По сравнению с непосредственными участниками Великой Октябрьской социалистической революции, а также теми, кто принимал участие в ожесточенной внутрипартийной борьбе 20-30-х годов относительно вопроса о путях, способах и темпах социалистического строительства в СССР, у нынешних марксистов есть одно небольшое преимущество – мы имеем возможность анализировать этот процесс в целом, поскольку после распада Советского Союза в 1991 году он обрел четкие исторические границы, в рамках которых достаточно точно можно определить завязку, кульминацию и развязку.
Первое, что приходится констатировать, приступая к такому анализу, это непригодность сталинской концепции строительства социализма в СССР, которая оставалась господствующей в хрущевские, брежневские, да и в горбачевские времена, для объяснения краха Советского Союза и так называемой мировой системы социализма в конце 80-х – начале 90-х годов прошлого века. Согласно Сталину, в результате коллективизации и индустриализации страны в 30-е годы в Советском Союзе в основном уже был построен социализм, упразднена частная собственность, а вместе с ней эксплуататорские классы города и деревни, и тем самым ликвидированы условия для реставрации капитализма. В то же время, полную и окончательную победу социализма в Советском Союзе можно будет признать только после победы пролетарских революций, по крайней мере, в ряде других стран, когда СССР будет иметь гарантию от интервенции и реставрации буржуазных порядков со стороны враждебного капиталистического окружения.
Такая гарантия, казалось бы, действительно появилась после второй мировой войны, когда на путь социалистического строительства стали страны Восточной Европы, Китай, Куба, Вьетнам. В 1961 году на XXII съезде КПСС, Хрущев говорил: «За истекший период завершился важный этап исторического развития мировой системы социализма. Его характерные особенности таковы:
Советский Союз приступил к развернутому строительству коммунизма; в большинстве стран народной демократии ликвидирована многоукладность экономики и завершается строительство социализма; между социалистическими странами получили всестороннее развитие братское сотрудничество и взаимопомощь. Теперь уже не только в Советском Союзе, но и во всех социалистических странах ликвидированы социально-экономические возможности реставрации капитализма. Возрастающая мощь новой мировой системы гарантирует социалистическим странам незыблемость их политических и социально-экономических завоеваний. В рамках содружества подлинно свободных народов обеспечена полная победа социализма.
(XXII съезд Коммунистической партии Советского Союза. Стенографический отчет. 1962, с. 19.)
И действительно, реставрация капитализма в Советском Союзе и других странах так называемого социалистического лагеря произошла не путем интервенции извне. На путь реставрации капитализма развернула страну сама КПСС, что согласно концепции строительства социализма и коммунизма в СССР Сталина-Хрущева-Брежнева, в принципе не могло произойти, после того как в 30-е годы в СССР в основном был построен социализм.
Примечательно, что сама реставрация капитализма в СССР произошла, по историческим меркам, относительно легко и безболезненно. Чтобы признать это, достаточно сравнить эпоху революции 1917 г., гражданской войны, коллективизации и индустриализации с тем, что происходило в Советском Союзе в 80-90-е гг. XX века. Новоявленной буржуазии даже не пришлось коренным образом ломать существующую в СССР государственную машину. Она была постепенно реформирована, приспособлена к отношениям частного предпринимательства и рынка. При этом большинство советских, хозяйственных и партийных функционеров не только практически ничего не потеряло, но во многих случаях существенно улучшило и без того безбедное свое существование. Одна их часть осталась на своих государственных постах, другая – пополнила ряды новой буржуазии.
Некоторые марксисты считают, что главной причиной реставрации капитализма в СССР является развитие товарно-денежных отношений с конца 50-х – начала 60-х гг., которое началось с ликвидации машинно-тракторных станций (МТС), продажи техники колхозам и косыгинской реформы 1964-1965 гг., децентрализовавшей промышленное производство и переориентировавшей его на получение прибыли. Безусловно, все это были хотя и робкие, но шаги в направлении развития советской экономики по пути рынка и частного предпринимательства. Была ли в то время альтернатива рыночным реформам? Была. Академик Глушков предлагал в начале 60-х годов внедрить общегосударственную автоматизированную систему управления экономикой (ОГАС) на основе вычислительной техники. Но весьма примечательно, что уже тогда «бюрократия как единственный в полном смысле слова привилегированный и командующий слой в советском обществе» (Троцкий), который по своему социальному положению более близок к буржуазии, чем к рабочему классу, сделал ставку не на (ОГАС), а на развитие рыночных отношений.
Впрочем, не стоит преувеличивать значение роспуска МТС и косыгинской реформы в реставрации частно-капиталистических отношений в СССР. После известного политического кризиса 1968 г. в Чехословакии, которая начала развивать экономические реформы по советскому образцу, в СССР реформирование экономики в направлении усиления рыночных механизмов и развития предпринимательства, было фактически свернуто, поскольку, как оказалось, это чревато серьезными политическими потрясениями. С этого времени в Советском Союзе начинается так называемая эпоха брежневского «застоя», которая продлилась более 10 лет и была тесно связана с переменами в мировой капиталистической экономике. «В 1973 году,- пишет Борис Кагарлицкий,- в разгар очередной войны на Ближнем Востоке, арабские страны попытались использовать нефть как оружие. Мировые цены на нефть стремительно подскочили… Это привело к обогащению части «периферийных» элит. Однако, не имея ни возможности для выгодного вложения капитала у себя дома, ни механизма, который позволил бы удержать средства в собственных странах, нефтяные элиты начали активно размещать вклады в западных банках. Итогом стал кризис перенакопления.
Банки не знали, куда девать обрушившиеся на них деньги. Их надо было срочно вложить куда угодно, чтобы они работали. Для потенциальных должников возникала, казалось бы, исключительно благоприятная ситуация. Деньги могли ссудить под проценты ниже уровня инфляции. У банкиров просто не было альтернативы: при любом ином подходе «свободный» капитал просто остался бы без применения, нанося финансистам прямой убыток.
Для Советского Союза перемены, происходившие на Западе, представлялись уникальным шансом. В одно и то же время появлялась возможность получить дополнительные средства от продажи подорожавшего топлива и воспользоваться дешевыми кредитами для закупки оборудования и технологий… Страна развивалась по принципу: если у нас есть нефть, нам не нужны никакие реформы… Мировой кризис перенакопления 70-х годов создал предпосылки долгового кризиса 80-х. Цены на нефть к концу стабилизировались на новом уровне. «Свободные» капиталы были как-то размещены. Кредит начал дорожать… «Стратегия компенсации», выработанная брежневским руководством СССР в качестве альтернативы внутренним реформам начала давать сбои уже к концу 70-х. Стабилизация мировых цен на сырье, наступившая в это время, совпала с обострением внутреннего кризиса в СССР и Восточном блоке. Темпы роста советской экономики продолжали снижаться, а рост в «братских странах» все более зависел от западных кредитов и рынков. В плановой системе царила бюрократическая энтропия - эффективность инвестиций неуклонно снижалась. Соответственно, проекты становились все более дорогими, требовалось вкладывать все больше средств, а отдача неизменно выходила хуже запланированной. В то время как западные страны готовились к «реконструкции» - прыжку в эру информационных технологий, советская страна все больше ориентировалась на производство сырья для традиционной индустрии…
Долговой кризис в Восточной Европе разразился в 1980-1981 годах, за несколько лет до того, как аналогичный кризис потряс Латинскую Америку. В рамках советского блока эпицентром кризиса стала Польша, где под вопросом оказалось само выживание коммунистического режима. Но кризис затронул и другие страны.
К 1981 году долги Польши составили 24 млрд. долл., Советского Союза – 12,4 млрд. долл., Восточной Германии – 12 млрд. долл., Румынии – 9,8 млрд. долл., Венгрии – 6,9 млрд. долл.
После политической катастрофы в Польше остальные страны Восточного блока предприняли отчаянные усилия для того, чтобы сократить задолженность прежде, нежели она примет критический характер. Это отчасти удалось: к 1984 году долги СССР снизились до 4,2 млрд. долл., Румынии – до 6,5 млрд. долл., Восточной Германии – до 6,7 млрд. долл., Венгрии – до 5,1 млрд. долл. Лишь в Польше, где контроль за экономической ситуацией был совершенно потерян, долг продолжал расти, достигнув 28,1 млрд. долл.
Однако эти усилия имели и оборотную сторону. Во-первых, меньше средств оставалось на инвестиционные программы, экономический рост еще более замедлился, уровень жизни перестал расти, а во многих случаях и снизился. Если на промышленность и социальную сферу денег еще хватало, то на инфраструктуре произошедшее сказалось самым печальным образом. И, наконец, чем больше средств направлялось на выплату долга, тем больше была потребность в иностранной валюте. Продукция, ранее направлявшаяся на рынок СЭВ, теперь поступала на западные рынки, если там была хоть какая-то надежда на ее реализацию. В результате ослабели связи между восточно-европейскими странами, усугубился товарный голод. Напротив, зависимость всех восточноевропейских стран, включая СССР, от мирового рынка резко усилилась…
Стратегия «экспортной компенсации», лежавшая в основе брежневской политики «стабильности», обернулась не только отсрочкой кризиса, но и накоплением проблем. В тот момент, когда кризис все равно разразился, проблемы были уже настолько остры, что справиться с ними привычными методами система не могла. Перемены наступили не как результат доброй воли начальства, в головах которого внезапно произошло «просветление» (как казалось многим интеллектуалам и даже диссидентам), но как неизбежный итог предшествующей политики, направленной на то, чтобы не допустить никаких перемен» (Кагарлицкий Б. Периферийная империя. М. 2003, с. 466-483).
В результате рыночных реформ конца 80-х – начала 90-х гг., Российская Федерация и другие республики бывшего Советского Союза постепенно возвращаются в лоно «цивилизованных» капиталистических стран. Эти реформы показали, что наше «советское» общество времен Брежнева-Горбачева отличается от западного. Но еще Гегель отмечал, что «различие есть скорее граница существа дела; оно на ицо там, где суть дела перестает быть, или оно есть то, что не есть суть дела».
В 1991 году был осуществлен не контрреволюционный переворот, а всего лишь контрреволюционный доворот. Контрреволюционный переворот произошел гораздо раньше, когда к концу 20-х гг. был отстранен от власти тот «тончайший слой» профессиональных революционеров, который сам Ленин называл «старой партийной гвардией», отстаивавший диктатуру пролетариата и ленинский план построения социализма, изложенный, в частности, накануне октябрьского переворота в работе «Государство и революция», после окончания гражданской войны – в его последних письмах и статьях Ленина.
К концу же 30-х гг. этот «тончайший слой старой партийной гвардии, на безраздельном авторитете которого держалась пролетарская политика партии», был практически полностью физически истреблен и на смену партии профессиональных революционеров Ленина пришла партия профессиональных бюрократов (менеджеров) Сталина, ликвидировавшая диктатуру пролетариата (отмирающее государство).
Если в начале революционного подъема в России (1917-1920 гг.) налицо политические предпосылки строительства социализма: революционная марксистская партия и диктатура пролетариата в форме Советов, то в его конце (вторая половина 30-х годов), мы имеем экономические предпосылки строительства социализма – крупную промышленность, находящуюся в государственной собственности, но уже отсутствуют необходимые для этого политические предпосылки. Сам этот политический контрреволюционный переворот был обусловлен главным образом тем, что пролетарская революция произошла в отсталой капиталистической стране и строительство социализма началось во враждебной капиталистическом окружении, когда революция в Германии и других странах Европы потерпела поражение и мировая революционная волна пошла на спад.
Ликвидация диктатуры пролетариата и утверждение в 30-е годы государственной собственности на средства производства в результате насильственной коллективизации и проведенной на этой основе индустриализации страны привело к появлению теорий доказывающих, что в СССР мы имеем особую форму капитализма – государственный капитализм.
Близкие к этим теориям воззрения мы встречаем еще у коммунистов-утопистов. Вот, что по этому поводу мы можем прочитать у Маркса: «Коммунизм, есть положительное выражение упразднения частной собственности; на первых порах он выступает как всеобщая частная собственность… Для такого рода коммунизма общность есть лишь общность труда и равенство заработной платы, выплачиваемой общинным капиталом, общиной как всеобщим капиталистом. Обе стороны взаимоотношения подняты на ступень представляемой всеобщности: труд – как предназначение каждого, а капитал – как признанная всеобщность и сила всего общества» (Маркс К., Энгельс Ф. Из ранних произведений. 1956, с.585-587). Речь здесь идет о воззрениях Бабефа, Кабе, Дезами, Оуэна, Вейтлинга, которые сам Маркс называл «грубым коммунизмом». Как оказалось впоследствии, эти воззрения были в некоторых моментах далеко не утопическими. Примечательно, что (как метко подметил В.Шапинов) дело строительства «грубого коммунизма» в России оказалось в руках Сталина, которого Ленин считал «грубым» коммунистом.
А вот что писал Энгельс по вопросу об отношении современного (буржуазного) государства к государственной собственности в «Анти-Дюринге»: «Современное государство, какова бы ни была его форма, есть по самой своей сути капиталистическая машина, государство капиталистов, идеальный совокупный капиталист. Чем больше производительных сил возьмет оно в свою собственность, тем полнее будет его превращение в совокупного капиталиста и тем большее число граждан будет оно эксплуатировать. Рабочие останутся наемными рабочими, пролетариями. Капиталистические отношения не уничтожаются, а, наоборот, доводятся до крайности, до высшей точки. Но на высшей точке происходит переворот. Государственная собственность на производительные силы не разрешает конфликта, но она содержит в себе формальное средство, возможность его разрешения» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т.20, с. 290).
Государственная собственность на средства производства (капитал без капиталистов) плюс отмирающее государство – диктатура пролетариата (буржуазное право без буржуазии. См. "Критику готской программы"), при условии, что пролетарская революция уже произошла в большинстве передовых капиталистических стран, дает нам первую фазу коммунизма. «Заставляя все более и более превращать в государственную собственность крупные обобществленные средства производства,– пишет Энгельс,– капиталистический способ производства сам указывает путь к совершению этого переворота. Пролетариат берет государственную власть и превращает средства производства прежде всего в государственную собственность. Но тем самым он уничтожает самого себя как пролетариат, тем самым он уничтожает все классовые различия и классовые противоположности, а вместе с тем и государство как государство» (Там же, с.291). При условии, должны опять же отметить мы сегодня, что пролетарская революция уже произошла в большинстве передовых капиталистических стран.
Совсем другое дело, если пролетарская революция победила в отсталой капиталистической стране, или даже ряде отсталых капиталистических стран, которые находятся во враждебном капиталистическом окружении. В этом случае об отмирании государства не может быть и речи. Государство диктатуры пролетариата (отмирающее государство) в этих условиях со временем (как правило, в несколько этапов) ликвидируется и на его место ставится старая буржуазная государственная машина, максимально приспособленная к взаимодействию с другими буржуазными государствами.
Государственная собственность на средства производства минус диктатура пролетариата, плюс поражение пролетарской революции в передовых капиталистических странах, дает нам не социализм (первую фазу коммунизма), а модернизацию капитализма. Благодаря Великой Октябрьской социалистической революции, НЭПу и последовавшей за ней насильственной экспроприации крестьян в пользу государства, а также проведенной на этой основе индустриализации, Россия из отсталой капиталистический страны с самодержавием, помещичьим землевладением, страны в которой подавляющее большинство населения составляло крестьянство, превратилась в современную промышленную державу, в которой большинство населения живет в городах, в страну, где государственно-монополистический капитал занимает все командные высоты. То же самое, хотя и с определенной спецификой, сегодня происходит в Китае и других странах бывшего социалистического лагеря.
Сегодня и теоретически и практически существование государственного капитализма как необходимого этапа общественного развития, непосредственно вытекающего из государственно-монополистического капитализма, войны и пролетарской революции, можно считать доказанным. Капиталистическая конкуренция на определенном этапе рано или поздно приводит к появлению монополий, монополии срастаются с государством, возникает государственно-монополистический капитализм. Пролетарская революция осуществляет еще один шаг в том же направлении, превращает государственно-монополистический капитализм в государственный капитализм и тем самым капитализм переходит в свою собственную противоположность, превращается в социализм, первую фазу коммунизма, кому как будет угодно. «Социализм,– писал Ленин,– есть не что иное, как ближайший шаг вперед от государственно-капиталистической монополии. Или иначе: социализм есть не что иное, как государственно-капиталистическая монополия, обращенная на пользу всего народа и постольку переставшая быть капиталистической монополией» (Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т.34, с. 192). Если пролетарская революция происходит не только на капиталистической периферии, но и в передовых капиталистических странах. В этом «если» и заключается вся суть дела.
Дополнительная литература по теме:
Ленин В.И. Государство и революция. Полн.собр.соч. Т.33.
Ленин В.И. Грозящая катастрофа и как с ней бороться. Там же. Т.34, с.151-199.
Ленин В.И. О «левом» ребячестве и о мелкобуржуазности. Там же. Т.36, с.283-314.
Ленин В.И. О продовольственном налоге. Там же. Т.43, с.205-245.