Современный Китай не восточное и самовольное искажение капитализма, а скорее это повторное издание развития капитализма в Европе. В начале новой истории большинство стран Европы были какими угодно, но не демократическими. А если они и были демократическими (как Голландия в XVII веке), вопрос стоял только о демократии для господствующей либеральной элиты, а не для трудящихся. Предпосылки для капитализма создавали и поддерживали с помощью жесткой диктатуры, очень похожим образом, как в сегодняшнем Китае. Государство узаконило насильственное отчуждение имущества, т.е. земли, у обыкновенных граждан, что делало из них пролетариат. После этого государство подчинило их дисциплине и научило их довольствоваться ролью статистов.

Связанные с либеральной демократией и свободой особенности (профсоюзы, всеобщее голосование, свобода слова и т.д.) являются плодами чего угодно, но не капитализма. Низшие классы завоевали их в ходе долгих кампаний в течение всего XIX века. Давайте вспомним список требований, перечисленных в конце написанного Карлом Марксом и Фридрихом Энгельсом «Коммунистического манифеста». За исключением отмены частной собственности большая часть из этих требований – как прогрессивный налог, бесплатное общедоступное образование и запрет на детский труд – в наше время вещи, широко распространённые в «буржуазных» демократиях. Они являются результатами всенародной борьбы.

Сегодняшний Китай отнюдь не экзотика. Он главным образом повторяет забытое нами наше собственное прошлое. А что нужно было бы сказать тем крепким задним умом западным либералам, которые спрашивают, как быстро Китай развивался бы, если бы страна росла как политическая демократия? Немецко-британский философ Ральф Дарендорф ( Ralf Dahrendorf) связал растущее недоверие к демократии с тем, что после каждого революционного изменения дорога, ведущая к социальному государству (wellfare state), проходит через «долину слёз». Иначе говоря, после падения государственного социализма (советского типа) из данной страны не может быстро получиться успешной страны с рыночной экономикой. Ограниченные – но реальные – социалистическое благосостояние и безопасность необходимо демонтировать, и эти первые шаги так же необходимы, как и мучительны. Согласно Дарендорфу путь через «долину слёз» длится дольше, чем средний демократический выборный период. Как следствие этого у руководителей демократических государств существует огромное искушение отложить трудные изменения на короткий срок ради достижения преимущества на выборах.

В Западной Европе переход от социального государства к новой глобальной экономике означает болезненные лишения, слабеющую безопасность и более скверное социальное обслуживание. В бывших коммунистических странах полученные демократией экономические результаты являются разочарованием для огромной части населения, которое в славные дни 1989 года приравнивало демократию к западной сытости и обществу потребления. Сейчас, спустя 20 лет, когда изобилия так и нет, они обвиняют в этом демократию.

Дарендорф все-таки не замечает противоположного искушения: веры в то, просвещенной элите следует взять власть даже недемократическими средствами, для того, чтобы она могла создать фундамент для устойчивой демократии. Обозреватель-колумнист Newsweek Фарид Закария (Fareed Zakaria) писал в этом духе, напоминая, что демократия может расправить крылья лишь в индустриально развитых странах. Потому что если развивающиеся страны «демократизировать преждевременно», последуют очень быстро экономическая катастрофа и политический абсолютизм. Так что совсем не удивительно, что экономически успешные страны нашего времени (Тайвань, Южная Корея, Чили) усвоили полную демократию только после периода авторитаризма.

Разве эта цепочка оправданий не лучший аргумент защищать китайскую дорогу к капитализму, при этом как противоположность способу российскому? В России после падения коммунизма правительство провело «шоковую терапию» и бросилось прямо к демократии, и встало на скоростную дорогу к капитализму. Результатом было экономическое банкротство. (Здесь есть хорошие причины быть немножко параноидальным: Были ли люди, предложившие такой подход, то есть западные экономические советники президента Бориса Ельцина действительно столь неповинны в этом, как это казалось тогда? Или они обслуживали стратегические интересы США, ослабляя Россию экономически?)

Китай в свою очередь последовал дорогой Чили и Южной Кореи на своем пути к капитализму. Он использовал ничем не ограниченную авторитарную государственную власть, чтобы контролировать социальные издержки и избежать хаоса. Странное соединение капитализма и коммунистического управления оказалось (буквально на грани) одетым в чужие одежды благословением для Китая.

Страна развивалась быстро не вопреки авторитарному управлению, а именно благодаря ему. Проявим еще немного сталинистской паранойи: «Может быть те, кто обеспокоен отсутствием демократии в Китае, на самом деле обеспокоены тем, как его быстрое развитие сделает из него следующую глобальную сверхдержаву, что будет угрожать ведущей роли Запада».

* * *

Теперь трагедия «большого скачка» повторяется как комедия. Происходит капиталистический большой скачок в модернизацию. Старый лозунг «домну в каждую деревню» пришел снова в форме лозунга «небоскрёб на каждую улицу». Огромная ирония истории, что Мао Цзэдун сам создал идеологические предпосылки к этому быстрому капиталистическому развитию. Каким был во времена культурной революции его призыв к народу и особенно к молодёжи? Не жди, что кто-то другой расскажет тебе, что делать. У тебя есть право на бунт! Думай и действуй сам, уничтожай все культурные пережитки, угрожай и нападай на тех, кто старше, а также на правительство и партийных чиновников! Сметай государственные механизмы подавления и организуйся в советы!

Призыв Мао был услышан. Последствием этого был такой огромный взрыв неуправляемых страстей – подорвавший авторитет всех общественных форм – что в конце Мао вынужден был позвать армию на помощь для возвращения порядка. Парадокс был в том, что главные сражения культурной революции происходили не между коммунистической партией и теми, кто держался за старые принципы – и за это был заклеймен врагами, а между компартией и силами, разбуженными самим Мао.

Такого же рода динамику можно видеть в нынешнем Китае. Коммунистическая партия возрождает прочные идеологические принципы. Она делает это для того, чтобы быть способной контролировать те разрушительные последствия, которые порождает ею самой же вызванный взрыв капитализма. Недавнюю кампанию в Китае по возрождению марксизма как государственной идеологии нужно понимать именно на фоне этого. (В кампанию были вложены сотни миллионов долларов).

Те, кто видят в этом угрозу для процессов освобождения капиталистической рыночной экономики, глубоко заблуждаются. Как бы странно это не звучало, но возвращение к марксизму есть знак окончательной победы капитализма, есть знак его институализации. Китай, например, в последнее время изменил законодательство в части защиты частной собственности, что было встречено одобрительно на Западе как решающий шаг к правовой устойчивости.

Какой марксизм присущ современному Китаю? В первую очередь нужно заметить разницу между марксизмом и левизной. Левизна обращена на освобождение каких угодно трудящихся, и ее диапазон - от свободных профсоюзов до преодоления капитализма. Согласно же марксистскому тезису, развитие производственных отношений является ключом к социальному развитию, и именно такого типа марксистское развитие предоставляет предпосылки для постоянной и быстрой «модернизации».

В современном Китае только с помощью ведущего положения коммунистической партии можно поддерживать высокий темп модернизации. Согласно официальному (конфуцианскому) определению, Китай должен стать «обществом гармонии».

Скажем то же самое, используя старые маоистские понятия: «буржуазная» угроза может выглядеть главным врагом, но в глазах элиты главные враги все-таки «принципиальные противоречия» между неограниченным капиталистическим развитием (из которого руководство коммунистической партии извлекает выгоды) и угрозой бунта, которую создают трудящиеся, в том числе крестьяне.

В 2006 году правительство Китая пошло дальше в практике подавления. Правительство, например, создало специальные подразделения полиции для разгона демонстраций во время массовых беспорядков. Эти полицейские подразделения есть реальное социальное проявление того, что – на идеологическом уровне – может выглядеть как возрождение марксизма. В 1905 году Троцкий описывал Россию царского времени как «дьявольскую смесь азиатского кнута и европейского рынка ценных бумаг». Разве эта характеристика не описывает так же хорошо современный Китай?

Что, если обещанный второй, демократический акт, который следует после авторитарной «долины слёз», никогда не произойдёт? Именно это в современном Китае вызывает беспокойство: его авторитарный капитализм, быть может, не напоминание о прошлом, а знамение нашего будущего.

Славой Жижек, «Политика, идиот!», сборник эссе и интервью под редакцией Киммо Юльхамё и Ханна Куусела, Like Kustannus Oy, 2009.
(с) Aleksandr Kommari