От свободы творчества к творчеству свободы
Прислано Frankenstein 07 2008 22:45:00

Процесс выделения искусства в самостоятельную форму общественного сознания

Первоначально искусство не являлось самостоятельной формой общественного сознания, а развивалось в рамках религиозной. Окончательно искусство отделилось от религии лишь в процессе становления буржуазного способа производства. Именно новые общественные отношения не только вынудили церковников приспособить религиозные догмы к нуждам стремительно меняющейся реальности, но и породили потребность в свободном от уз канона искусстве.
«Искусство есть продукт развитой, профессионально усовершенствованной силы воображения, фантазии. Произведения искусства выступают как предметно воплощенная, реализованная в словах, в звуках, в красках, в камне или в движении человеческого тела сила воображения». (Ильенков Э. В. «Об идолах и идеалах», 2006, К., с.219)
Но поскольку сила человеческого воображения формируется не сама по себе, а всем комплексом существующих общественных отношений, то понятно, что, будучи скована религиозными догмами, она не может отражать мир таким, каким он есть, во всем его многообразии и развитии, а лишь таким, каким он представляется богословам. Так же точно, как товарно-денежные отношения, развиваясь, ломают все, освященные церковью, сословные перегородки, потому что те мешают их становлению, сила человеческого воображения вырывается из тенет религиозного канона и получает невиданную доселе возможность отображать посредством художественных образов действительность такой, какой она является на самом деле. Произведения, созданные мастерами Возрождения, поражают своей внутренней силой, цельностью, сконцентрированной в них жаждой деятельности. В них запечатлена реальность нового уклада жизни, ломающего все отжившее и прогнившее. Плоскостной, лишенный движения схематизм икон уступает место полным жизни, объемным, данным в перспективе изображениям. Буржуазный способ производства буквально вырывает искусство из лап религии, но лишь для того, чтобы почти тотчас же загнать его в не менее отвратительное товарно-денежное рабство, а религию вынуждает обожествить богатство и прибыль и тем самым быть усердной служанкой в деле ее выколачивания из рабочей силы. Возрождение в искусстве не случайно совпадает по времени с религиозной Реформацией.

Искусство как форма общественного сознания

В общественной жизни искусство играет двойственную роль. С одной стороны, независимо от воли и субъективного понимания тех, кто его производит, оно отражает и показывает людям окружающую их действительность в единстве борющихся в ней противоречивых тенденций. Не разрешая общественных противоречий, искусство вскрывает, обнаруживает их. А с другой стороны, будучи продуктом развитого воображения, искусство является лучшим воспитателем этого самого воображения, а значит, эстетического чувства в человеке. Многим данная человеческая способность кажется несущественной. Но на самом деле лишь при помощи нее можно за частностями и подробностями разглядеть целое. Развитое воображение одного помогает более полно и верно проникнуть в сущность того или иного явления другому. Художник направляет мысль общественного деятеля, ученого, философа к верному решению стоящих перед ними задач. В этом смысле можно сказать, что великие художники порождают великих мыслителей, ученых и государственных деятелей.
«Стоит перечитать страницы, где Маркс впервые пытается разобраться в социально-экономической сущности денег («Экономическо-философские рукописи 1844 года»), как сразу же бросается в глаза  крайне примечательное обстоятельство: главными авторитетами, на которые опирается Маркс-философ, Маркс-экономист, оказываются здесь не специалисты в области денежного обращения, не Смит и Рикардо, а… Шекспир и Гете.
Парадокс? Только на первый взгляд. Глазами Шекспира и Гете, то есть «глазами» развитого на высших образцах искусства воображения, молодой Маркс «схватил» общую сущность денег гораздо более верно…, чем все буржуазно-ограниченные экономисты вместе взятые. Последние занимались частностями, деталями и подробностями денежного обращения…, а поэтически развитый взор Шекспира и Гете сразу улавливал общую роль денег в целостном организме человеческой культуры…
Благодаря Шекспиру и Гете Маркс-экономист увидел здесь за деревьями лес, тот самый лес, которого буржуазные экономисты не видели…» (Ильенков Э.В. «Об идолах и идеалах», 2006, К., с. 260-261)
Вся история человечества изобилует примерами, когда мыслители в поисках сути обращались к произведениям великих художников и поэтов и находили искомое. Способность художественного воображения проникать в суть вещей была понята и передана в поэтических строках М. Цветаевой:
«О мир, пойми,
Певцом во сне открыты:
Закон звезды и формула цветка».
Эстетическое чувство не способно обосновать социально-экономические причины общественных явлений, но оно болезненно реагирует на реалии, вызванные наличием и обострением социально-экономических противоречий. Художник может (и, чаще всего, так и делает) ошибаться с точки зрения политэкономической науки, но никогда не ошибается, указывая посредством своего творчества на существование того или иного общественного противоречия, разумеется, речь идет о великих, настоящих художниках, а не просто художниках по профессии.
«Но что неверно в формально-экономическом смысле, может быть верно во всемирном историческом смысле. Если нравственное сознание массы объявляет какой-либо экономический факт несправедливым, как в свое время рабство или барщину, то это есть доказательство того, что этот факт сам пережил себя, что появились другие экономические факты, в силу которых он стал невыносимым и несохранимым. Позади формальной экономической неправды может быть, следовательно, скрыто истинное экономическое содержание». (Маркс К., Энгельс Ф. С. Т. 21, с.184)
Аналогично тому, как мышление великих философов опережает уровень общественного сознания, так и развитое эстетическое чувство, свойственное деятелям искусства, первым посредством художественных образов отмечает невыносимость того или иного явления, того или иного «экономического факта».
Таким образом, идея овладевает массами и становится материальной силой, разрешающей накопившиеся общественные противоречия не только посредством развития научной теории, но и при помощи социально направленного искусства.
Однако, как не всякая теория служит делу развития общества, так далеко не всякое искусство понуждает массы обратить внимание на необходимость разрешения общественных противоречий.

Искусство должно быть свободным. Но от чего, и что такое свобода?

Пока искусство не выделилось из религии как самостоятельная форма общественного сознания, оно было полностью зависимо от религиозных догм и канонов, следовательно, не могло быть ни полноценным зеркалом общественных противоречий, ни воспитателем эстетического чувства массы.
Искусство Эллады, к примеру, великолепно отражало жизнь и являлось воспитателем чувств свободных греков. Но свободные греки – это рабовладельцы, которых меньшинство. Большинство – рабы, к которым греки относились, как к «говорящим орудиям» и полностью исключали из общественной жизни. Схватывая лишь одну из сторон действительности, искусство эллинов, будучи реалистичным по форме, по содержанию являлось фантастическим отражением общественных отношений и лишь косвенно указывало на существующее классовое противоречие, следовательно, не могло подтолкнуть ни мыслителей, ни массы к его разрешению. И подобно Аристотелю, который вплотную подошел к пониманию, но так до конца и не смог понять природу денежной формы стоимости, лишь потому, что в условиях рабовладения не сумел определить труд как всеобщую сущностную силу человека, античное искусство было не в состоянии отобразить общество как целое, следовательно, «грешило» односторонностью. Игнорируя жизнь половины общества, оно как бы перекрывало самому себе источник развития и уступило впоследствии место христианской форме искусства. Эта форма, в отличие от стихийного материализма древних греков, базировалась на религиозном идеализме и лишь схематически отражала иерархическую структуру феодального общества, а также господствующие тогда представления о мире. Со средневековых икон мир предстает не таким, каким он есть на самом деле, а таким, каким видит его праведный христианин. Не зря средневековых художников пренебрежительно называли «богомазами». Отражая не действительность, а лишь ее фантастическое отражение, другими словами, являясь зеркалом кривого зеркала, христианское искусство не только не являлось односторонним, но вообще было потусторонним.
Как уже говорилось выше, из царства потусторонности на свет божий искусство вывел молодой капитализм. Но, по мере его взросления, выяснилось, что с его стороны это вовсе не являлось благородным поступком. Освободив искусство от цепей религии, капитализм отправил его в плавание по бурным волнам свободного рынка. И если раньше представители искусства задыхались в тисках христианской схоластики, то отныне они угодили в рабство товарно-денежных отношений. Художник, поэт, музыкант мог создавать, сочинять  и писать все, что его душе угодно. Но, если его произведения не продавались, т.е. не имели спроса на рынке, был обречен на голодную смерть. В то время, когда гремели буржуазные революции, и буржуазия лишь восходила к своему господству, товарно-денежные отношения еще не вполне противостояли свободе развитого воображения, лишь ограничивая ее реальным положением дел. «Не продается вдохновение, но можно рукопись продать», - говаривал Пушкин, когда капитализм в России еще только-только начал отвоевывать себе место под солнцем. «Чего изволите?» и «Помои» - с едким сарказмом выражался Салтыков-Щедрин об официально признанных литературных журналах конца XIX столетия, когда капитализм уже прочно стоял на ногах.
Буржуазия, став господствующим классом, всегда стремится укрепить, а, по возможности, увековечить свое положение. И абсолютно естественно, что реалистичное отображение общественных противоречий капитализма, как и развитие эстетического чувства в массах, этому не только не способствует, но и всячески мешает, провоцируя людей подниматься на борьбу с существующим порядком вещей.
По мере концентрации капитала и превращения капитализма в империализм товарно-денежные отношения овладевают всеми, в том числе и самыми по своей природе нетоварными, сферами общественной жизни. Любопытно проследить этапы погружения искусства в пучину рынка на примере смены художественных стилей и направлений.
Возрождение – долгожданное освобождение искусства из застенков инквизиции. В произведениях голландских живописцев на первый план выступает сытость и материальное благополучие, обожествленные в протестантской этике. Начинает развиваться реализм, но наряду с ним и салонная живопись. За нее хорошо платят, реалисты живут в нищете. Например, увидев на выставке свою, ставшую впоследствии знаменитой, «Прачку», воткнутой между портретами какого-то генерала на коне и вельможи в гостиной, художник Оноре Домье сказал: «Бедная моя прачка, даже здесь, в храме искусства, тебе так же тяжело, как и в жизни». Картины, как и представители антагонистических классов, оказываются по разные стороны баррикад. Импрессионизм, многократно оплеванный французскими буржуа, отражает вечную неуверенность в завтрашнем дне, зыбкость, изменчивость всего, что зависит от денег. Реальность в голубовато-сиреневой дымке, размытость ориентиров, жизнь-мираж. Буржуазию, удовлетворенную своим положением, не устраивала такая трактовка и понимание ее мира. Именно в противовес импрессионистам было выработано кредо салонной живописи: «Подальше от реальности. Мы предпочитаем священную рощу, где бродят фавны, лесу, в котором работают дровосеки». Импрессионисты в это кредо не вписывались и потому голодали: «Ренуар приносит нам из дома хлеб, чтобы мы не умерли с голоду, - пишет Клод Моне Базелю. – Неделя без хлеба, без огня в очаге, без света – это ужасно…» Товарно-денежные отношения все туже и туже затягивали петлю на шее искусства. Но его представители, хотели они того или нет, осознавали или не осознавали, продолжали отражать существующие противоречия. Экспрессионизм Ван Гога и Гогена – это уже вызов, брошенный обществу, которое превратило искусство в товар. Не нравится – не бери, что хочу, то и рисую. Здесь надо отметить, что искусство в условиях разжиревшего капитализма распадается на две большие ветви: салонное, в котором бегают фавны, т.е. искусство для буржуазии, и протестное. Но протестное, в свою очередь, так же распадается надвое: протест против существующей действительности (реализм и критический реализм) и протест против товарно-денежного диктата в искусстве. И если первая ветвь – это, по сути, пролетарское искусство, то вторая – мелкобуржуазна. Зародившись поначалу как вызов, бросаемый продажности буржуазного общества, она во второй четверти ХХ века выродилась в свою противоположность – в способ зарабатывания денег. Напряженные, как бы кричащие о недопустимости товарно-денежного насилия над искусством образы экспрессионистов трансформировались либо в пустоту абстракционизма, либо в изображающий реальность расщепленной личности сюр. Произвол вызова трансформировался в вызов произвола.
«Культурное воображение ни в коем случае не произвольно. Так же мало оно представляет собой действие согласно штампу, согласно готовой, формально заученной схеме. Культура воображения совпадает со свободой как от власти мертвого штампа, так и от произвольного каприза. Таков секрет культуры творческого воображения». (Ильенков Э.В. «Об идолах и идеалах», 2006, К., с.239)
Первая, пролетарская ветвь, после Октябрьской революции нашла свое развитие в социалистическом реализме, в революционном искусстве Латинской Америки и других, борющихся против империализма, стран.
Сейчас буржуазия Запада за баснословные деньги скупает в свои частные коллекции образцы советского искусства, видимо, потому, что реальности, которую оно отображало, уже не существует, а такой реализм опасности не представляет. А к протестному искусству, возрождающемуся на руинах СССР и стран Восточной Европы, успешно применяется испытанная временем финансовая удавка. Оно загнано в глубокое подполье и скрыто за стеной глухого молчания.
Из всего сказанного можно сделать вывод, что свобода развитого воображения в условиях товарно-денежной реальности и борьбы антагонистических классов осуществима лишь тогда, когда художник творит ради изменения существующего положения вещей, т.е. стоит на позициях борющегося пролетариата. И в данном случае абсолютно неважно – осознанно он это делает или нет. Существенно другое – что посредством его творчества идея преобразования общества на коммунистических началах овладеет массами гораздо быстрее, чем при помощи одной лишь теории, неподкрепленной к тому же адекватной революционной практикой. Не надо забывать, что все реалистичное русское искусство XIX – начала ХХ века – литература, живопись, музыка, театр – работало на революцию. Теория лучше прорастает в почве, предварительно вспаханной взбудораженными искусством чувствами. Свобода творчества выражается именно в том, чтоб отображать мир таким, какой он есть, во всем многообразии его изменчивых форм и сущностной целостности содержания. Всякое искусство создается человеком для человечества. И как бы ни усердствовал художник, убеждая окружающих в том, что он работает «для себя», на самом деле любой предмет искусства создан для людей. Поэтому, чем произвольнее отображает реальность индивидуальное воображение, тем меньше в предмете искусства действительной жизни, и тем меньший отклик оно вызывает в других  людях. «И действительно, капризный произвол воображения заключает в себе столь же мало свободы, как и действие по штампу. Крайности, как давно известно, сходятся. Произвольное действие вообще – будь то в реальной жизни или только в воображении, фантазии, - никогда и ни на одно мгновение не может выпрыгнуть за рамки объективной детерминации. Беда произвола, мнящего себя свободой, заключается в том, что он всегда и везде есть абсолютный раб ближайших, внешних мелких обстоятельств и силы их давления на психику». (Ильенков Э.В. «Об идолах и идеалах», 2006, К., с.240)
Когда в произведении искусства схвачено всеобщее, т.е. отражены законы развития общества, оно остается в истории как великое достижение всемирной культуры. Если же предмет искусства представляет собой лишь каприз, причуду, произвол индивидуального воображения, то и воображение называется, скорее, не «развитым», а больным, и предмет годен разве только на то, чтоб его за большие деньги купил для своей сокровищницы, какой-нибудь миллиардер с подобным дефектом воображения.
Когда буржуазная пропаганда распинается о свободе творчества, под свободой понимается, в лучшем случае, произвол воображения, свойственный индивидуалистам, а в худшем – свобода торговать вдохновением (времена, когда продавали только рукописи, канули в Лету вместе с домонополистическим капитализмом).

От единичного к всеобщему, от случайного к необходимому

Из всего сказанного ясно, что искусство как форма общественного сознания находится в прямой зависимости от общественных отношений, которые, в свою очередь, зависят от способа общественного производства. Наличие развитых товарно-денежных отношений порабощает воображение, отчуждая его, как и другие сущностные силы человека поначалу в товар, а потом в капитал, и тем самым, назначает цену не только предметам искусства, но и художникам. Для того, чтобы искусство освободилось из-под пресса денег, необходимо освободить человеческое воображение от порожденного господством частной собственности товарно-денежного фетишизма. А для этого, в свою очередь, надо ликвидировать эту самую частную собственность и вслед за этим преодолеть товарно-денежные отношения, что снимет отчуждение человека от собственных сущностных сил. Лишь присвоив заново эти силы, человек сможет понимать и творить искусство.
Искусство не является и никогда не являлось каким-то особым уделом особо избранных людей, лишь разделение труда, доведенное капитализмом до абсурда, вынуждает представлять искусство как нечто исключительное из-за того, что лишь единицы благодаря счастливым обстоятельствам личной судьбы приобщаются к нему, и еще более редчайшие единицы оставляют на этом поприще след.
Капитализм, в свое время содействовавший выделению искусства из ремесла, расчленил тело искусства на множество узких замкнутых профессий и тем самым снова превратил его в ремесло. Задача коммунизма поднять не только это ремесло, но и всякий труд до универсальности искусства. На протяжении тысячелетий способность, присущая всем, оказывалась случайным достоянием одиночек. Уничтожая товарно-денежные отношения и стирая в процессе своего становления разделение труда, коммунизм всему человечеству возвратит способность творчества и тем самым сделает его необходимым атрибутом общественной жизни. Мало того, превратив человека из поставщика рабочей силы, необходимой для развития производства, в цель производства, новые общественные отношения отождествят искусство с жизнью, а жизнь с искусством, ведь на самом деле подлинная свобода творчества может быть равна только творчеству подлинной свободы.