных сил США всегда было служение мировой экономической системе, цель и смысл которой — приумножение могущественного частного капитала.
(Schiller, 1984b СЃ. 382)
Потребности военных в информации могут быть колоссальными, но поскольку их задача сводится к тому, чтобы содействовать мировому господству капиталистической империи, то, в конечном счете структуру информационной сферы формирует рынок, он — сердцевина системы, которой служат вооруженные силы. Если мы «своим это, нам проще будет понять оценку, которую дает Шиллер концепции информационного общества. Подобное общество — отнюдь не благо, это лишь форма, в которой выражается рыночная сущность капитализма. А поэтому:
То, что называется информационным обществом, фактически не более чем производство, обработка и передача очень большого количества данных обо всем: об индивидах и нациях, об обществе и процессах обмена в нем, об экономике и о военном деле. Большая часть этой информации создается с тем, чтобы удовлетворить потребности гигантских корпораций промышленно развитых стран в очень специальных сведениях, а также их бюрократию и командование вооруженных сил.
(Schiller, 1981, СЃ. 25)
Диксон развивает эту тему, когда выделяет три основные стадии в развитии научной политики Соединенных Штатов. На первой стадии, в послевоенные годы, приоритетом была мобилизация научного потенциала на решение военных проблем и на разработку ядерного оружия. В I960—1970-е годы происходит определенная смена приоритетов: социальные проблемы, прежде всего, развитие здравоохранения и охрана окружающей среды начинают играть заметную роль в научной политике. На третьей стадии, которая началась в конце 1970-х годов и продолжается сейчас, акцент переносится на удовлетворение требований экономики и вооружения. К началу 1980-х годов определяющим стало требование к науке «обеспечить американской индустрии конкурентные преимущества и создать технологии в военной области» (Dickson, 1984, с. 17). В результате наука все чаще стала рассматриваться как «экономическая категория» (1984, с. 33), а научная деятельность обсуждаться в терминах, аналогичных тем, которые используются на заседании совета директоров компании, и планироваться на тех же принципах, которые используют в корпоративном управлении. Сегодня, отмечает Диксон, принцип производить только то, что приносит прибыль, распространился и на �нновационную деятельность. Часто используемое выражение «капитал знаний» недвусмысленно говорит, что ученые и инженеры рассматриваются теперь как объект инвестиций, от которого ожидают соответствующей отдачи. Даже те ученые, которые работают в университетах, рассматриваются теперь как предприниматели и их всячески побуждают тесно сотрудничать с бизнесом, создавая коммерчески выгодные продукты.
Диксон настаивает: упор на рыночную привлекательность инноваций неизбежно приводит к тому, что научно-технический потенциал отвлекается от решения общественно значимых проблем — от улучшения здравоохранения, коммунального развития, повышения качества труда и охраны окружающей среды. Университеты и научные организации, которые одно время уделяли хотя бы часть своего внимания проблемам общества в целом или бескорыстному поиску нового знания, в результате такой политики изменяют стратегию своего развития, во все большей мере отвлекаясь на исследования, направленные на повышение конкурентоспособности промышленности, и тем самым превращают рынок в единственный критерий оценки технологических инноваций.
<…>
С середины 1970-х годов правительственная политика Великобритании состояла в том, чтобы наиболее эффективным путем осуществить в стране «информационную революцию» и таким путем превратить информационное обслуживание в бизнес (Information Technology Advisory Panel (ITAP), 1983). С этой целью бюджетное финансирование информационной сферы было сокращено, и в целом ряде информационных центров стал насаждаться коммерческий подход к деятельности. Герберту Шиллеру, который стал свидетелем аналогичного развития событий в Соединенных Штатах, все это показалось «попыткой распространить коммерческий подход к информации на всю социальную сферу» (Schiller, 1987, с. 25). Результаты такого подхода нам хорошо знакомы: библиотеки сократили часы работы, стали испытывать нехватку средств на приобретение книг; платным стал доступ на выставки, на которые раньше был свободный вход; цены на информацию органов власти повышались, опережая инфляцию, в университетах сокращались курсы, не пользовавшиеся большой популярностью, и т.д.
Шиллер все это называет «постепенной деградацией социальной сферы и общественных служб» (Schiller, 1989b), которая в будущем серьезно скажется на способности общества создавать и потреблять информацию. С его точки зрения, мы стали свидетелями «молчаливой схватки между теми, кто хотел бы приватизировать информационные ресурсы страны, и сторонниками максимально широкого доступа к ним», причем в этой борьбе «последние постоянно отступают» (Schiller, 1985с, с. 708).
Трудно не согласиться с точкой зрения, что по мере того как финансирование из общественных источников заменяется (если оно вообще чем-либо заменяется) поступлениями от частных лиц, которые стремятся, чтобы информация приносила прибыль, или — в наименее драматических ситуациях — сокращение бюджетного финансирования заставляет сами организации обращаться к частным лицам, чтобы выжить, существенно изменяются способ создания информации и условия, на каких она становится доступной. Это ведет, по меньшей мере, к росту цен, преобладанию выставок и программ, которые привлекательны либо для широкой публики (привлекательны в той степени, чтобы достаточно людей купили на них билеты), либо для спонсоров (обычно из корпоративного сектора). Трудно поверить, чтобы это не влияло ни на Доступность информации, ни, прежде всего, на содержание информации. Когда музей или галерея начинают брать деньги за вход, некоторые люди перестают их посещать, а самим этим организациям приходится прилагать усилия, чтобы выставки стали привлекательными для платежеспособной публики. Конечно, найдутся те, которые возразят, что все это не так плохо: и посетители лучше будут воспринимать то, за что они заплатили, и организаторы выставок будут учитывать интересы посетителей. Однако неизменным остается факт, что и предложение, и спрос изменятся в определенном направлении. Рыночный подход может, конечно, способствовать развитию воображения и новаторского подхода, но все чаще музей привлекает посетителей с помощью кафе, магазинов и экзотических выставок, что едва ли повышает качество предлагаемой информации и делает ее восприятие более глубоким, если подключаются спонсоры, а это происходит все чаще, если речь идет об университетах, библиотеках, театрах и телевидении то они оказывают еще более серьезное влияние на ситуацию. Какими бы просвещенными ни были обладатели толстых кошельков, они не могут заниматься чистой благотворительностью, у них есть свои цели и интересы. Для всего неординарного и требующего воображения, например искусства, нелегко получить поддержку: Агата Кристи — это, пожалуйста, но Дарио Фо — увольте. То же самое в образовании: деловое администрирование — ради бога, но не межрасовые отношения.
<…>
Классовое неравенство
Придание рынку ключевой роли в информационной сфере привело к тому, что информация и информационные технологии создаются для тех, кто может за них заплатить. Конечно, это не значит, что информация превратилась в нечто недоступное широкой публике. Все члены общества могут, конечно, пользоваться такими информационными продуктами и услугами, как телевидение, радио и пресса. Поскольку рынок открыт для всех потребителей, большая часть того, что на нем представлено, в принципе доступно каждому, у кого есть средства заплатить за это. Дело, однако, в том, что рынок как механизм распределения чутко реагирует на различие в доходах и благосостоянии покупателей. Другими словами, классовое неравенство, или — шире, любая имущественная иерархия в обществе, в «информационную эпоху» превращается в важный фактор.
В обществе, которое Винсент Моско (Mosco,1989) назвал «обществом плати-за-все», на первый план выходит платежеспособность как фактор, определяющий создание и доступ к информации. Проще говоря, чем выше положение человека в социальной иерархии, тем богаче и разнообразнее информация, к которой он получает доступ. Чем ниже стоит человек на социальной лестнице, тем ниже качество информации, которую он может получить.
Герберт Шиллер (Schiller, 1983a), поддерживая высказанную точку зрения, указывает на трех «главных исполнителей информационной революции», выстраивая их в зависимости от способности создавать и распространять наиболее современные и дорогие результаты использования информационных технологий: военно-промышленный комплекс, крупные частные корпорации и правительство. В этом Шиллера поддерживают и консультанты бизнеса, которые, анализируя европейский рынок информационных технологий, приходят к выводу, что примерно две трети его оборота — это деньги корпораций и правительственных агентств, тогда как на долю «простых людей» (т.е. всех, кто не попал в предшествующие две категории) приходится одна треть. Таким образом, плодами самых изысканных технологий пользуется империя Форда и ВВС, а на долю населения остаются «объедки»: в основном телевидение и игровые приставки к нему.
Ведущая роль критерия платежеспособности, тесно связанного с классовой принадлежностью, приводит Герберта Шиллера к идее, которую можно было бы назвать информационной стратификацией общества. Шиллер пишет об «информационных богачах» и «информационных бедняках», имея в виду как отдельные группы в обществе, так и целые страны.
Доступ к информации становится функцией имущественного состояния и дохода. Широкие слои общества и само государство постепенно утрачивают этот доступ... В обществе усиливается дифференциация по признаку информационного «иметь» и «не иметь», превращая тех, кто не имеет, а их в информационную эпоху подавляющее большинство, в существа еще более зависимые от немногочисленных генераторов, обработчиков и передатчиков информации.
(Schiller, 1983b, СЃ. 88)
Проиллюстрировать это утверждение довольно легко. В таких, например, странах, как Великобритания или Соединенные Штаты, для основной части населения информационная революция означает, что телевидения стало еще больше. Как уже отмечалось, все основные новшества, связанные с этой «революцией», по существу, только технические усовершенствования телевизионного приемника (кабельное телевидение, домашний компьютер, видеомагнитофон, �нтернет), причем и само содержание, передаваемое с помощью этих усовершенствованных устройств, нам хорошо знакомо: это развлечения. � причины этого хорошо понятны. Они в том колоссальном успехе, которым уже много лет пользуется телевидение: с его появлением домохозяйства насыщаются бытовой электроникой, это замечательное средство распространения рекламы, и, наконец, производимый таким образом продукт относительно дешев и привлекателен для потребителя. Поэтому нет ничего удивительного, что поставщики информации крепко держатся за инструмент, который уже доказал свою надежность. Кроме того, нужно иметь в виду, что у такой продукции должен быть массовый потребитель, так как каждое отдельное домохозяйство дает информационной индустрии сравнительно небольшой доход. Учитывая это, работа на рынке, где покупателями выступают домохозяйства, имеет смысл только в том случае, если предлагается продукт массового спроса: только сбив отдельные домохозяйства в стадо «широкой публики», можно сделать их привлекательными для капиталовложений. Но, сформировав сегмент рынка под названием «широкая публика», на нем можно предлагать массу однородных товаров: все тот же монитор и колоссальное количество электронных игр, ток-шоу, «мыльные оперы», фильмы и, конечно, спорт. Как оказалось, «широкая публика» не любит платить за то, что ей показывают, поэтому программы субсидирует спонсоры или рекламодатели. � вновь, за редкими исключениями, те, кто размещает рекламу на телевидении, заинтересованы в том, чтобы ее увидели как можно больше людей, и они подталкивают каналы показывать «побольше того же самого», чтобы собрать у телевизоров многомиллионную аудиторию.
«Наименьшим общим делителем» для всех программ становится развлечение, и любые попытки как-то разнообразить и усложнить содержание программ для домохозяйств обречены на провал.
То же самое относится к кабельному и спутниковому телевидению - хотя масса всего было написано о том, что когда-то появится телевидение, которое будет эффективно удовлетворять различные потребности, что будет 30 каналов, по которым театралы смогут «видеть спектакли, что появится балет — для балетоманов, новости и комментарии — для людей, увлеченных политикой, образовательные передачи — для тех, кто хотел бы чему-то научиться, действительность показывает, что прав был Брюс Спрингстин: «57 каналов — и полная пустота». Большей частью каналы кабельного телевидения предлагают те же развлекательные программы: спорт, «мягкая» порнография, боевики, рок-музыка и кино. Специализированные каналы, о которых мечтали футурологи в начале 1980-х годов, появившись, тут же исчезли, потому что платить за их просмотр могла только горстка людей, а для остальных это было слишком дорогое удовольствие, да средств тех зрителей, которых удалось собрать у экрана, было недостаточно для содержания специализированных каналов. Те каналы, которые выжили, занялись разработкой золотой жилы развлечений; они удержались благодаря скромной стоимости подписки и доходов от рекламы, обеспеченных большой аудиторией. Неужели кто-нибудь серьезно верит после этого, что информационная среда в Европе станет существенно лучше после появления спутникового Sky Television Руперта Мэрдока?
Приведенные данные показывают, что «широкая публика» состоит из «информационных бедняков», которых нужно «сбить в кучу» массовой аудитории, чтобы ее покупательная способность оказалась достаточной для того, чтобы предлагать ей какой-то информационный продукт. Нужно добавить, что развитие рынка кабельного телевидения оказало заметное влияние и на общественное телевидение. Я буду это обсуждать в главе 7, а здесь только отмечу, что страсть операторов сетей кабельного телевидения к работе с массовой аудиторией привела к существенным осложнениям для таких телевизионных каналов, как ВВС. Если на «бесплатном» канале эфирного телевидения появляется программа, которая привлекает несколько миллионов, то операторы кабельного телевидения сразу же пытаются запустить ее аналог, но уже, конечно, за деньги. В Великобритании это относится прежде всего к спорту. С 1990 г. все футбольные матчи первой лиги и международные игры с участием Англии закупаются для показа по каналу Sky Television, то же относится к показу таких спортивных событий, как розыгрыш первенства по гольфу (Ryder Cup) и боксерские матчи на первенство мира. Соль здесь в том, что зрелища, которые в прошлом можно было увидеть бесплатно, доступны теперь только абонентам канала, причем готовым дополнительно оплачивать специальные программы.
Я не считаю, что переход к платному телевидению превращает людей в «информационных бедняков». Едва ли стоит спорить с тем, что, подписавшись на кабельный канал, человек получает более широкий доступ к информации. Тем не менее, этот переход действительно ухудшает положение тех, кто и так чувствуют себя ущемленными в отношении доступа к информации. Он действительно сокращает разнообразие программ, которые были доступны на каналах общественного телевидения. � вот в чем парадокс: этот переход не приводит к увеличению выбора для тех, кто пользуется кабельным телевидением. Во-первых, за расширение такого выбора нужно платить, и многим потенциальным зрителям это просто не по карману, а, во-вторых, программы кабельного телевидения настолько убоги (спорт, кинофильмы и прочие развлечения), что сокращается даже тот выбор, который был у зрителей общественного телевидения, в Великобритании оно было все же довольно разнообразным.
Процесс, сходный с углублением различий в информационном обеспечении групп населения с неодинаковыми доходами, происходит и в отношении государств. Здесь неравенство ощущается очень остро. Промышленно развитые государства, в которых сосредоточена основная часть мирового богатства, получают и основные преимущества от информационной революции. В то же время бедные государства, в которых проживает большая часть населения земного шара, получая «объедки со стола» государств «первого мира» (например, в виде старых голливудских сериалов), попадают в зависимость от передовых государств. Страны третьего мира довольствуются тем, что даст им мир первый (например, продукцию агентств новостей или западные шоу, которые разрушают традиционную культуры и верования), и по мере того как монополии внедряют все более совершенные информационные технологии — в частности, спутники, которые из космоса следят за происходящим в бедных странах (например, за выращенным там урожаем, залежами полезных ископаемых, косяками рыбы), а то и просто шпионят за ними, — эти страны оказываются во все худшем положении,
Шиллер утверждает, что информационная революция родом из классового общества, на ней лежит печать неравенства, и она только обостряет это неравенство. То, что называют информационной пропастью, имеет тенденцию становиться только глубже-более образованные и состоятельные люди получают дополнительные преимущества в виде доступа к развитым информационным ресурсам (например, к функционирующим в режиме он-лайн базам данных и совершенным коммуникационным системам), а тех, кто находится на нижних ступенях социальной лестницы, постепенно погребает под собой «информационный мусор», как его называет Шиллер. Этот мусор развлекает, отвлекает, содержит массу сплетен и очень мало ценной информации.
Как замечает Шиллер, большее количество информации не обогащает человеческую жизнь. Напротив, когда предоставление и доступ к информации становятся платными, большинство получает массовую информацию — то, что легко произвести, легко воспринять и что манит своей поверхностностью. Только тогда, когда аудитория сбита в стадо, предоставление информации становится выгодным. Программа, которая передается в 2 часа пополудни едва ли соберет массовую аудиторию. Тем не менее, рыночные критерии работают и в этом случае: в такое время неизменно идут наиболее дешевые программы или повторные показы старых программ.
Анализируя поток информации, которая в последние десятилетия предлагалась «широкой публике» — от криминального чтива, которое теперь можно купить даже в съестных лавках, бесплатных газет, которые доставляют в каждую квартиру, моря «почтового сора», круглосуточных программ телевидения до пунктов проката видеофильмов, появившихся на каждой улице в центре города, — известный журналист Карл Бернстайн (Bernstein, 1992) приходит к выводу, что «среднего американца заваливают мусором». Его энергично поддерживает Герберт Шиллер (Schiller, 1987), который пишет, что «мы видим и слышим все больше и больше о все менее и менее существенных вещах. Утром это телевизионные "новости" — полтора часа бессмысленной болтовни ни о чем, якобы рассказ о текущих событиях». «�нформационная революция» кормит «информационных бедняков» похлебкой из скандалов в королевской семье, дает им ежедневно возможность смотреть «мыльную оперу», участвовать в обсуждении сексуальных похождений спортсменов и при этом крайне редко рассказывает беднякам о состоянии общества, в котором они живут, о других культурах, об их собственном положении и о его причинах.
Корпоративный капитализм
С точки зрения Герберта Шиллера, больше всего от информационной революции выиграли крупные корпорации в передовых капиталистических странах, поскольку они представляют собой наиболее лакомый сегмент рынка. В XX в. рыночная экономика превратилась из экономики бесчисленного множества малых предприятий в экономику, в которой доминирующее положение занимают немногочисленные, вертикально и горизонтально интегрированные корпорации, работающие по всему миру.
Переход к корпоративному капитализму привел к ряду важных следствий для развития информационной среды, каждое из которых связано с осевой ролью этих корпораций, сконцентрировавших в своих руках огромные богатства. Одно из преимуществ корпораций состоит в том, что информация и информационные технологии развивались таким образом, что именно корпорации и стали их наиболее крупными потребителями. Корпорации располагают мощными компьютерами, для них созданы интерфейсы телекоммуникационных систем и разработаны наиболее совершенные технологии электронной обработки информации, они в состоянии все это себе позволить, а их информационные потребности как раз и могут быть удовлетворены с помощью таких технологий. По мере того как корпорации росли, усложнялись и расползались по всему миру (а они стали в последнее время еще масштабнее, их деятельность — более диверсифицированной, а государственные границы утратили для них всякое значение), становилось, например, ясно, что у них есть прямо-таки «встроенная» потребность в информационных сетях и наиболее развитых системах управления. �мея предприятия, расположенные в разных концах света, корпорации не могли бы существовать без самых совершенных компьютерных технологий, которые позволяют интегрировать эти предприятия в единую систему и управлять ею.
В этом, конечно, нет ничего нового, но, учитывая, сколько ходит легенд о прямо-таки сверхъестественных причинах появления новых технологий, все-таки нужно сказать, что те, кто готовы платить за изощренные информационные технологии, и находят, в конце концов, то, что в наибольшей степени соответствует их потребностям. Если мы примем во внимание определяющую роль прибыли при капиталистическом способе производства, то поймем, что история изобретений в технике определяется в основном теми, кто платит по счетам. Дэвид Нобл (Noble, 1977), занимаясь этой историей, показал на фактах, что инженерная мысль в США развивалась в тесной связи с формированием в экономике корпоративного сектора. В частности, рассматривая историю создания новейших технологий, Нобл (Noble, 1984) показал, что компьютеризация производства определялась требованием менеджмента, чтобы цеховое звено не принимало никакого участия в разработке новых систем. Менеджмент добивался, чтобы компьютеризация усилила именно его роль в производстве, а не работников цеха. Речь шла о дальнейшей концентрации власти в руках тех, кто и так контролировал деятельность предприятий.
Поскольку информационные технологии «отлично соответствуют требованиям мирового капитала» (Schiller, 1981, с. 16), они помогают укреплению системы как в пределах отдельного общества, так и по всему миру. Причем разными способами. В частности, эти технологии дают возможность корпорации использовать местную рабочую силу, местную специфику (политические, региональные, экономические и прочие особенности) с такой эффективностью, которой нельзя было бы добиться без совершенной системы коммуникаций, позволяющей мгновенно связаться с разбросанными по всему миру филиалами компании. Те же технологии облегчают корпорации осуществление стратегии децентрализации (то есть позволяют сокращать штаты работников штаб-квартир и поручать выполнение отдельных функций дочерним компаниям, действующим как «независимые» коммерческие организации), одновременно усиливая роль основного командного звена в центре, поскольку теперь деятельность на местах уже легко отслеживать, а ее результаты — фиксировать с помощью целого ряда методов (например, ведения детализированных данных о продажах, о производительности труда, вплоть до производительности труда отдельных работников).
�нформационные технологии позволяют корпорациям выполнять операции по всему земному шару, обращая минимальное внимание на введенные местными властями ограничения. Даже суверенные страны не отслеживают потока сообщений, которыми с помощью частных телекоммуникационных сетей и компьютеров, работающих в реальном масштабе времени, обмениваются между собой корпорации. Как может узнать, например, правительство �ндии или какой-нибудь страны в Африке, что делает базирующаяся на их территории корпорация, если информация, касающаяся компании Форда или IBM, передается из Детройта в Лагос или из Нью-Йорка в Бомбей в цифровой форме через спутник, принадлежащей западной компании? Часто возникают вопросы, например, об уровне внутрикорпоративных цен (то есть об использовании корпорацией собственных способов ведения учета, которые позволяют ей снизить издержки по оплате труда или при осуществлении инвестиций, учитывая или, наоборот, игнорируя реальные соотношения цен в данном регионе), но в эпоху информационных технологий и передачи информации в электронной форме на подобные вопросы практически невозможно дать однозначного ответа (Murray, 1981).
В рассуждениях о власти, которую дает корпорациям доступ к �нформационным сетям, упускается из виду важное — забывают, что продукты «информационного взрыва» доступны только их собственникам. Я уже многократно возвращался к той роли, которую играют корпорации в сегодняшней экономике, и писал о том, как они навязывают нам свои ценности и препятствуют иному осмыслению действительности, что оказывает существенное влияние на информацию. Мы уже отмечали это, рассматривая последствия введения платного доступа к информации и применения в отношении нее рыночного подхода. Теперь я хочу остановиться на отношениях собственности в информационной сфере, поскольку эти отношения играют в связи с информацией важную роль. Одним из следствий применения принципа частной собственности по отношению к информации, как мы увидим, стало то, большинство информационных служб работают на корпоративный сектор, где сосредоточена наибольшая экономическая мощь. Другим следствием стало то, что масса информации, приобретенной корпорациями, стала недоступной обществу и, вероятно, останется недоступной навсегда. � именно потому, что она находится в частной собственности. Это очевидно для Герберта Шиллера, который считает, что в современной Америке «колоссальное количество информации скрывается от общественности, потому что владеющие ею корпорации считают ее частной собственностью» (Schiller, 199 la, с. 44). Очевидный пример положения, когда собственники делают с принадлежащей им информацией все что хотят, это информация, собранная в ходе исследований рынка и данные о научных исследования и разработках, которые ведутся частными компаниями. �нтеллектуальная собственность, патентование и защита авторских прав — это те области права, которые в информационную эпоху процветают, и их процветание — показатель того, какую важность в наши дни приобрели права собственности на информацию.
�, наконец, нужно подчеркнуть, что корпоративный капитал — это отнюдь не какая-то внешняя среда, в которую были помещены информационные технологии. �нформационная революция не только совершалась на потребу корпоративному сектору, она управлялась и осуществлялась самим корпоративным капиталом. Ведь это факт, что информационная индустрия представляет собой олигополию, гигантскую и глобальную по своим масштабам индустрию. В списке ведущих поставщиков информационных технологий мы находим несколько крупнейших в мире корпорация вроде IBM, Digital Equipment, Microsoft, Philips, Hitachi, Siemens и General Electric. Эта часть рынка постоянно находится в процессе ферментации; слияния и поглощения следуют друг за другом, и вовлеченными в них неизменно оказываются крупнейшие корпорации, которые борются за максимальную долю быстро перестраивающегося рынка, при этом направление их деятельности постоянно меняется: к производству вычислительной техники они присоединяют производство средств связи, к офисному оборудованию — производство вычислительной техники, к издательскому делу — образовательные услуги. Вот несколько примеров, которые иллюстрируют схемы деятельности и приоритеты корпораций в информационной сфере.
В конце 1993 г. американская телефонная корпорация Bell Atlantic Corp. попыталась приобрести Telecommunications Inc. (TCI) — крупнейшего оператора кабельного телевидения, сумма сделки должна была составить около 33 млрд. долл. Если бы «самая значительная сделка за десятилетие, которое и так было отмечено беспрецедентными слияниями корпораций» (из заявления члена Федеральной комиссии по связи Джеймса Квелло, приведенного газетой «Нью-Йорк геральд трибьюн» (New York Herald Tribune, 1993, October 11, с. 11), состоялась, то это было бы самое крупное поглощение за всю предшествующую историю, а возникшая после слияния компания заняла бы шестое место в списке 500 самых крупных компаний США, публикуемом журналом «Форчун». Предполагалось объединить оператора кабельного телевидения и телекоммуникационную компанию, которая уже предлагала ряд информационных услуг (развлечения, электронная торговля, совершенные системы связи). Сделка сорвалась в 1994 г., но нужно учесть, что она была самая драматическая из сделок такого рода, а они в этой области продолжаются. С этой сделкой связана другая: ТС/решила купить Paramount Communications Inc., одну из крупнейших компаний, занятых производством фильмов, со значительным потенциалом в области кино- и видеофильмов, В перспективе виделось создание таким образом «информационной магистрали» XXI в., а непосредственной целью — усиление контроля со стороны корпоративного капитала за проектированием и планированием таких магистралей.
Р’ мае 1991 Рі. AT&T— крупнейшая РІ РјРёСЂРµ телекоммуникационная компания, которая РЅРµ только предоставляла услуги, РЅРѕ Рё производила оборудование Рё вела научные исследования Рё разработки РІ известном всему РјРёСЂСѓ научно-исследовательском центре Bell Laboratories, объявила Рѕ слиянии СЃ NCR, пятой РїРѕ величине Компанией РЎРЁРђ РІ области производства компьютеров. Сделка, Размеры которой оценивались РІ 7,4 млрд. долларов, привела Р±С‹ Рє объединению фирм, производящих вычислительную технику Рё занимающихся телекоммуникацией, Рё расценивалась тогда как самое значительное событие РІ компьютерной промышленности (среди РґСЂСѓРіРёС… событий такого СЂРѕРґР° — установление связей СЃ Европой, РІ частности СЃ фирмой Olivetti). Ее инициатором выступила AT&T, которая была освобождена РѕС‚ ограничений, наложенных РЅР° нее  Р°РЅС‚имонопольным законодательством РІ начале 1980-С… РіРѕРґРѕРІ (предоставление услуг телефонной СЃРІСЏР·Рё). Несколькими годами позже, РІ 1998 Рі., РђРў& Рў возобновила попытки приобрести Telecommunications Inc. Bell Atlantic Corp., которой РІ 1993 Рі. было отказано РІ такой же сделке, сама появилась РЅР° свет РІ результате расчленения РђРў&Рў РІ 1984 Рі. РўРѕРіРґР° РђРў& Рў была лишена статуса естественного монополиста РЅР° услуги СЃРІСЏР·Рё РІ самих Соединенных Штатах. Взамен отказа РѕС‚ деятельности РЅР° местном рынке (РЅР° котором работает, например, Bell Atlantic) AT&T получила право работать РЅР° любом РґСЂСѓРіРѕРј рынке. До разделения ей было запрещено предлагать СЃРІРѕРё услуги Р·Р° пределами РЎРЁРђ Рё РІ такой сфере, как кабельное телевидение (Webster and Robins, 1986, СЃ. 242-245). Bell Atlantic, потерявшая Telecommunications Inc., получила РІ качестве компенсации возможность купить РІ 1997 Рі. Nynex (размеры сделки оценивались РІ 26 млрд. долларов), Р° РЅР° следующий РіРѕРґ объединиться СЃ оператором международной СЃРІСЏР·Рё GTE (размеры сделки оценивались РІ 70 млрд. долларов). Тем временем РђРў&Рў благополучно приобрела Telecommunications Inc. (стоимость сделки 48 млрд. долларов) Рё тем самым создала промышленную РіСЂСѓРїРїСѓ, объединившую крупнейшую РІ стране телекоммуникационную компанию Рё крупнейшего же оператора кабельного телевидения, создав РѕСЃРЅРѕРІС‹ для предоставления одновременно услуг телефонной СЃРІСЏР·Рё, кабельного телевидения Рё доступа РІ Р�нтернет.
Однако самое масштабное из всех слияний произошло в начале 2000 г., когда объединились America Online (AOL) и Time Warner. America Online, крупнейший интернет-провайдер, слился с информационным гигантом (ему принадлежат CNN, HBO, журнал Time, киностудия Warner Brothers и др.), размеры сделки оценивались в 106 млрд. долларов (Economist, 2000,15 January, с. 23-25). За три года до этого AT&T хотела купить America Online за 30 млрд. долларов, но ее предложение было отклонено. В результате слияние привело к возникновению AOL Time Warner — по величине четвертой в мире корпорации и, возможно, первой интегрированной онлайновой медиакорпорации, способной как обеспечить доступ к �нтернету, так и создавать для него наполнение (контент), хотя и преимущественно развлекательного характера.
Эти примеры демонстрируют важные особенности информационной сферы, которые имели для Герберта Шиллера решающее значение. �нформационная индустрия представлялась ему полем, на котором соперничают гигантские капиталистические корпорации, которые во все большей мере берут на себя ответственность за организацию и предоставление связи и за содержание информации. Поскольку вся эта область развивается по пути конвергенции и интеграции (технологии и услуг, программного и аппаратного обеспечения), в плане организации бизнеса неизбежно начинаются лихорадочные усилия все объединить или все что можно поглотить. Господство в этой сфере корпораций неизбежно приводит к тому, что решающее значение приобретают такие ценности, как прибыльность, возможности сбыта и предложение на основе платежеспособного спроса.
Потребительский капитализм
Сказанное относилось к тому, как Шиллер и другие представители той же школы обосновывают точку зрения на информационное общество, как на общество, наилучшим образом отвечающее потребностям развитого капитализма, его рыночных структур, господствующему в нем неравенству и его корпоративным структурам. Однако есть критики, которые идут дальше этого, причем они следуют двумя путями. Один подход, развиваемый Оскаром Ганди (Gandy, 1993), основан на проблеме слежки с акцентом на классовый подход и на специфику капитализма. Ганди считает, что информатизация социальных связей в таком обществе все чаще выражается в виде слежки за гражданами в интересах класса собственников. В рамках этой концепции, признавая капиталистический характер государства, мы допускаем, что оно выполняет поручение господствующего класса держать в узде угнетенные классы путем наблюдения за ними, ведя, например, досье на активных профсоюзных деятелей, «подрывные» элементы в обществе и радикальных мыслителей. Причем слежка — только этап на пути применения более радикальных санкций к диссидентам. Аналогично использование слежки в экономических целях имеет своей целью укрепление капиталистических отношений (Mosco, 1989, с. 119-124). Другой подход (связанный с первым) исходит из посылки, что информационная революция направлена на то, чтобы глубже внедрить в повседневную жизнь людей капиталистические отношения, стимулируя развитие потребительского капитализма.
Значение термина «потребительский капитализм» довольно расплывчато: индивидуалистический (в противоположность коллективистскому) образ жизни, при котором люди «приобретают жизнь» (Lynd and Hanson, 1933), лично оплачивая все, что они получают. Это приводит к разрушению социальных связей, погружению в узкий личный мир, пассивности людей (капитализм порождает потребителей), в таком обществе поощряются гедонизм и эгоцентризм. Потребительский капитализм — это упор на частную жизнь, когда соседские связи, ответственность и забота об общем благе уступают место заботе о личных потребностях, которые проще всего удовлетворяются покупками в ближайшем магазине или в универмаге; мечты о самореализации через покупки свидетельствуют о распаде личности (Lasch, 1984).
Развитие информационной сферы — важное условие распространения консюмеризма (от лат consume — потребляю — Прим. перев.), поскольку информация — средство, с помощью которого корпоративный капитализм убеждает людей что потребление — существенный и неизбежный элемент их образа жизни. Созданный информационный колпак, соглашается Шиллер, используется для того, чтобы «внедрить во все стороны человеческой жизни рыночные категории... из которых самая важная — потребление» (Schiller, 1992, с. 3). Здесь у меня есть возможность лишь кратко представить аргументы, которыми он подтверждает тезис о том, что информационная революция насаждает потребительский капитализм.
Во-первых, телевидение во все большей мере становится как средством продажи товаров и услуг, так и пропагандистом потребительского образа жизни. Телевидение и так уже много сделало для формирования образа жизни «покупателя на диване», и аналитики предполагают, что плоский экран телевизора, игровые приставки, �нтернет, видеомагнитофон и кабельное телевидение, объединившись, смогут сделать в этом направлении еще больше Чем прочнее обосновываются эти информационные технологии у обывателя дома, тем энергичнее становятся попытки так сформировать содержание, которое они доводят до пользователя, чтобы стимулировать его покупать еще больше. Рекламодатели и спонсоры предлагают все новые и новые, более эффективные и интенсивные способы направлять аудитории свои «послания»: на платном телевидении — более прицельно строить «картинку», шире использовать информирующую рекламу, более удачно размещать рекламируемую продукцию в контексте сериалов и кинофильмов
Во-вторых (и это связано с моим «во-первых»), и остальная часть содержания программ, за вычетом рекламы, направлена на то, чтобы сформировать потребительский стиль жизни. Ежедневно телевидение демонстрирует зрителю символы успеха, красоты, моды, популярности, удовольствия и всеобщего восхищения, а зритель, в свою очередь, вожделея все это, отправляется по магазинам (Ewen, 1976; Ewen and Ewen, 1982; Ewen, 1988). Этот довод, конечно, не нов, к нему уже много раз обращались, осуждая телевизионные «соблазны». Говорили о том, что население, подвергнутое «промывке мозгов», стремится удовлетворить потребности, сформированные искусственно, исключительно для того, чтобы помочь самовоспроизводству капиталистических отношений, а не улучшить жизнь обычного человека. Реже приводится третий аргумент. Суть его в том, что информационные технологии разрушительно влияют на способность человека решать проблемы самому или совместно с общиной. Некогда люди выращивали, например, многое из того, что съедали, на собственном участке, сами шили себе одежду, тогда как сегодня все наши потребности удовлетворяет ближайший супермаркет или сеть магазинов (Seabrook, 1982b). Телевидение и подобные технологии взяли на себя ответственность за наши развлечения, а мы впали в зависимость от машины, которая тешит нас, а мы от нее не отрываем глаз.
Наконец, в-четвертых, новые технологии позволяют корпорациям в большей мере следить за широкой публикой и на основе этих наблюдений более прицельно строить рекламные кампании. Уже много лет назад Даллас Смит (Smythe,1981) изобрел термин «аудитория как товар» (audience commodity), который указывал на связь между стремлением телевидения завоевать максимальную аудиторию и потребностями рекламодателей. Критерием успеха на телевидении стало не содержание передачи, а число смотрящих ее зрителей, именно оно и продается рекламодателям. Все это дожило до наших дней и используется в еще более широких масштабах. Обратите внимание, например, на «газеты», которые бесплатно доставляются в каждый дом данного района. Они совсем и не ставят своей целью познакомить его жителей с местными новостями (скептик может проверить это утверждение, познакомившись с содержанием подобного издания в своем городе). Задача газет — доказать рекламодателю, что с их помощью объявление попадет в каждый дом на этой территории. Это, конечно, довольно примитивная форма слежки за населением, хотя она обеспечивает доставку информации в каждый дом, тогда как вещающее в данной местности радио и телевидение не дают такой гарантии. Но существуют и более изощренные формы, когда адресные продажи осуществляются с использованием баз данных, которые ведут профессиональные объединения, клубы и магазины. Новые технологии легко позволяют составлять потребительские профили Потенциальных покупателей на основе объединения данных, выбранных из таких баз данных, и использовать их в тщательно разработанных схемах продаж. Возможности платного телевидения здесь значительно шире, так как оно позволяет расчленить аудиторию в зависимости от того, какой канал предпочитает данный сегмент аудитории, и даже от того, как часто и долго эти зрители смотрят этот канал. �сследуя этот вопрос, Кэвин Уилсон (Wilson, 1988) придумал (с. 43) термин «киберпродажи» (cybernetic marketing) чтобы обратить внимание на перспективы использования интерактивных технологий при покупках, совершаемых из дома, по телевизору или с помощью домашнего компьютера. Масса покупателей становится при этом еще более разобщенной, загнанной в узкие рамки домашней жизни, тогда как продавцы получают возможность электронным образом составлять портрет каждой отдельной покупки. Каждая трансакция будет отслеживаться, каждый просмотр программы учитываться, создавая петлю обратной связи между покупателем и продавцом, что приведет к еще более изощренным методам рекламы и к еще более глубокому погружению аудитории в пучину консюмеризма.
�з книги «Теории информационного общества» М., 2004.