У философских факультетов довольно специфическая слава. С одной стороны, даже студенты старших курсов зачастую не понимают здесь, зачем они учатся, и в чем именно состоит смысл их академической деятельности. Иногда это происходит по объективным причинам – когда на факультете администрация и преподавательский состав занимается откровенным начетничеством, что случается не так уж редко. Но бывает и так, что подобная дезориентация в академическом пространстве возникает из-за нехватки опыта или, что еще хуже, воображения у самого студента.
И отдельный вопрос – что происходит после окончания университета со студентами-философами. Эту проблему еще формулируют так: “есть ли жизнь после диплома”? Еще вчера вы сидели на семинаре и с умным видом обсуждали в кругу себе подобных какие-то безумно важные вещи, скажем, интерпретацию античной философии у Мартина Хайдеггера. А сегодня вас выкинули из стен Альма Матер на рынок, и вы понимаете, что весь этот интеллектуальный бэкграунд вам скорее мешает. Так вы могли бы сидеть в офисе за монитором в ожидании вечернего просмотра сериала под бутылочку пива. А после Хайдеггера это уже трудно. Есть некая потребность к большему.
Так вот, это большее, пускай и призрачное, – это другая сторона нашего образования. Студент-философ привыкает к одному очень важному интеллектуальному жесту, который затем будет преследовать его всю жизнь, и помогая и мешая одновременно. Этот жест сводится к претензии на более глубокое и фундаментальное объяснение любого явления по сравнению с обыденным человеческим опытом. Философ не может, например, просто жениться, ему важно понять, зачем вообще люди женятся, и с чем связан его экзистенциальный выбор. Без этого и женитьба будет скучной. Или мы не можем быть просто за Путина, потому что он хороший мужик, нам сначала нужно установить социальный смысл концепта “хороший мужик”, а потом посмотреть, как этот концепт движется в пространстве современных медиа. И просто против мы тоже быть не можем – все это нерефлексивная позиция обывателя, а мы хотим большего.
В этом смысле я считаю, что философское образование чрезвычайно полезно, особенно в контексте нынешнего мира. Для меня философия сделала невозможной скуку: мир состоит из бесконечного числа головоломок, которые отчаянно интересно разгадывать, связывать друг с другом и пытаться выстроить целостную картину происходящего. Как ни странно, оказалось, что за это платят деньги – на бытовом языке все это называется “решением проблем”. Философы – это специалисты по обнаружению и решению проблем. Самая страшная проблема ведь та, о которой вы еще не знаете. Вот тут на сцену и выходят философы и говорят: “Да у вас тут проблемы”.
С содержательной точки зрения ценность философского образования в современном мире тоже растет. Apple и Coca-Cola разорятся, все компьютеры устареют, власть на планете захватят роботы, а Платон по-прежнему будет актуален – он стоял у истоков нынешней цивилизации, и пока она существует, у него будут читатели. Поэтому все ваши знания устареют, а философия останется, – выходит, что мы сделали правильный выбор, инвестировав в этот интеллектуальный банк, возвышающийся над мировым хаосом уже в течение двух с половиной тысяч лет.
Отсюда ясно, что связь философов и политики не случайна. Для философов она является механизмом обратной связи между его мышлением и реальностью. Настоящее познание всегда остается опосредованным практикой и, например, чтобы познать социальную реальность вам придется взять власть. Поэтому среди философов очень много политтехнологов – людей, которые предлагают обнаружение и решение политических проблем (см. выше) и в руках которых в значительной степени сосредоточена власть в нашем обществе. Публичная политика является скорее декоративной конструкцией (это плохо, но нашей темы сейчас не касается), а реальный multiple choice предлагают политикам технологи. Политик существует в режиме посетителя супермаркета, где ему предлагают выбрать любой йогурт из имеющихся на полке, а конструкция полки и ассортимент определяется технологом. В этом смысле власть давно находится у философов, правда мы пока не можем похвастаться тем, что хорошо распоряжаемся ею.
Разумеется, в силу самой природы философии все не может сводится к подобной сервильной функции. Из среды философов традиционно рекрутируются революционеры, для огромной традиции мысли революция и философия вообще становятся синонимами. У философов застарелая аллергия на власть – они атакуют ее повсеместно и всеми возможными способами. И когда я говорил об обнаружении проблем, тут, конечно, было некоторое лукавство. Для значительного числа случаев отличить обнаружение проблемы от ее создания невозможно. Философы исторически занимаются созданием проблем так называемым нормальным людям.
Что касается политологов, то рискну предположить, что они как раз никакого отношения к политике не имеют. Как, скажем, ни один орнитолог не является птицой и не умеет летать, так и политолог не обладает нужными качествами, чтобы стать субъектом политики. Это не значит, что политологи вторичны – они выполняют очень важную функцию, пытаясь дать некий комментарий к тому, что происходит, то есть предложить людям некую разумную и непротиворечивую точку зрения на происходящее. Политолог – это тот, кто говорит: “Я знаю, что вы не понимаете, что происходит, но вот присмотритесь-ка повнимательнее. Видите?”.
Этому можно научить. Научить быть политиком, скорее всего, не получится. Политики возникают на поверхности общественной жизни – ими становятся люди, которым тесно в их бытовых проблемах, которым нужно поприще. Это тот пункт, который вновь объединяет философа и политика.