Культурная политика эпохи стабильности
Прислано Frankenstein 07 2008 22:45:00

В наше время принято снисходительно улыбаться, когда речь идет об универсальных теоретических системах. "Тоталиризирующие дискурсы" прошлого не просто преданы анафеме, они квалифицированы как культурный и интеллектуальный примитив. Скрытая аргументация этого расхожего суждения проста, как две копейки: два больше одного, а множество "дискурсов" сложнее одной "истины".
В этом пункте есть определенная логическая подтасовка. Сваленные в кучу "дискурсы" не связаны в систему, они организованы лишь как перечень, тогда как "тоталитаризирующая" функция теоретических и идеологических систем прошлого была основана на методе, переваривавшем всю совокупность фактов и суждений в единый "метатекст".
Противопоставление "многослойности" современного интеллектуального мейнстрима "одномерности" объективизма есть лишь частный случай "обывательского здравого смысла", так задорно высмеянного в свое время классиками марксизма. Банальность, выданная за "здравый смысл", как остроумно заметил Гейдар Джемаль, есть "главная российская политтехнология". Более того, банальность стала узловым интеллектуальным терминалом современности. Банальностью, как джокером, кроют любую аргументацию, любую гипотезу, "развенчивают" любую методологическую систему. В той партии, которую нам приходится играть сегодня, банальность стала козырной мастью.

* * *
Одним из самых важных аргументов в свою пользу со стороны действующей власти стало широко растиражированное суждение о том, что за время ее, власти, деятельности (хотя хронологический рубеж, с которого ведется отсчет, носит сугубо символический характер) жить стало лучше и веселей. Мысль спорная, но не абсурдная. Когда ельцинские пиарщики рассказывали нищему населению ту же самую сказку (мол, полки в магазинах ломятся), им, конечно, никто не верил. Все понимали очевидную бредовость этой аргументации. Теперь верят.
Верят, поскольку самореклама власти отсылает к неким реалиям, данным в ощущении.
И эта реальность, на которой, как на трех китах, покоится весь пиар действующего режима, у всех на глазах: деньги. Денег в стране действительно стало намного больше. И не просто в стране. Их стало заметно больше в карманах электората. У всех по-разному, но в среднем больше. Особенно у самой мобильной, активной и говорливой части населения. Той самой, которая и формирует "общественное мнение" нации.
Бурный рост торговых сетей и потребительского кредитования, числа автомобилей на душу населения и спрос на недвижимость красноречиво подтверждают сухие цифры официальной статистики: в сахарном вареве из нефтедолларов варятся не только завсегдатаи Куршавеля. Некоторый объем золотого дождя перепадает и другим.
Да, при этом растет расслоение. Да, преуспеяние одних оборачивается поколенческой бедностью и системным прозябанием других. Но эти, другие, больше не ходят голосовать. Они пьют глюкодин или разбивают друг другу носы по синей грусти, они обеспечивают стране показатели высокой смертности и низкой рождаемости, они просят ради Христа и не умеют читать, они - это жертва богам Истории, принесенная обществом (или его элитой) за вход в потребительский рай. Они раздавлены ради блаженства остальных.
Есть еще пенсионеры, пролетариат и массовая интеллигенция, которые не относятся ни к первым, ни ко вторым, но пусть они пока останутся за скобками - это ведь лишь наследие "проклятого прошлого". Это граждане "социального государства", их собственная социальность в прошлом, их ждут новые роли; это люди, которым предстоит разделиться на тех, кому суждено спиться и исчезнуть, и тех, кому посчастливится получить ипотечный кредит и стать "средним классом".
Пока же нас интересует лишь этот последний, "средний класс" - та сколько-нибудь массовая часть общества, которая, пусть относительно, процветает в системе путинской России, которая получает в сложившемся status quo свой скромный гешефт и за это исправно платит лояльностью. Нас интересует социальная база режима, те, на кого он опирается, к кому апеллирует.
 
* * *
Итак, помимо долларовых миллионеров, число которых (равно как и личное состояние каждого) за последние несколько лет выросло в разы, веселей и лучше стало жить так называемому "среднему классу" - таков аргумент власти. Таково же и мнение самого "класса". Точнее было бы сказать, что у людей появились деньги. Бабло. Лавэ. Кэш.
Стало ли от этого лучше жить? Стало ли веселее?
* * *
Мировая статистическая практика выработала целый арсенал средств, позволяющих как-то измерить качество жизни. Помимо уровня доходов и показателей социального расслоения здесь фигурируют и продолжительность жизни, и качество образования, и свобода СМИ, и уровень развития культуры, и десятки других факторов.
Допустим, у вас в стране полно денег, у каждого рядового избирателя их - как у дурака фантиков. Но медицина отсутствует - потому что средний уровень образования ничтожно низок и все заняты частной предпринимательской деятельностью в сфере производства наркотиков. Лечить некому. Денег много, но здоровье поганое. Потребительский кредит цветет, как репейник; дорогих иномарок в вашей столице больше, чем в Нью-Йорке; в каждой квартире по свежему гарнитуру и по пять цветных телевизоров; но мрут все в расцвете лет. Как оценить такое качество жизни?
Или по-другому. В вашей стране не растут наркотики. Поэтому избиратель в основном трудится в сфере услуг. Миллионы людей зарабатывают простатит и импотенцию в тысячах однообразных офисов. Перекладывают бумаги с места на место и раскладывают миллионы пасьянсов в день. Потом идут и исправно платят проценты по кредитам. И вечерком успевают посмотреть вопиющую пошлость и гадость по телевизору. Что-нибудь вроде "Секс с Анфисой Чеховой". Или "Дом-2". Их жизнь похожа на плохую антиутопию. В этой стране нечем заняться: за пределами вихрей из офисных бумаг в ней ничего нет. В ней не снимают кино (кроме заказного барахла в стиле "трайб"); в ней не пишут книг (разве что Оксана Робски и Дарья Донцова); в ней нет музыки, живописи, архитектуры, вообще никакого искусства в ней не производится; в ней умирает наука; в ней не осваивают космические просторы, не поднимают целину, не строят новых городов и магистралей в таежных болотах. В ней несколько десятков миллионов людей просто стареют - за пасьянсами и разговорами в офисных курилках.
 
* * *
На тысячах разных уровней люди вырабатывают разные формы коммуникации, превращающие их из толпы особей в общество. Общая кровь объединяет род; общий тотем - племя; язык - народ. Есть и более сложные формы солидарности, когда братство, общность выстраиваются не через кровь и не через культурную данность вроде языка, а через "приобретенные" смыслы. Братья во Христе или товарищи по партии, единомышленники и соратники - это люди, объединенные смыслами. Собственно, такая форма солидарности и есть высший смысл и высшее предназначение общества. Смыслы не заимствуются обществом с неба и не высасываются из пальца. Они производятся вместе с культурой, вместе с той тканью, которая организует людей, их взаимоотношения в обществе. В зависимости от того, вокруг чего выстраивается "общественное производство", формируются и формулируются смыслы. Если общество строит посреди болот и тайги наукограды и железные дороги, оно обречено заразиться идеей прогресса; если оно борется против тирании и угнетения в своей стране и во всем мире, то свобода и справедливость станут в нем реальной ценностью - не ритуальным клише, а основой отношений между людьми; если общество строит классическую модель либерального капитализма, то идеология личного успеха станет закономерным итогом этого строительства.
Но бывает так, что общество не строит ничего определенного. Это не значит, что вообще ничего не происходит. Это значит, что ничего серьезного, масштабного, проектного это общество сознательно не создает. Кто-то где-то делает свой гешефт; кто-то что-то успешно распиливает и осваивает; большинство как-то выживает. Но историку и литератору сложно было бы определить, в чем был эгрегор этого общества, его миссия в истории. И тогда никакие смыслы вообще не производятся. Но свято место пусто не бывает, вместо смыслов производится нечто другое. Религиозный человек мог бы сказать, что другое - это "инферно"; подкованный марксист назвал бы его Капиталом. Но можно для простоты оставить привычное (хотя и не вполне точное) - "бабки".
Если в стране разрушается культурное пространство, место смыслов занимают "бабки". Когда в обществе разрушены все смыслы культуры, когда они девальвированы и сведены к мелочам, а их место занял Капитал, то общество разрушается. А жить становится невыносимо. Даже если с деньгами все в порядке.
 
* * *
В Москве проблема разрушения и сокращения культурного пространства чувствуется остро, но не фатально. Ну был в центре столицы Музей кино; ну отняли у него помещение и отправили кочевать по кинотеатрам в отдаленных районах. Обидно, конечно, но ничего. Можно кое-как добраться и туда. В конце концов, есть еще сотни киноклубов, центров авторского кино, кружков любителей и ценителей и Бог весть что еще. Пространство сокращается, но еще сравнительно велико. Культурная среда становится все более разреженной, но все еще достаточно плотна для того, чтобы удовлетворить почти любой запрос.
Другое дело - регионы. Если в городе N есть единственный центр, где обитатели могут увидеть что-то стоящее, встретить интересных и талантливых людей, пообщаться друг с другом (а как иначе творить культуру?), и этот центр закрывают за ненадобностью, вот тогда и начинается катастрофа. Тусовка распадается, творческий процесс останавливается, жизнь замирает. Публика уезжает в Москву или отбывает в область повседневной рутины, в страну потребления.
Самые прозаические вещи сказываются на воспроизводстве культуры. И иногда очень травматическим образом. Вот вы, например, живете в небольшом городке, построенном некогда советской властью для проникновения в какие-то тайны вселенной, - наукограде. У вас два высших образования и научный интерес в сфере ядерной физики. А на досуге вы читаете Спинозу и Гегеля. Однако наука, выброшенная рыночной конъюнктурой на помойку, не позволяет вам прокормиться. И вот вы устраиваетесь работать сутки через двое в областном центре. Скажем, охранником. И работаете так, например, лет пятнадцать. График не позволяет вам читать ничего, кроме кроссвордов в бесплатной газете. Ваша жизнь и ваши мысли подчинены чередующимся циклам вашего производства: электричка-вахта-сон-доширак-электричка. Вы стремительно деградируете. И совсем не по своей вине. А вместе с вами деградирует и гниет ткань культуры: без вас некому думать мысли и понимать Гегеля. И даже если вам недавно повысили зарплату, благодаря чему вы сменили цветной телевизор и купили машину в кредит, качество вашей жизни оставляет желать лучшего.
 
* * *
Когда в стране нет смыслов, потому что ничего не делается, то единственной связью, которая удерживает людей друг с другом, становятся деньги. Собственно, все, что производится этими людьми, - это капитал; все, ради чего эти люди встают с постели, едут в метро и перекладывают бумаги; деньги - это главное, что обсуждают в курилках, в транспорте, на улице и за семейным ужином. Каково качество жизни в этой стране? Весело ли в ней жить?
 
* * *
В России разрушается и деградирует культурное пространство, а следовательно, и все связи между людьми. Однако одновременно в стране становится все больше денег. Но выдавать рост денежной массы (и даже реальных доходов) за улучшение ситуации не стоит. Это была бы откровенная подтасовка. Формула "чем больше денег - тем лучше" есть, конечно, банальность. Но банально - не значит верно. Скорее, наоборот. Это как раз тот случай, когда говорение банальностей становится политтехнологией. И далеко не безвредной. Гром торжественных фанфар заглушает стоны умирающей страны. Реляции о победах, которые мы слышим с экранов, произносятся во время чумы, которая убивает наше общество, выжигая все связи между людьми. Еще один шаг и граждане разучатся говорить глаголы и существительные родного языка. Останутся только числительные. Вместо культуры будет калькуляция. Идеальная, транспарентная, эффективная. И банальная.
"Русский журнал" http://www.russ.ru/politics/docs/kul_turnaya_politika_epohi_stabil_nosti