О некоторых противоречиях внедрения Болонской системы
Прислано Frankenstein 07 2008 22:45:00
Сегодня многие говорят о Болонском процессе, но мало кто знает, какие именно нововведения имеются в виду, а еще меньше людей задумываются над тем, какие последствия тянут за собой эти нововведения, какую пользу и кому именно они призваны принести.
Поэтому рассмотрим, какие цели ставят перед собой инициаторы этого процесса. Их, в общем-то, три:
1. Академическая мобильность как для студентов, так и для преподавателей. Разработка программ на иностранных языках для зарубежных студентов.
2. Свободное трудоустройство выпускников в странах-участницах процесса;
3. Конкурентоспособность как выпускников европейских вузов, так и европейской системы образования в целом.
Сами по себе эти цели кажутся вполне хорошими и вряд ли могут вызвать у кого-то возражения. Но проблема в том, что реализоваться эти цели будут не сами по себе, а в конкретных условиях развития (или деградации) той или иной страны. И здесь сразу выясняется, что все не так просто.
Например, академическая мобильность. Что может быть плохого в этой цели? Это ведь очень хорошо, что студенты смогут свободно продолжать обучение за рубежом, а позже там находить работу. Точно так же и преподаватели.
Да, это неплохо. Как для студентов с преподавателями (правда, при условии, что образование и те, и другие рассматривают исключительно как средство к существованию и не ищут в нем ничего "разумного, доброго вечного"), так и для зарубежных работодателей, которые таким образом получают замечательную возможность решить все обостряющуюся в богатых странах проблему дефицита квалифицированной рабочей силы.
Другой вопрос, что проблема дефицита квалифицированных работников есть не только в богатых, но и в бедных странах, но очень сомнительно, что, вдохновленные возможностью мобильности, лучшие студенты и преподаватели в рамках Болонского процесса поедут поднимать уровень науки из Германии и Франции в Польшу, Португалию или Украину. Есть большие опасения, что декларируемая Болонской декларацией мобильность на самом деле является лишь прилизанно-дипломатичным синонимом грубоватому пропагандистскому штампу «выкачка мозгов».
Кстати говоря, нет никаких гарантий, что именно богатые страны Европы окажутся конечным пунктом болонской мобильности. Очень вероятно, что болонская выкачка мозгов сыграет только роль «ядерной подкачки» для того, чтобы сконцентрированный «свет разума» транзитом устремился в США, которые имеют возможность тратить на науку гораздо больше, чем Европа.
Таким образом, вполне возможно, что реализация болонских целей не только углубит разрыв между богатыми и бедными странами Европы, но и не обеспечит конкурентоспособности европейских монополий в их борьбе с американскими конкурентами.
Ведь реализация целей не всегда зависит исключительно от доброй воли и желания тех, кто их ставит. Даже если мы не будем ставить под сомнение добрую волю инициаторов болонского процесса и допустим, что они просто не заметили того обстоятельства, что реализация его идей даже при самых благоприятных обстоятельствах ведет к выгоде для богатых стран Европы за счет бедных, мы очень быстро обнаружим непримиримое противоречие между целями болонской системы и средствами, которые применяются для ее реализации.
Мы уже привели - что создание условий для мобильности студентов и преподавателей как средства повышения конкурентоспособности европейского образования в его борьбе с американскими конкурентами может привести к тому, что более богатые американцы еще больше выиграют, богатые европейцы так и не решат своих проблем, а бедные европейцы сильно проиграют.
Кстати, одним из необходимых условий мобильности студентов и преподавателей является знание английского языка. Главная причина этого в том, что английский в последние десятилетия стал языком науки. Подавляющее большинство научной продукции выпускается в США, то есть на английском языке. Теперь вот он становится еще и «болонским языком». Круг замкнулся. Любой выпускник болонского вуза оказывается потенциальным соискателем работы в США.
Другая сторона этого же противоречия состоит в том, что главным стимулом в болонской системе считается личный успех студента: на это направлено все – начиная от накопительной рейтинговой системы оценивания знаний и заканчивая максимальной ориентацией этих знаний на потребности рынка. Но личный интерес студента или ученого далеко не всегда совпадает с интересом страны и Европы в целом. Мало того, в конкретной ситуации как Украины, так и современной Европы, подавляющее большинство успешных ученых ориентируется на США, где не только зарплата выше, но и денег на исследования выделяется больше, то есть условия для их личного успеха в науке гораздо лучше.
Но это все пока противоречия совершенно внешние по отношению к собственному содержанию образования, так сказать, парадоксы рыночной конъюнктуры.
Гораздо более серьезны внутренние, сущностные противоречия образования, вызванные к жизни предпринимающимися уже давно попытками приспособления системы образования к нуждам рынка и «канонизированными» теперь в рамках Болонского процесса. Провозглашаемая ориентация образования на потребности рынка труда заставляет максимально освободить программы от изучения общих, то есть теоретических предметов. Студентов учат тому, что непосредственно необходимо на практике. Результатом этого оказывается нечто ровно противоположное ожидаемому – что такого рода образование оказывается совершенно непрактичным. Самая элементарная причина этому, что за время, пока студент учился, на практике многое поменялось. Для того же, чтобы можно было предвосхищать изменения, нужна теория, но именно ее и стараются исключить, ориентируя образование непосредственно на практику. В основе этого парадокса – непонимание той простой мысли, что с одной стороны, частная, эмпирическая практика куда более абстрактна, то есть, одностороння, чем любая более или менее основательная теория, а с другой – что хорошая теория не есть нечто противоположное практике, а есть ее, практики, итог, резюме, обобщение в понятиях, в способе мышления, что это есть способ связи одних форм и исторических этапов человеческой деятельности с другими, без наличия которой (без этой всеобщей связи) в головах людей невозможно связать воедино результаты их частных деятельностей на практике, что неизбежно ведет не просто к периодическим кризисам и катастрофам, но и вообще делает перспективы человечества весьма туманными.
Даже перечисленные выше проблемы должны бы заставить отнестись к нововведениям в сфере образования весьма осторожно, много раз подумать, прежде чем вводить в практику те или иные рекомендации болонистов. Увы, охотников думать среди руководителей системы образования, похоже, гораздо меньше, чем готовых исполнять любые указания, идущие сверху. К сожалению, это во многом относится не только к руководителям, но и к реальным участникам образовательного процесса – преподавателям и студентам.
В общем-то активных сторонников Болонского процесса среди преподавателей вузов не так уж и много. Но и активных его противников – немного. Основная масса преподавателей относится к категории пассивных его противников, они или считают, что ничего менять не нужно или ничего не считают, но и менять не собираются. Основным аргументом этой группы людей является то, что наше образование лучше западного, какой же смысл менять лучшее на худшее. Аргументом в пользу этой позиции служит то, что наши специалисты легко находят работу за рубежом, в то время, как западные специалисты – большая редкость на наших «теренах».
В общем-то эти люди правы. Но правы они в отношении советской системы образования. А у нас уже давно не советская система. Та система, которая была, во многом сохраняется, но за последние десятилетия она очень сильно изменилась. Уже два десятилетия она успешно реформировалась именно в том направлении, которое зафиксировано в болонской декларации. И будет неверным, если мы будем говорить, что сегодняшние выпускники подготовлены точно так же, как выпускники двадцатилетней давности. Между сегодняшними выпускниками и выпускниками 70-х-80-х годов – различие более чем существенное. Последние десятилетия студенты получали в основном чисто книжное образование (причем, по устаревшим книжкам, поскольку новые книги почти не издавались). Они не участвовали в научном процессе, поскольку вузовская наука не финансировалась, да и сейчас не финансируется, они, как правило, не имели серьезной производственной практики. Не говоря уж о том, что громадная часть из них училась в коммерческих вузах, где сам процесс образования считается чистой формальностью. Нужно учесть еще и такой момент, что если бы даже система образования не поменялась, то очень уж сильно поменялись люди. Существуют исследования, согласно которым 97% абитуриентов ориентируются при выборе будущей специальности на будущую зарплату и на престижность профессии. Естественно, что ждать от таким образом сориентированных выпускников особого энтузиазма, на котором во многом держались советские достижения в области науки и образования, не приходится.
Естественно, что все эти изменения не могли не сказаться на результатах работы образовательной системы – то есть на общем уровне квалифицированной рабочей силы, в том числе и на ее конкурентоспособности на рынке труда. Есть данные, что за последние два года в Украину уже заехало около 12 тыс. иностранных специалистов, которые работают здесь, в том числе и по инженерным специальностям, получая зарплату, далеко превышающую аналогичную для украинских специалистов. Понятно, что фирмы бы не переплачивали им в несколько раз, если бы могли заполнить вакансии местными специалистами соответствующего уровня подготовки. Разумеется, что это капля в море на украинском рынке рабочей силы, но это явный симптом того, что инерция советского периода в области подготовки специалистов явно заканчивается.
Вот как видят проблему, например, президент Украинской ассоциации предприятий черной металлургии Анатолий Голубченко и вице-президент этой ассоциации Валерий Мазур, которые в статье «Морфология и генезис горно-металлургического комплекса Украины». «Зеркало недели» № 11 (640) Суббота, 24 - 30 Марта 2007 года писали буквально следующее:
«За последние 15 лет, к сожалению, снизились уровни кадрового, интеллектуального, научного потенциалов как отдельных предприятий и учреждений, так и отрасли в целом. Уже сегодня мы имеем дефицит рабочих и инженеров высшей квалификации. Подготовленные еще во времена СССР высококвалифицированные кадры выбывают, а необходимой их замены не происходит прежде всего в результате разрушения отлаженной системы обучения и повышения квалификации персонала, ухудшения уровня образования в целом. Это может стать в скором будущем одним из факторов существенного снижения потенциала украинской металлургии, поскольку для исправления ситуации с обеспечением предприятий высококвалифицированными кадрами необходимо время и значительные финансовые ресурсы».
Кому-то этот крик души может показаться как раз аргументом в пользу Болонской реформы: ведь если система образования плоха, значит, ее нужно менять. Бесспорно, менять нужно, но вопрос, как менять? Авторы статьи продолжают:
«Вызывает большое сомнение целесообразность перехода Украины на Болонскую систему подготовки инженеров для горно-металлургического комплекса. Уровень квалификации «болонских» инженеров, подготовленных за четыре года, не сможет отвечать требованиям металлургической промышленности. Сознательно или нет, но Болонская дорожная карта в сущности является акцией по подрыву и уничтожению в нашей стране эффективной системы подготовки инженерных кадров для высокотехнологичных отраслей промышленности».
Тот факт, что уровень подготовки специалистом по мере продвижения в болонском направлении не растет, а падает, очевиден. Единственное, с чем нельзя согласиться в утверждении авторов, что уничтожение «эффективной системы подготовки инженеров» у нас началось с внедрением Болонской системы. На самом деле уничтожение началось гораздо раньше – с переориентацией образования на потребности рынка. Подписание Украиной Болонской декларации только документально оформило уже давно идущие процессы деградации сложившейся в советские времена и действительно обладавшей в свое время неоспоримыми преимуществами системы образования.
Но самый главный недостаток Болонского процесса на сегодняшний день – это его забюрократизированность. Если бы даже положения Болонской декларации были гениальными и основывались на самой успешной практике, а не просто на добрых пожеланиях европейских министров и их желании «догнать и перегнать» Америку, все равно их введение в жизнь теми методами, которыми это делается сейчас – то есть чисто административными приемами, путем давления на вузы из министерства, а на факультеты и кафедры из ректоратов, путем «переламывания через колено» преподавателей и принуждения их срочно придумывать тесты и высасывать из пальца рейтинги – привело бы исключительно к негативным результатам.
Какими бы высокими ни были европейские стандарты образования (а это вопрос вовсе не настолько бесспорный, как пытаются представить политики), их введение ни к чему хорошему привести не может, поскольку по своей природе высшей школы не совместима со стандартизацией. Университет – как средоточие живой научной мысли представляет собой то место, где происходит соединение прошлого и будущего. Там не просто старые и не очень старые преподаватели передают молодым студентам «информацию». Там одна эпоха, представителями которой выступают преподаватели, превращается в другую, еще пока неизведанную эпоху, которую представляют студенты. Там, собственно и «выращиваются», проходят испытания, проверяются на прочность и эффективность все формы будущего, включая и будущие формы самого образования.
Любая попытка подогнать этот процесс под какие-то стандарты изначально обречена на неудачу. Причем, неудачу чаще всего терпит не попытка навязать шаблоны и схемы, формализовать и стандартизировать школу. Неудачу чаще всего терпит само образование, оно лишается своего содержания, превращается в чистую формальность – продажу дипломов в рассрочку.
Ведь задача вуза состоит в том, чтобы подготовить творчески, то есть нестандартно мыслящего человека. Там же, где начинаются стандарты, наука заканчивается.
Могут сказать, что стандартизация необходима и неизбежна, поскольку этого требует массовость сегодняшнего образования. Нельзя допустить того, чтобы каждый вуз делал, что в голову взбредет его начальству. Что нужно какое-то единство усилий различных учебных заведений.
Правда, единство нужно, но оно не может быть навязано сверху. Единство образовательного процесса обеспечивается научной и университетской традицией. Традиция отличается от стандарта хотя бы тем, что она живая, способная гибко реагировать на изменения «внешней среды». Естественно, в ней есть элемент консерватизма – на то она и традиция, но направлена университетская традиция ровно в противоположную сторону – в будущее. Посмотрите, в чем заключаются основные европейские университетские традиции. В первую очередь – это университетская автономия, потом свобода научной деятельности, политической деятельности.
Это, кстати, одна из традиций, которая сегодня совершенно исчезла на Украине. Мало того, есть вузы, администрация которых прямо запрещает деятельность политических партий на своей территории. Можно истолковать это как желание оградить студентов от «грязного дела», каковым является политика. В реальности получается все наоборот. Дело оборачивается так, что вузы становятся не только основным источником манипулирования голосами, но и основным резервуаром мелкой политической проституции: когда студентов за деньги нанимают ходить на демонстрации тех или иных партий, проводить предвыборную агитацию и т.п.
Можно спорить о том, насколько эффективной была политическая деятельность в советских вузах, но факт остается фактом, что подавляющее большинство студентов советской поры через партийные, комсомольские, профсоюзные организации, через движение студенческих стройотрядов, другие массовые организации, получало в вузе очень серьезный опыт участия в самоуправлении, умело публично высказывать свои мысли, достаточно свободно ориентировалось во внутренней и внешней политике. Ничего подобного нельзя сказать о современных студентах, которым университет по этой части дает только опыт политической продажности как нормы поведения.
К слову сказать, подобные же процессы происходят и в Европе. Традиционный для европейских университетов повышенный интерес к политике потихоньку размывается, традиционная свобода деятельности политических организаций в стенах университета исподволь подменяется проблемой свободы нетрадиционной половой ориентации или борьбы за легализацию марихуаны. Студенчество из самого передового, самого радикального отряда демократии потихоньку превращается в тупое послушное стадо исполнителей-потребителей.
Нужно сказать, что болонская система нисколько не препятствует этому явно деградационному процессу. Мало того, она его явно поощряет.
Совершено неслучайно именно в Греции, где сохранился высокий уровень политической активности в университетах, самым высоким оказался и накал протестов студентов и преподавателей против неолиберальных реформ в образовании. Еще с лета 2006 года студенты протестуют против приватизации университетов, ориентации образования на интересы корпораций, ухудшения качества образования, против исключения из программы фундаментальных предметов и т. д.
Самое интересное, что вместе с внедрением Болонской системы греческие власти решили совместить и ликвидацию развитой системы университетского самоуправления, гарантированной греческой конституцией. Университеты в Греции имеют отдельное управление от государственных органов. Решения принимают не только преподаватели и профессоры, но и студенты, выбираемые от каждого факультета. Они вместе составляют расписание, содержание образовательной программы, планируют охрану и экономическую политику. В то же время университеты должны полностью финансироваться государством. В конституции закреплено также право университетского убежища. Полиция не имеет права (за исключением особо тяжких преступлений) заходить на территорию университета без разрешения администрации вуза. Все эти права были завоеваны греческими студентами в борьбе против хунты черных полковников, в которой университеты сыграли ключевую роль.
Согласитесь, что законодательство об автономии греческих университетов могло бы служить образцом демократизма для всей Европы. Но вместо этого мы имеем нечто ровно обратное: с внедрением Болонского процесса в Греции идет постепенное сокращение как университетской демократии, так и государственного финансирования высшего образования.
Собственно, ту же направленность имеет этот процесс и в других странах Европы, но в отличие от греков, в большинстве из них студенты и преподаватели заняли несколько странную позицию. Они или стараются не замечать того, что идет наступление на их интересы или пытаются бороться с болонской экспансией путем тихого саботажа. Это, так сказать, стихийная форма той политики, которую сегодня сознательно проводит Российский союз ректоров высших учебных заведений и Евразийская ассоциация университетов, в которую входят все ведущие университеты стран СНГ и которые возглавляет ректор МГУ В.Садовничий.
Боюсь, что этот путь безнадежен. В первую очередь потому, что Болонская система является не причиной процесса разрушения системы нашего высшего образования, а только свидетельством о ее смерти, наступившей в результате разрушения той основы, на которой наша система образования строилась – социализма.
И теперь у нашего образования действительно нет альтернативы интеграции в Европу.
Вопрос теперь стоит – с какой Европой мы собираемся интегрироваться – с Европой корпораций, в интересах которых проводятся болонские реформы, с Европой еврочиновников, которые верой и правдой служат этим корпорациям или Европой, которая активно борется за сохранение действительно гуманистических и во многом революционных традиций европейского образования, которая связывает свое будущее не с интересами корпораций, а с социализмом?